Стр. 305

То, что сообщено мною с двумя последними курьерами, было следствием разговора с поверенным в соседственном с моим домом лесу, в котором иногда прогуливаюсь пешком один. Таким образом мне остается только вам передать о происходившем между принцессою Елизаветою и мною на придворном бале; о том, что впоследствии сказывал мне поверен-

*) Вusсhing’s Mаgаzin, II, S, 323 еt sq.

**) Gеsсhiсhtе dеs russ. Stааtеs, vоn Е. Неrmаnn. V, S.S. 41, 42.

Стр. 306

ный ж наконец об обстоятельствах, о которых неделю тому назад я хотел узнать точнее. О последней статье я мог только убедиться при посредстве г. д'Альона, который, как мне известно, в состоянии был это сделать, будучи в близких отношениях с одною знатною дамою, короткою приятельницею в доме Головкиных и знавшею лучше других о происходящем. В случае, если это обстоятельство, в соединении с возможностью иметь на турецкаго посланника, хотя бы и не видаясь с ним, влияние в видах пользы службы его величества, — покажется вам, столько же, сколько и мне, существенно полезным, то соблаговолите, для большаго поощрения его (д'Альона) разрешить меня объявить ему, что его эминенция и вы принимаете и примете во внимание его дальнейшее пребывание, которое будет он иметь здесь.....

Первыя слова принцессы Елизаветы были по поводу присутствия принца JІюдовика вольфенбюттельскаго, который не далеко стоял от нея; она расточала всевозможныя насмешки над его лицом и мыслию выдти за него замуж. «Эти люди, прибавила она, думают, что нет глаз, когда придумывают такие прекрасные проекты; скорее должны были бы видеть, что они сами ослепляются, так напр. правительница говорила мне недавно шутя, что без сомнения скоро будут думать, что гр. Линар и девица Mенгден сделаются новыми герцогом и герцогинею курляндскими. Принцесса Елизавета горько жаловалась при этом случае на высокомерный тон, который уже принял Линар, и на слишком непристойные поступки с ней; при чем припоминала, что за обедом при дворе в предшествовавшую среду, по случаю дня рождения царя, генералиссимус (принц брауншвейгский) и Людовик вольфенбюттельский посажены за стол обер-гофмаршалом, между тем как в отношении ея исполнил это про

Стр. 307

стой гофмаршал. Потом она занималась дальнейшим моим пребыванием здесь. Она сделала при том мне честь выразить, что была бы тем очень довольна лично для себя, но думая при том о неудовольствиях, которыя я претерпел, и которыя готовятся еще для меня впереди, она не может не сожалеть о моей судьбе. Mинута была слишком благоприятна, чтобы не воспользоваться ею и не дать заметнее почувствовать принцессе все, чем она обязана королю. Я отвечал ей, что честь свидетельствовать ей мое почтение (fаirе mа соur) всегда вознаграждает меня за то, что мог я претерпеть; что не менее утешительная причина, заставляющая меня благословлять мою судьбу, заключается в том, что единственно в видах служить и поспешествовать ея интересам, его величество повелел мне здесь остаться, несмотря на справедливость причин, которыя имел король, чтобы отозвать меня; что его величество равномерно заботится о средствах возвести ее на трон и что если он для этой цели уже подвигнул шведов, своих союзников, взяться за оружие, то сумеет также ничего не пощадить, чтобы только дать им средства к вожделенному успеху; что мне, следовательно, предстоит единственно исполнять свои обязанности, чтобы чувствовать, как лестно для меня быть жертвою за столь справедливое дело. Ничего не было упущено принцессою, чтобы выразить свою признательность. Она мне сообщила при том, что в надежде, что я буду отныне навещать ее, она приняла заранее предосторожности не быть никем стесняемою из придворных, а для поддержки постоянных сношений поверенный получил приказание быть ежедневно в моем распоряжении. Я уже устроил способ, посредством котораго г. Вальданкур*) и он мо

*) Вальданкур был секретарем французскаго посольства в Петербурге.

Стр. 308

гут без помехи видаться и размениваться каждый день маленькими записочками о назначении следующаго свидания. Принцесса мне присовокупила, что по мере усиления неудовольствия, ея партия увеличивается и в числе самых усерднейших приверженцев своих она может считать всех князей Трубецких и принца гессен-гомбургскаго; что все в Ливонии недовольны и преданы ел, хотя однако им ничего неизвестно о тайне; что, наконец, я должен убедиться, что судя по расположению улов, предприятие будет иметь стастливый успех.

Как принцесса, так и я, заметили, что все присутствовавшие на бале обратили внимание на наш разговор, а потому мы сочли приличным, во избежания подозрений, не продолжат его более.

Поверенный ея начал с выражений сожалений принцессы, что она, вследствии дурной политики, утратила в предшествовавшее царствование привычку говорить по французски, и потому опасалась, что недовольно выразила на бале всю признательность, которою она проникнута; что она никогда не переставала думать, что обязана единственно одному королю и без него было бы мало надежды, чтобы Швеция стала действовать вне государства; равным образом она вполне поняла все значение приветствия, сделаннаго мною во время моей аудиенции у ней. Она может судить по моему положению здесь, чтобы почувствовать, что король едиственно для нея оставил меня в России на более долгое время. Принцесса также никогда не забудет того внимания, которое выказал ей король при учреждении моего церемониала, в то самое время, когда прочие дворы, как бы по соглашению с русским, унижали ее, и если события будут соответствовать желаниям короля и ея собственным, то я увижу также на деле, что она ни

Стр. 309

когда не будет неблагодарна к благодеяниям и услугам, делаемым я оказываемым ей.

Я отвечал на все это, что несмотря на все усилия, уже сделанныя его величеством для преуспения видов принцессы, он однако не упустит употребить средств. врученных ему Провидением; что для короля я не требовал другой признательности от принцессы кроме того, чтобы, по достижении престола, она пребыла таким же постоянным и личным другом короля, каким он был для нея; что я умоляю также верить, что честь служить ей и удовольствие видеться с нею — суть единственная награда, которой я добиваюсь (j'аmbitionne), и всякое другое выражение признательности, на которую бы она мне намекнула, потешает мне посвятить себя на службу ей. Впрочем, она была бы несправедлива к Швеции, если бы малейшим образом сомневалась в ея доброй воле; безсилие же ея в некоторых случаях, по недостатку верной помощи, не может и не должно никаким образом уронить эту державу в ея глазах.

Повереяный, разсказывая потом о бумаге, на которую надобно было отвечать (см. предыдущую депешу где упоминается о распространении письма внутри России), сообщил мне, что гвардейские офицеры из приверженцев принцессы Елизаветы умоляли ее о том, ручаясь за выгодное впечатление, которое произведет это, и что многие из могущественнейших приверженцев думали одинаково в этом отношении о принципе крайняго суеверия духовенства и народа; но принцесса однако не хотела на то решиться, не посоветывавшись со мною, почему и просила меня сказать, что ей следует отвечать, когда, как должно предполагать, произойдет взрыв и двор обратится к неи с вопросом, не принимала ли она участия в этом случае? Я отозвался, что могу судить о пользе такого предприя

Стр. 310

тия, только на основании опытности других лиц и последствий, которыя они разсчитывают иметь от него; что я думаю во всяком случае, если принцесса уступит желаниям приверженных к ней лиц для убеждения их в своей к ним доверенности, то должно решительно воздержаться от упоминания о принцессе, потому что иначе значило бы выдать ее без всякой к чему-нибудь пользы. Что же касается до вопросов, которые могут быть сделаны ей по этому поводу, то она только ответит, что известно невмешательство ея ни во что, и в этом случае всего естественнее выдумать врага, который, чтобы лучше повредить ей, изобрел будто бы такое средство к оклеветанию ея.

Поверенный перешел потом к живейшему безпокойству принцессы за меня, так как она боялась, чтобы меня не отравили на обеде у генералиссимуса. Нисколько не нарушая того, к чему меня обязывали столь великодушныя чувства, я однако смотрел на эти опасения так, как они того заслуживали. Но поверенный возразил мне, что принцесса не без основания боится за меня; что я имею дело с людьми, для которых все средства безразличны; что надобно, чтобы мне было известно, что принцесса, поручившая ему передать мне это, узнала чрез горничную правительницы, в которой она уверена, что мне желают здесь большой беды и смотрят на меня, как на одно из главнейших орудий, решивших войну со Швециею; что вследствие того, восемнадцать дней тому назад вечером, зашла речь у правительницы, имею ли я право сохранять еще преимущества, связанныя с моим званием. В справедливости такого известия я могу убедиться из копии, которую Елизавета получила (я велел ее перевести с немецкаго на французский) с письма, написаннаго Линаром к правительнице на другой день и добытаго Елизаветой чрез ту же женщину. Вот содержание его:

Стр. 311

«повторяю вам то, что передал вчера словесно. Народное право есть. как всякое другое право, и никакой государь не обязан терпеть возмущений, которыя бы поддерживались иностранным министром, и чрез то самое последний утрачивает свой характер и почести, которыя ему воздаются.»

При первом взгляде, такое определение мне показалось так смешным и выказывающим в такой степени невежество, что я мог оправдать его только подозрением, что успели несколько проникнуть в тайну. По этому поводу, для уяснения себе дела, я предложил поверенному вопросы. Он мне многократно повторил, что ничего не открыто, упоминание о возмущении, которое по-видимому следовало бы понимать, как намек на внутренние и домашние происки, решительно относятся к войне с Швециею, потому что сказанная горничная, слушая толки, очень хорошо поняла, что слова «возбуждать внешняго врага» значили нарушать спокойствие внутри и лишать себя возможности защиты народнаго права. Равным образом я должен ужасно быть осторожным и заботиться о самосохранении. Это объяснение не допускало с моей стороны никакого противоречия. Я отвечал, что с силою в руках можно предпринять все, однако предваряю тех, которые имеют передать мне дурное приветствие, что они должны быть снабжены формальным повелением, иначе я дам им настоящую идею о народном праве, выкинув их в окно. Даже если допустить предположение, что будут иметь смелость покуситься на мою личность, то принцесса может все-таки оставаться спокойною, так как и тогда у меня не найдут ни одной бумаги, в которой упоминалось бы о ней и проекте. Действительно я их все сжег, чтобы не подать никакого повода к нападению на меня (роur nе dоnnеr аuсunе рrisе соntrе mоi). Я также поступлю как с этим

Стр. 312

письмом, так и с писанными ко мне Пуссеном и Mондамером (Роussin еn Mоrdаniеrt); шифры к ним не попадутся, какое бы ни захотели употребить насилие эти люди.

Хотя это обстоятельство совершенно оправдывает сообщенное мною вам опасение о том, чтобы ко мне не питали личной вражды, которая может быть будет вредить успеху дел, па меня возложенных, однако я не полагаю, чтобы она зашла так далеко и касалась предмета, столь неосновательнаго.

Ничто не может быть точнее уверений, сделанных мне потом поверенным, что все гвардейские солдаты из отправленнаго в путь отряда привержены принцессе. Я знаю, что она приказала дать каждому из них по 5 рублей и, на замечание ей о том, она выразила правительнице крайнее удивление, что считают нововведением то, что она делала открыто во все времена солдатам, у которых крестила детей. Поверенный прибавил, что хотя принцесса, для покрытия этих издержек, удержала жалованье на весь свой двор. однако у ней недостаток в деньгах, а между тем в настоящия минуты раздача ею наград произвела бы наилучшее действие, почему она вечно считала бы себя обязанною королю, если бы его величество соизволил передать мне 15 т. червонцев, которыми бы можно было свободно располагать.

Я представил в самом лучшем свете, как думает и будет действовать по этому предмету король, лишь бы только не было к тому непреоборимых препятствий. Так как в такой стране, где все возбуждает подозрение, было бы в высшей степени неуместно, чтобы это шло чрез руки банкиров, то вам необходимо нужно, в случае соизволения его величества на просьбу принцессы Елизаветы, переслать эту сумму золотом через одного или двух курьеров, смотря

Стр. 313

потому как дозволит тяжесть, при чем снабдить их паспортами или другими какими достоверными и несомненными документами, которые бы могли воспрепятствовать досмотру предъявителей их. Впрочем, чтобы удовлетворить самым настоятельным потребностям я, в надежде, что его величество не будет порицать меня, взял на себя выдать вперед принцессе 2 т. червонцев, которые и передам поверенному в том же лесу, где я встретил его в среду. Чтобы не иметь дела ни с кем из здешних, я воспользовался деньгами лица, находящагося при мне и выигравшаго в карты около 40 т. франков с тех пор, как я в России. Данная им мне в ссуду сумма простирается по здешнему курсу на червонцы до 22.423 ливров 18 копеек (sоls) французских. Это лицо будет весьма вам обязано, когда прикажете передать занятыя мною у него деньги Mаньу (dе Mаgnе) в кафе Фуа улица Ришилье. Как только последует от вас повеление об уплате, то необходимо приказать в то же время Mаньу не писать об этом ничего своему племяннику, потому что здесь все письма распечатываются, а если он войдет в подробности, то это может вывести наружу дело, или по крайней мере подать повод этим людям к подозрениям.

Поверенный, перечисляя лиц, которыя есть или были дурно расположены к принцессе, описывал мне при том Остермана красками, которых он во всяком случае заслуживал. Я с удовольствием увидел, что принцесса тем более была против него, что он, будучи еще в ничтожестве по смерти Петра I, обязан своим возвышением Екатерине, ея матери, и самое меньшее, чем думает она наказать его за неблагодарность, будет состоять, как только достигнет она власти, в лишении всех званий. Совсем противное с герцогом курляндским, и поверенный подтвердил

Стр. 314

мне сказанное человеком Нолькена о расположении принцессы касательно этого предмета. Не опровергая такого расположения, я счел необходимым удалить все то, что могло бы слишком приблизить герцога курляндскаго. Я одобрял чувства принцессы; высказывал, как достойно прекрасной души показывать себя признательною и старался под видом привязанности к принцессе дать почувствовать, что если достойно ея возвратить свободу несчастному, к которому она признательна, дать ему средства жить честно и спокойно в каком-нибудь городе монархии, даже взять детей его в службу, то при всем этом однако она повредила бы себе и только напрасно могла бы возбудить недовольство, когда бы захотела снова после случившейся с Бироном катастрофы приблизить его к своему двору. Такое внушение, не будучи вовсе опровергнуто, напротив побудило повереннаго высказать, что и принцесса думает ограничиться только этим.

Что же касается до обстоятельств, о которых я собрал сведения, то для объяснения вам внутренних волнений, последовавших от войны со Швециею, я укажу только на толки многих из здешних знатных. По их мнению, прискорбно для нации видеть себя управляемыми от чужеземцев и особенно от человека, торговавшаго интересами России, что подтверждают деньги, которыя он, как известно, получал от Англии и венскаго двора в царствование покойнаго императора. Несомненно, что если оставить его действовать таким образом, то он ниспровергнет и потеряет все. Лучше было бы ему следовать старинной системе Петра I, т. е. заключить тесный союз с Франциею и Пруссиею. При помощи такого союза, Россия и ея завоевания навсегда были бы в безопасности от Шведов и Турок, и имелось бы возможность заставить другия державы уважать себя. Гр. Остерман,

Стр. 315

руководствовавшись началами диаметрально противоположными, навлек ныне на Россию войну, тем более неприятную, что страна находится в изнурении от предшествовавших войн; можно опасаться вмешательства турок и того, что персияне в состоянии увлечься их примерам, а башкиры и калмыки воспользуются таким положением, чтобы свергнуть с себя зависимость царя. Если очевидно, прибавляют они, что удар направлен из Франции и что посланник ея не мог его отвратить, не смотря на все свои усилия и старания, то должно сознаться, что Остерман его заслужил, когда только вспомнить противодействие королю Станиславу царствовать в Польше, обращение с маркизом Mонти и задержание французских батальонов. Что из того произойдет? То, что может быть страна без всякаго чуда накануне того, чтобы увидеть Петровича, (т. е. внука Петра, герцога голштинскаго), вместо Антоновича. Первый по-крайней мере через три года будет в состоянии царствовать сам, особенно если он одарен теми прекрасными качествами, которыя ему приписывают. Далее, из сравнения настоящаго с прошедшим при покойной царице, оказывается, что при ней кадили только двум идолам, а теперь обязаны кадить дюжине. Не знают на что и решиться. Правительница с своими фаворитами и фаворитками уничтожает то, что делает генералиссимус с гр, Остерманом, а эти отплачивают тем же. Между тем как правительница день ото дня делается неприступнее, принцесса Елизавета принимает так обворожительно, что войдя к ней, не хочется удалиться. Будущее, продолжают они, не представляет ничего утешительнаго: правительница, по прежнему, питает к своему мужу отвращение; случается за частую, что Юлия Mенгден ему от