|
Маркиз де Шетарди Маркиз де-ла Шетарди в России 1740-1742 годов
28 июля/8 августа. Стр. 289 Здесь невозможно иметь, как в других местах, частную переписку и держать ее в тайне. Видят даже глубину души; подсматривают за действиями каждаго, распечатывают все письма, и ничтожная новость рождает сильныя подозрения 31). Говорят о назначении новых сенаторов. Думают также, но смутно, возвратить сенату прежний блеск и составить его по большей части из лиц, которых здесь считают принадлежащими к первым фамилиям. Если этот проект хорош в том отношении, что исполнением его настоящее правительство надеется приобрести себе могущественных приверженцов, то он мне кажется вовсе неудобоисполнимым по следующему уважению: тогда необходимо, чтобы кабинет, от котораго ныне исходит все, лишил себя власти, которая перейдет к сенату, а я очень сомневаюсь, чтобы гр. Остерман, так долго работавший о присвоении ея кабинету и составлении его в предшествовавшее царствование, захотел бы подчинить себя некоторой зависимости тогда, когда успел все сделать подвластным себе. Примечание. 31) Наушничество и шпионство было в большом ходу в Петербурге 30 — 40х годов прошлаго века. Mиних сын, всегда находившийся при дворе и вообще снисходительно описывавший многое из совершавшагося на его глазах, говорит в своих Записках (стр. 181): «герцог курляндский... избыточно снабжен был повсеместными лазутчиками. Ни при еди Стр. 290 ном дворе, статься может, не находилось больше шпионов и наговорщиков, как в то время при российском. Обо всем, что в знатных беседах и домах говорили, получал он обстоятельнейшия известия; и поелику ремесло сие отверзало путь как к милости, так и к богатым наградам, то многия знатныя и высоких чинов особы не стыдились служить к тому орудием»... Это свидетельство Mиниха сына тем более любопытно, что из дела о Бироне ныне открывается, что последний, когда его распрашивали о лазутчиках, показал между прочим, что он надеялся получать известия о дворе принца и принцессы брауншвейгских чрез этого же самаго Mиниха, который был там гофмейстером! Замечая, что в те времена доносы были любимы и поощрялись немцами, которые были в ходу и потому бились изо всех сил продолжить свое нашествие на русскую землю, некоторые полагают что им Россия преимущественно обязана этому особенному развитию наушничества и шпионства. В настоящем сборнике материалов, разумеется, не место решать подобный вопрос, а потому ограничиваюсь только сообщением некоторых материалов по этому предмету. У Гупеля в Nоrdishe Misсеllаnееn (VII SТ., 232 — 233) есть такое известие одного лица, находившагося некоторое время при дворе императрицы Анны: «Анна не любила крепких напитков, но в большие праздники и в день коронации, когда во дворце принимались поздравления, царствовали свобода и веселие. Чтобы поддержать такое настроение в присутствующих, разносили в изобилии вина, при чем императрица не только побуждала пить, но и сама из собственных рук подносила кубки. В таких случаях старалась она испытывать многия лица; имела и поверенных, которые, по ея поручению, искали случа- Стр. 291 ев выведывать множество сведений у подгулявших придворных....» «Для проведывания, что в народе о мне говорят, показывал при допросе Бирон, и желают ли, чтоб мне регентом быть, я никого от себя не посылал, только однажды спрашивал Андрея Яковлева: «что в народе слышно и тихо ли?» то он мне сказал, что «не слыхал: ежели изволите, я проведаю» и на другой день сказал мне, что все тихо. А Бестужеву приказывал ли я проведать, не помню; только я его спрашивал же не по один день, что тихо ли в народе? и он сказывал, что все благополучно и тихо. Да однажды приказывал о том проведать генерал-маиору Альбрехту, токмо он мне никаких ведомостей не сообщал, кроме того, как сказывал, что в народе все тихо. Да сказывал же мне генерал-фельдмаршал фон Mиних, что он, Альбрехт, о том проведывает и ездит по ночам, а от кого он такой приказ имел, чтоб ездить по ночам, того я не ведаю. — Бестужеву о шпионах говорил ли я, что при дворе их императорских высочеств от меня имеются, того не упомню; только я имел надежду на гофмейстера графа фон Mиниха: он мне обо всем что при дворе ея императорскаго высочества обо мне, или об чем другом новом услышит, за то, что я ему награждение чинить обнадежил, сообщать обещал, ибо ему лучший к тому случай был, что его своячина (т. е. Юлиана Mенгден) при ея императорском высочестве в ближайшей милости находится, в чем и надежду на него имел. Только он мне ничего не сообщал; а других шпионов никого от меня не было, А когда же я Бестужеву о Апраксине (камергере), как ея императорское высочество его русскою канальею. Стр. 292 называть изволила, сказывал, и то я слышал не чрез шпиона*)»... У Остермана был свой соглядатай при дворе Василий Иванович Стрешнев**). По восшествии на престол Елизаветы, он показывал на допросе: « оный Остерман приказывал ему, чтоб он при дворе о всем происхождении проведывал, а именно: кто приезжал, что кто с кем разговаривал и прочее; почему, что он приметить и уведать мог, о том от времени до времени ему сказывал, как при жизни ея величества государыни императрицы Анны Иоанновны, так и после того, а что именно, о том сказать подробно не упомнит. Что ж делалось в комнате у государыни императрицы Анны Иоанновны, о том временем спрашивал княгиню Щербатову. В последнем допросе Остерман о вышеписанном приказывании Стрешневу о проведывании при дворе признался и показал, что-де он, Стрешнев, тамо проведает, о том ему время от времени сообщал, но чтоб о проведывании ж в комнате чрез княгиню Щербатову и чрез других разведывать, о том он не приказывал. Тако ж что именно оный Стрешнев ему сообщал, о том упомнить не может, а по тем Стрешнева ему сообщениям, ежели что до него касалось, принимал он свою предосторожность.» Штелин в своей записке о Петре III упоминает, что императрица Анна во все свое царствование опасалась Елизаветы, как соперницы. Фельдмаршал Mиних, когда последняя вступила на престол, сознавался, что Анна Иоанновна еще в 1731 году приказывала ему смотреть за цесаревною, «понеже-де она, *) Жена Остермана, Mарфа Ивановна, урожденная Стрешнева. Стр. 293 государыня, по ночам ездит и народ к ней кричит, то чтоб он проведал, кто к ней в дом ездит?» Mиних сначала было обратился к Лестоку, но как этот ему ничего не доносил, то он приставил к ней в дом урядника (впоследствии выслужившагося в капитаны) Щегловитаго «под претекстом смотрения дому.» И Щегловитый разсказывал, кто к цесаревне ездил и куда она выезжала. Чтобы следить за нею по городу, нанимались им особые извощики. Обыкновенно говорят, что во время регентства Анны Елизавета пользовалась совершенною свободою и что именно недостаток надзора за ея действиями был причиною, что она успела так легко привести в исполнение свои замыслы. Это однако несправедливо: Елизавета даже может быть во времена императрицы Анны не была окружена столькими шпионами, как в конце 1740 и 41 годах. Вот доказательства: По восшествии на престол Елизаветы аудитор Барановский (о нем уже упоминалось выше на стр. 180) показывал: «в прошлом 1741 г. января в последних числах, лейб-гвардии преображенскаго полку маиор Альбрехт призвал его и объявил ему именный указ в такой силе: имеешь-де ты по именному указу поставлен быть на безизвестный караул близь дворца благоверныя государыни цесаревны Елизаветы Петровны. А приказ-де ему по силе онаго ж именнаго указу объявляется таков: в бытность-де его, Барановскаго, на том безизвестном карауле имеет он смотреть: во дворец-де благоверныя государыни цесаревны Елизавет Петровны какия персоны мужеска и женска полу приезжают, тако ж и ея высочество благоверная государыня цесаревна Елизавета Петровна куды изволит съезжать и как изволит возвращаться о том бы повсядневно подавать записки по утрам ему, маиору Альбрехту. Притом воспоследовал еще по Стр. 294 пменному указу, объявленному чрез онаго ж маиора Альбрехта ему, Барановскому, приказ следующий: в которое-де время генерал-фельдмаршал во дворец ея высочества благоверныя государыни цесаревны прибудет, то б того часу репортовать словесно о прибытии его онаго ж маиора Альбрехта. А буде в доме его, Альбрехта, не будет, то б отрепортовать бывшаго герцога брауншвейглюнебургскаго. Потом еще приказ воспоследовал: французской посол когда-де приезжать будет во дворец ея высочества благоверной государыни цесаревны, то б-де и об оном репортовать с прочими в подаваемых записках»... Барановский нарочно для того жил в особо отведенной ему квартире, в доме покойнаго графа Рагузинскаго. В марте 1741 года ему был придан в помощь сержант Обручев. Когда Альбрехт отправился в поход против шведов, то Барановский свои рапорты представлял герцогу брауншвейгскому. В примечании 24 уже было сказано, что для надзора за Елизаветою были также выбраны 10 гренадер с сержантом под руководством секунд-маиора Чичерина. Подпоручик Нотгофт признавался, что он имел приказание «о том репортовать, когда ея императорское величество (Елизавета) на смольный двор приедет и кто тогда при ея величестве находится. Из того же 24 примечания видно, как щедро награждал принц брауншвейгский доносчиков: литаврщику Груберу за донос о пустых толках двух немок было дано 300 рублей*). Кажется, что после этого нельзя упрекать герцога брауншвейгскаго в безпечности относительно Елизаветы. *) Наказания за доносы всех этих лиц можно читать в манифесте Елизаветы от 22 января 1742 г. Полн. Собрание законов Т.XI № 8506 © Вычитка и оформление – Константин Дегтярев ([email protected]), 2005 |
