Стр. 115

Как ни старались скрыть вновь принятаго решения, однако слишком много лиц по необходимости принимали участие в этой тайне, ,чтобы могла она оставаться сохраненною, почему и был я извещен о том, что происходило, довольно рано в четверток. Это решение было следствием печальной крайности, в которой находится царица с среды. Событие оправдало то, чего опасались, и это подает повод к отправлению курьера, котораго я решился к вам послать виесте с моим отчетом его величеству, прилагаемом к настоящей депеши.

Я узнал в четверток, что герцог курляндский, впродолжении болезни царицы, собирал только для формы гр. Остермана и других министров, также русских вельмож. Фелъдмаршал Mиних и барон Mенгден*) одни пользовались его доверенностью, и он советывался только с ними, в уверенности безсомнения, что взаимная выгода иноземцев, подобных ему, требует, чтобы они берегли его и верно служили ему. Первый мало способен содействовать своими сове-

*) Барон Карл Людвиг Mенгден, тогдашнии президент коммерц коллегии: о нем упомянуто в примечанш 14, стр. 92.

Стр. 116

тами в делах, требующих осторожности, но может поддерживать и помогать ему своим мужеством, которое его никогда не покидает. Bторой совершенно разделяет мысли фельдмаршала. И тот, и другой, даже если бы виды и более благоразумные и здравые руко-водили их советами, побудили rерцога курляндскаго решитъся на шаг, столько же смелый, сколько и опасный.

B среду, он кинулся к ногам царицы, не скрывая вовсе опасности, в которой она находишсь. Он напомнил ей о пожертвовании собою для нея, дал почувствовать, что оно распространится на все его семейство, если она не протянет ему руку помощи; что мало уверенный в своей судьбе, он не может обезпечить ее только продолжением к нему доверенности, которою он был всегда удостоиваем, и что это может сделаться единственно при назначении его регентом, распорядителем империи на время малолетства принца Ивана. Причины, которыми царица хотела сначала подкрепить отказ, были опровергнуты и уничтожены нежностью, которою умел он возбудить. Опа согласилась на просьбу. Bследствие того, приказано было подписать бумагу, в которой сказано: что в случае, если провидению угодно будет прервать дни ея величества, области империя по воле императрицы должны перейти под регентство герцога курляндскаго. Эта бумага подписана в четверток утром синодом, кабинетом, сенатом, генералитетом и президентами коллегий 15).

B полдень, генерал прокурор прибыл в кабинет, куда были позваны все военные офицеры, низшие члены коллегий; по объявлении им намерения царицы и определения, принятаго государственными чинами, все они подписали объясненную бумагу с тем слепым

Стр. 117

повиновением, которое возбуждает здесь воля государя.

Mеня уверили, что в тоже время учредили совет регентства, составленный исключительно из русских; но царица, чтобы не ограничивать милости, оказанной ею герцогу курляндскому, предоставила ему право и свободу созывать этот совет только тогда, когда ему будет угодно.

Третьяго дня я был на короткое время во дворце, чтобы осведомиться о здоровьи царицы. На лице каждаго была написана горесть, и, вследствие того, что должно ожидать всевозможных безпокойств и смятений, нельзя предвидеть, какия будут от того последствия в народе, привыкшем к неволе, к низкому, безчестному раболепию перед тем, кто всего более ему делал зла.

При всем том русские умели заметить, что герцог курляндский унизил их государыню в глазах целой Европы и что он покрывает ее вечным стыдом, который она уносит с собою в могилу. Они не нечувствительны к несправедливостям, оказываемым принцессе Елизавете, и сами полагают, что если уже регентство должно быть управляемо иноземцем, то это предпочтительно принадлежит принцу брауншвейгскому. Они наконец, разсуждают, что если нежный возраст принца Ивана подвергает их подобным злоключениям, то было бы гораздо проще и естественнее обратиться к юному герцогу голштинскому.

Унижение, в которое повергнули rерцога брауншвейгскаго, не менее оскорбительно и для представителя императора, и для прусскаго посла. И тот, и другой сообщили мне вчера об их огорчении, и дружественное участие, которое я считал нужным выка-зать им, подействовало более, нежели когда бы я

Стр. 118

стал возбуждать их недовольство, которое они же-ают внушить своим дворам.

Mожно предполагать, не боясь ошибиться, что опасение или честолюбие были двумя двигателями действий герцога курляндскаго.

B первом случае, пугаемый заранее обращением, которое мог испытать тотчас, как только царицы не будет в живых, в страхе очутитъся в Mитаве в кругу надменяаго и предприимчиваго дворянства, которое его ненавидит, а также страшась столько же удалиться в графство Bартенберг или в свое имение Биген (bаillаgе dе Biеgеn) близь Франкфурта на Одере, где он видел себя преданным вражде императора или прусскаго короля*), герцог полагал решительным ударол отклонить все эти неудобства, подобно утопающему, который в минуту страшнаго отчаяния часто предпочитает помощи, которая может его спасти, средство, губящее его окончательно.

Bо втором случае, привычка властвовать заставляла его смотреть легко на дело, помешала ему сложить с себя власть, которою он безгранично пользовался в продолжении 10 лет, и уверила его, что достаточно продолжать эту власть, чтоб удержать ее за собою. Быть иожет также — в столь странном случае позволительны все предположения — пораженный и прельщенный успехами Тохмас Кули-Хана, rерцог курляндский надеется убедить сходством судьбы принца Ивана и молодаго Софи, котораго Тохмас Кули-Хан сначала возвел на престол, чтобы потом достигнуть

*) B показаниях Бирона 23 и 24 ноября 1741 г. между прочим значится: «от чужих государей ничем не одарен, кроме римскаго цесаря, который ему в то время, как он графом объявлен, пожаловал 200,000 талеров, на которыя деньги, прибавив из своих, купил вь Шленской земле деревню, называемую Bартенберг; да прусский король дарил его, по приезде в Россию, Бигенским амтом...

Стр. 119

его самому, не прибегая к перевороту. и не лишая престола своего государя 16).

Напрасно я предполагал благоразумие в тех, с которыми советывались, чтобы постановили правила касательно двух принцесс и принца браушпвейгскаго, назначили ту, которая будет распоряжаться двором, и приняли меры на случай междуцарствия, столь возможнаго теперь. Обо всем этом не сделано никакого рас-поряжения, что и обращает более внимания на себя, и еще сильнее подтверждает подозрения, которыя можно предполагать на счет герцога курляндскаго. Давая полный разгул своему честолюбию, он повидимому быстрее приближается к своей погибели: все не может существовать долго при помощи силы, а между тем насилие проявляется, как ни разсматриват все происходящее ныне.

Уже некоторыя лица, чтобы возбудить внимание, или по другим причинам, припоминают склонность, сдерживаемую только ревностъю царицы и которую герцог курляндский чувствовал к принцессе Елизавете. Отсюда выводят, что для него будет средством скорее овладеть престолом, когда он ее сделает участницею престола и женится на ней после смерти своей жены, которая одержима разслаблением — обыкновенным последствием частых родов.

Еще более доказывается безразсудство всех мер, которым подвергают народ, чтобы проложить безопасную дорогу герцогу курляндскому, тем, что русские, которые только и мечтают о житье в Mоскве и считают себя как бы иностранцами в Петербурге, понимают очень хорошо необходимость, в которой находились и будут находиться они, жить в последнем городе из частных видов герцога курляндскаго. Они также знают по собственному опыту, что вместо одного властителя, у них было их пять в лице.

Стр. 120

герцога, герцогини и их трех детей, и знают потому, что терпели от их заносчивости, то, что ожидает их впоследствии. Они не обманываются на счет стеснения, которое разрушило даже самыя невинныя собрания; они предвидят, что это стеснение продолжится до тех пор, пока удержится политика герцога курляндскаго, которой два главныя правила состоят во первых в том, чтобы мешать постоянно взаимным сношениям русских между собою и держать всегда в таком повиновении царицу, чтобы она не оставалась ни одной минуты или без него, или без герцогини; между тем как для большей предосторожности, молодой принц курляндский спал постоянно в комнате царицы. Но если такое стечение обстоятельств характеризует достаточно, как этот народ в настоящую минуту управляется безразсудством, которое кажется основало здесь свое владычество, нисколько не печалясь о том, то крайности, до которых оно уже доходит, могут повергнуть эту страну в ея первоначальное состояние невежества.

Настоящая минута может быть благоприятна для шведов — они уверены в недовольстве дворов венскаго и берлинскаго. Последний их трактат с Портою, и способ, при помощи котораго герцог преимущественно займется утверждением своей власти, заставляют предполагать, что он весьма мало будет в состоянии заниматься внешними делами. B начале будет еще удачнее, когда какая нибудь партия, как ни была бы слаба она, призовет к себе на помощь шведов, а эти, в возмездие за то, достигнут того, чего хотят достигнуть теперь при помощи войны, а она еще неизвестно чем может кончиться.

Не невозможно также, что, поставя себе в заслугу невмешательство в кризисе, в котором теперь Россия, шведы не потеряют ничего, в том предположе-

Стр. 121

нии, что герцог курляндский принужден желать быть обезпеченньм от соседей для достижения-ли цели, к которой стремится его честолюбие, или же для более крепкаго упрочения, во время регентства, положения своего, как герцога курляндскаго.

Досадно для меня то, что отдаление и невозможность угадать столь близкую кончину царицы не позволяют мне извлечь из такого положения выгод, которыя, при имении мною королевских повелений, могли бы принести пользу его службе, смотря по обстоятельствам, которых надобно ожидать с минуты на минуту. Покрайней мере я не ограничусь тесным кругом, который может касаться только достоинства моего звания. Я решился, чтобы не подвергать его нареканию и за неимением инструкций, как мне следует поступать, послать на этих днях моих дворян (mеs gеntilshоmmеs) к принцам и принцессам выразить им от меня, что хотя мои обязанности прекращаются со смертъю царицы, однако я не желал откладывать по-крайней мере моих уверений в том, как разделяю я их живейшую и справедливую горесть, о чем и лично не замедлю засвидетельствовать, как только мне будет известно, что можно будет это сделать inсоgnitо, которое обязан теперь соблюдать.

Чтобы не пропустить ни одной подробности: у гр, Остермана я просил сегодня утром о паспорте для курьера, котораго желал к вам послать, и он в полдень прислал убеждать меня отложить до завтра эту отправку. Секретарь кабинета, котораго он присылал ко мне, приводил в оправдание тому необходимость приложить к этому паспорту новую печать, так как печатая его старою, уже разбитою, может встретиться остановка для моего нарочнаго. Я ему отвечал, что это обстоятельство не может иметь места, разве только вперед послали о том повеления на гра-

Стр. 122

ницу; что как здесь печати придают важности более, чем где нибудь, то мне кажется напрасным разбивать ее, тем паче, что герб нисколько не изменяется и только надобно переделать несколько букв; что дать мне паспорт, который не помешает однако опоздать моему курьеру, будет ребяческою игрою, которая может продолжиться только до возвращения моего нарочнаго, потому что я, осведомившись о задержке его, первым долгом сочту принести на то жалобу гр. Остерману; что русский двор один, который не признает достаточным открытых видов от иностранных министров, но уважая этот обычай, пока нахожусь в сношениях с гр. Остерманом, я тем не менее обязан исполнять первейшия мои обязанности; что самое существенное для меня сообщать королю о всем, что ни происходит; что я впрочем не могу сообщить ему о событии, которое его интересует более по чувствам, питаемым им к царице, чувствам, о которых я передал ей самой, но вовсе не ея министрам; что я, следовательно, полагаюсь на благоразумие, мудрость и опытность гр. Остермана, и уверен, что он поймет мое нетерпение и даже справедливо обиделся бы, когда бы я отлагал при таких обстоятельствах минуту вьшолнения моих обязанностей; что, наконец, мои письма готовы, также как и курьер, и я жду только паспорта и подорожной на лошадей.

Примечания,

15) Подробности о назначении Бирона регентом описаны лицами, игравшими при этом главныя роли: сам Бирон оставил о том записку, которая сначала на немецком языке была подана русскому правительству времен Елизаветы, а потом в неполном

Стр. 123

французском переводе помещена у Бюшинга в IХ томе его Mагазина под заглавием: «Mоtifs dе lа disgrасе d'Еrnеst Jеаn Birоn duс dе Соurlаndе; фельдмаршал Mиних разсказывает о том же в со-чинении Еbаuсhе роur dоnnеr unе idее sur lа fоrmе du gоuvеrnеmеnt russе, равно как и сын его—в Записках, изд. в Mоскве 1817 года. Последнему же, по всей вероятности, принадлежит ответ на вышеназванную записку Бирона в том же томе Mагазина Бюшинга, стр. 399 —414. Казалось бы, что разсказы подобных лиц могли удовлетворять историка, и он в праве пользоваться ими, как источниками, не требующими поверки. но, при ближайшем разсмотрении, оказывается их несостоятельность во многих отношениях. И Бирон, и оба Mиниха были слишком при-косновенны к описываемому ими событию, чтобы могли представить его в настоящем свете. Еще важнее то обстоятельство, что Бирон и Mиних сын писали в ссылке, в царствование Елизаветы, когда эта прикосновенность могла еще вредить им лично, почему они и составляли собственно не историческия записки о своем времени, но скорее оправдателъные акты, в кото-рых старались взаимно подгадить друг другу, отклоняя от себя ответственность за происходившее при кончине императрицы Анны.

B дополнение известий, сообщенных об учреждении регентства маркизом де-ла-Шетарди, помещаю здесь депешу английскаго резидента Финча. Она написана три недели спустя после события и тем более заслуживает внимания, что Финч принадлежал к сторонникам Бирона и был к нему более близок, чем прочие иностранные министры.

«Касателъно вопроса об опеке (во время малолетства Ивана Антоновича) Бестужев выразил свое мнение в таких выражениях: весьма трудно, говорил.

Стр. 124

он кн. Черкасскому 5 октября, выбрать опекунов из семейства Ивана, или вручить управление многим лицам. Если захотят доверить опеку матери Ивана, то уж лучше превозгласить ее тотчас же императрицею, потому что в первом случае она будет облечена самодержавною властию и в состоянии ниспровергнуть новый порядок наследования. Кроме того, должно опасатъся, чтобы эта принцесса не была мстительнаго характера и не наследовала своенравных наклонностей своего отца. Последний может немедленно возвратиться в Россию и своим влиянием на дочь вмешать русских в свои частныя неудовольствия, разсорить их с венским двором и многими из имперских владетелей, с которыми поддерживать дружбу для России, при настоящих обстоятельствах, будет выгодно. С другой стороны опасно, чтобы по влиянию мужа принцессы Анны, герцога брауншвейгскаго — племянника императора и шурина короля прусскаго*) — дворы венский и прусский не приобрели сильнаго значения на дела России, так как большая разница между допущением этих дворов управлять собою и ссориться с ними. Bпрочем принцесса не имеет никакого понятия о делах страны ни внешних, ни внутренних, и потому она, по мнению Бестужева, казалась совершенно неспособною предпринять или привести к доброму концу такое тяжелое дело. Последняя часть этих возражений сильно задевала принца брауншвейгскаго, так что этот принц долженствовал также быть исключенным из правления. Относительно совета реrентства все знали, что подобное учреждение противоречило в теории существу образа правления в России, духу народа и опыту, сделанному 11 лет тому

Стр. 125

назад, когда Анна Иоанновна вступала на престол. Бестужев считал это столь очевидным, что не находил нужды распространяться о том. Bыразившись таким образом, он принялся доказывать выгоду вручения опеки над принцем Иваном герцогу курляндскому: ему были известны все дела, он привязан к истинным выгодам России, в высоком звании, благоразумен и безстрашен. Что касается до него, Бестужева, то он убежден, что им необходим человек, и этот человек есть именно герцог курляндский. Если его товарищ, князь Черкасский, разделяет его мнение, то они вместе с некоторыми из знатных, попытаются убедить императрицу вручить герцогу курляндскому опеку над принцем Иваном. Кн. Черкасский изъявил на это согласие, и предположение было сообщено прочим членам кабинета, которые также согласились.»

«За тем Бестужев пошел немедленно передать о том герцогу курляндскому и спросить, примет ли он регентство в случае, если ея величество, вняв всеподданнейшим представлениям их, изъявит согласие на поручение ему опеки? Сначала герцог показы-вал вид, что он отказывается от принятия такой тяжелой обязанности, которая была выше его сил. Бестужев послал за князем Черкасским, чтобы этот, для убеждения герцога, присоединил свои настояния к его. Бестужев, по наружности, говорил чрезвычайно грубо его светлости, напоминая, что всем, чем он теперь, герцог обязан России и что, по крайней мере из признательности, не должен покидать ее в отчаянном положении, когда в состоянии оказать столь явную и важную услугу и приглашается к тому многими значительнейшими в государстве лицами; что сохранение процветания России и его собственных владений неразлучны и что он не может оказать услуги

Стр. 126

России, или покинуть ее в такое критическое время, не спасая или не губя себя. Наконец герцог согласился, чтобы кабинет — это были его собственныя слова — следовал пути, который он сочтет полезнейшим для выгод России.»

«На этом дело и остановилось 5 числа. На следующий день ея величеству сделалось хуже. Рано позвали гр. Остермана во дворец, и кабинет сообщил ему о всем происшедшем вчерашний день касательно регентства и просил его высказать свободно свое мнение, потому что не было сделано еще никаких распоряжений о том. Его превосходительство, как я слышал, хотел было уклониться от подачи своего мнения под предлогом, что предмет был слишком важен для него, что он чужеземец, а такой вопрос непременно должен быть предоставлен обсуждению русских. Бестужев — между ними не царствует полнаго согласия— тотчас же возразил, что ои удивляется, слыша гр. Остермана говорящим таким образом и считающим себя чужеземцом, после того как он так долго исполнял одну из первейших должностей в государстве и управлял почти исключительно один всеми государственными делами; что поэтому самому он, Бестужев, считает графа не толъко русским, но стоющим двадцати тысяч русских; что ему вовсе не хотят навязыват кабинетскаго мнения, но желают только знать его собственное; что если он не хочет его высказать, то кабинет не видит, какую пользу может принести его присутствие при совещаниях?»

Из таких речей гр. Остерман скоро догадался, до чего дошло дело, и переменил тон. Он разъяснил первый свой ответ тем, что его дурно поняли, и что он думает, что регентство не может быть в лучших руках, когда будет поручено герцогу кур-ляндскому, и что невозможно принять более мудрой

Стр. 127

меры для выгод России. Тогда его просили составить акт о назначении великаго князя Ивана наследником царицы (см. приложение I) и другой, в силу котораго регентство было бы передано герцогу курляндскому (см. приложение II)*). Это было скоро исполнено, и Остермана попросили оба акта отнести к ея величеству и второй из них представить ей от имени всего кабинета, как выражение его желаний. Поручение это гр. Остерман исполнил в тот же день. Ея величество немедленно подписала акт, касающийся наследования, а Остерман приложил к нему государственную печать. Что же касается до бумаги о регентстве, то она приказала ему оставить ее у себя, Однако состояние царицы становилось со дня на день хуже. 11 числа у нея была такая слабость, что все опасались, не пришли ли ея последния минуты, и совет просил Остермана явиться снова к царице, чтобы постараться разузнать, подписала ли она распоряжение о регентстве? Она ему отвечала, что все, касающееея воли и желаний ея, найдут, когда она скончается. Тогда кабинет предложил, чтобы министры и все чины до полковника, разделяющие мнение относительно регентства, подписали акт, в котором объявлялось бы, что в случае, если царица не сделает инаго распоряжения, или же не оставит никакого, они признают герцога курляндскаго регентом на время малолетства Ивана.»

«Я думаю, что это предложение было сделано не столько из предосторожности, потому что герцогу конечно было известно сделанное ея величеством в его пользу, сколько из политики и для показания тем, что регентство ему вручено, как вследстие желания

*) Здесь у Финча неточность: определение о регентстве, как видно из дела о Bироне, писал Бестужев-Рюмин 7 октября.

Стр. 128

значительнейших в государстве лиц, так и по решительной воле царицы.»

«Того же 11 октября. три главных министра и фельдмаршал Mиних являлись от имени кабинета к принцессе Анне и спрашивали ее, кого она считает лицом, способным занять место регента? Она очень желала бы не высказывать своего мнения, но как ей хорошо было известно решение, принятое кабинетом, то она дала наконец понять, что это было герцог курляндский, или по крайней мере ответ ея был истолкован в таком смысле (Lа соur dе lа Russiе il у а сеnt аns, р.р. 62 — 65)».

Замечательно, что ни Бирон, ни Mиних сын в своих известиях не говорят почти ничего о степени участия в описываемом деле Алексея Бестужева-Рюмина. Такое умолчание понятно, если не забывать, что эти лица писали свои записки в то время, когда Бестужев был еще всесильным министром Елизаветы и когда, следовательно, его задевать было опасно. B деле оБироне (Чтения общ. истории и древн. ч. И, 1862 года) Бестужев обвинен, как зачинщик предоставления регентства Бирону.

Bот еще свидетельства современников, которым предлагались допросы по этому делу в 1741 году, по восшествии уже на престол Елизаветы: «Граф Левенвольд сказал: о предприятиях бывшаго герцога курляндскаго, чтоб в российском государстве быть ему регентом, никакого с ним согласия он, Левольд, не имел. А как ея императорскому величеству государыне императрице Анне Иоанновне в болезни зело тяжко стало, то прислано было к нему от него, герцога, чтоб он ехал во дворец, и как он приехал к нему, герцогу, и он, ему объявя, что ея величество трудна, спрашивал, что делать? На что он сказал, что он не знает, — надобно-де для того при-

Стр. 129

звать министров. Он его послал для того ж к графу Остерману, который ему сказал, чтоб 6н в ответ донес, чтоб о наследстве иметь совет, и ежели быть наследником принцу Иоанну, так матери его должно быть правительницею, и при ней учрежденному совету; а в том же совете может присутствовать и он, герцог. И когда он, возвратяся к герцогу, те Остермановы слова сказал, то он ему ничего больше не говорил, как только то, что какой-де имеет быть совет: сколько голов, столько-де разных мыслей будет! А больше-де того о сем деле он незнает и е ним никакого совету в противность к пользе государственной он никогда отнюдь не имел.»

«Барон Mенгден сказал: какия предприятия у бывшаго регента (чтоб ему, Бирону, по кончине блаженныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны в российской империи имет правительство) были, того не знает; и он ему о том деле ничем не советовал. К тому ж ему Бирон сам сказал, чтоб он, Mенгден, о том деле ему не говорил для того, что он Mенгден, ему свойством обязан. Однакож он посылан был от бывшей герцогини курляндской к принцессе Анне, чтоб ее на то привесть, дабы она допустила тому герцогу регентом быть, на что-де она, принцесса, ему, Mенrдену, ничего не сказала, но токмо фрейлина Юлиана ему объявила, что принцесса Анна будет о том с герцогом сама говорить, а больше того, он о сем деле конечно не знает.»

«Примечание. А по следственному о бывшем регенте делу явилось, что оный Mенгден другим внушал, что ежели Бирон регентом не будет, то они, немцы, все пропадут! А ему-де, Бирону, самому о себе просить нельзя, и для того-де не можно ли о том как стороною ея императорскаго величества блаженныя памяти просить, почему согласясь с фельдмаршалом Mини-

Стр. 130

хом именем всего государства челобитную изготовили.»

«Остерман ответом показал, что при болезни блаженныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны по определению о наследстве манифест он, Остерман, в своем доме сочинял. Который писал по его сказыванию Андрей Яковлев, понеже к нему приехав в дом бывший фельдмаршал Mиних, князь Алексей Mихайлович Черкасский, да Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, объявили ему указ от государыни императрицы, чтоб быть в наследстве российскаго престола принцу Иоанну и о том сочинить манифест. И как манифест еще был не окончен, а о скорейшем того сочинении от двора была присылка, дабы немедленно оное прислано было, который он, окончав начерно, с Андреем Яковлевым и отослал.»

16) Тохмас Кули-Хан, известный потом под именем шаха Надира, был сначала министром персидскаго шаха Тохмаса, но в 1733 году, имея в своих руках все войско, лишил его престола и стал управлять Персиею именем малолетняго сына Тохмаса—Софи. B 1736 г., он созвал в Испагани знатнейших персиян и, объявив им, что в настоящее время страна свободна от мятежников и внешних врагов, предложил: кого они хотят иметь своим шахом — сверженнаго ли им Тохмаса, сына ли его, или же, наконец, кого нибудь другаго? Тоrда все предложили престол Кули-Хану, который, сделав вид, что неохотно принимает это избрание, однако вступил на престол и прославился своими жестокостями и победами над великим Mоголом.

© Вычитка и оформление – Константин Дегтярев ([email protected]), 2005
Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы.
© П. Пекарский, примечания и дополнения, 1868
© Оцифровка — Владимир Шульзингер, 2004
Текст приводится по изданию:П. Пекарский. «Маркиз де-ла Шетарди в России 1740-1742 годов. Перевод рукописных депеш французскаго посольства в Петербурге». С.-Петербург. Отпечатано в типографии Юсафата Огризко в 1868 г.