|
Леонтий Автономович Травин Записки
Дети Я остановился поветствием [так!], сказав выше сего об отъезде моем в исходе 1791 года в Петербург и о представлении детей наступившего 1792 г., генваря 20 числа, лейб-гвардии в Преображенский полк. Теперь следует описать продолжение их службы, со всеми приключившимися до отставки их происшествиями. В тот же день 20 генваря, по представлении их к господину генерал-поручику и оного полку подполковнику и кавалеру Николаю Алексеевичу Татищеву, в полковом приказе отдано, что они помещены теми же фургерскими чинами в 11 роту и отосланы на съезжую той роты; квартиру же, из доброжелательства ко мне без платежа, пожаловал в доме своем господин надворный советник, мой милостивый благодетель, упоминаемый выше сего Василий Михайлович Любимов. По устроении всего того я, оставя детям своим слугу Федора Степанова, да к научению чесать волосы мальчика Федора Егорова, на расходы им при своем запасе на первый случаи денег двадцать пять рублев, того ж 792 года, февраля 3 дня, из Петербурга отправился домой, а они с того времени жили сентября по 28 число 792 года при полку. Но как они поступали по-дворянски, начали, деньги занимая, издерживать без расчету не по доходам, так что в девять месяцев употребили, при готовом хлебе и харчевом запасе, 345 рублей, то, видя я сию утрату, многократно писал к ним, дабы они просились на год в домовой отпуск, почему они, получа за подписанием предреченного полкового командира Татищева, того 28 числа сентября, ордер, из Петербурга выехали и прибыли в дом октября 16 дня, в субботу ввечеру. Проживая в доме, достигли срочного числа, который был за два дни до Покрова. Сие время обыкновенно бывает осеннее, грязное, а иногда морозы; следовательно, отправка их приходила мне в тягость. Удержался я до 12-го числа ноября. Между тем мысли тревожили меня, чтоб их за просрочку не исключили. И так вознамерился увертками в сем случае избавляться; вследствие того, означенного 12 числа ноября 793 года, подал я в Опочецкий нижний Стр. 70 земский суд доношение, изъясняющее, что в минувшем августе месяце одержимы они были тягчайшими болезнями и хотя чрез пользование здешнего городового и уездного господина штаб-лекаря Якова Алопеуса и имеют несколько облегчение, но еще и ныне совершенно не выздоровели и находятся в слабом здоровья своего состоянии, в рассуждении чего, опасаясь в пути могущего случиться вредного приключения, отправить их в Петербург я не осмеливаюсь. В таком случае просил, дабы о сем полку было известно, означенных детей моих чрез кого благовольно будет освидетельствовать, и в каком они состоянии по свидетельству найдутся, об оном в выше-показанный полк, в полковую канцелярию, за известие дать знать. Вследствие того, по учиненной в оном суде резолюции, отправившимися в мое селение дворянскими заседателями, поручиком Иваном Напер-стковым, артиллерии штык-юнкером Егором Затеплинским, с вышепомянутым городовым и уездным штаб-лекарем Алопеусом, ноября 15 дня, детям моим Андрею и Гавриле свидетельство учинено, в коем изъяснено, что первый, Андрей, - от лихорадки последовало окрепление печенки, в чем им пользован и ныне пользуется; второй, Гаврила, - от простудной горячки сделалось во внутренних частях грудей нарыв, который и ныне имеет, и оттого последовала в ногах ломота с опухолью, и покуда от пользования получат облегчение, то за таковыми болезнями явиться к полку им невозможно, "в чем, по искусству моего знания, и утверждаю; равно и мы из виду их усматривая слабое в их здоровье состояние, свидетельствуем", и своеручно все трое подписали, и то свидетельство оригиналом, при письменном отношении, отсюда того ж ноября 15 дня, под N 1901, в полк отправлено. Затем жили они в доме декабря по 19 число, в которое я с Андреем отправился в Петербург, а Гаврилу, под видом больного, оставил дома. По приезде нашем того ж декабря 27 числа в Петербург, наняли квартиру в доме вышеписанного моего благодетеля Василия Михайловича Любимова (коего уже в живых не застали, ибо он, будучи параличом болен, через два года скончался), каменном три покоя и конюшня, считая по осьми рублев на месяц, и начал сын мой Андрей искать случая явиться в полк, что зависело представление от ротного командира, лейб-гвардии капитана Татищева. Но по встретившемуся препятствию, что ордер, данный им при отпуске, утрачен, а именно: генерал-поручик Михайло Савич Бороздин обещал было постараться о произвождении их сержантами и для того тот ордер, взяв у них, сказал отослать при письме своем к полковнику Татищеву с просьбою, но по оному ничего не воспоследовало, а ордер по сему случаю утратился; в таком случае капитан Стр. 71 Татищев без ордера представить отказался, будучи притом человек несмелый и нерасторопный. Потом той же 11 роты капитан-поручик Николай Иванович Яворский обещал было, и, несколько дней промедлив, наконец и тот отказался; напоследок полковой адъютант намерен был взять на себя представление; однако ж без ордера не осмелился. И так жили мы в волновании шестнадцать дней, по 9 генваря 1794 года. Некто из нижних чинов подал совет сыну моему, дабы он осмелился явиться сам собою, что он пришед на квартиру, сказал мне. Я, воображая, что столь низкому человеку, каков есть сын мой, представ к высокопочтенной особе, трудно на словах объясниться, вздумал написать записку, коя было следующего содержания: «11 роты фургеры Андрей и Гаврила Травины отпущены были на год, по 28 сентября 1793 года, на который срок не явились за болезнию. Данный им от полку ордер отец их по случаю отдал его превосходительству Михаилу Савичу Бороздину, который обещал доставить его высокопревосходительству Николаю Алексеевичу и просить им отсрочки еще на год. Ныне из оных Андрей, по выздоровлении, является при сем в полк, а Гаврила одержим ломотою в ногах, с опухолью, пользуется города Опочки от штаб-лекаря Алопеуса и потому просит отсрочки еще на год. Генваря 9 дня, 1794 г.» Сию записку сын мой Андрей подал господину подполковнику Татищеву, которая весьма нам в пользу подействовала, ибо тогда ж отдано в приказе в полк, что Андрея числить налицо, а Гаврилу в отпуску впредь на год. Я, обрадовавшись сему последствию, нанял сыну своему квартиру на Невской перспективе, в доме купца Наркова, в покоях у переплетчика, немца Ивана Иванова, с заплатою на месяц по четыре рубли, а сам, ни мало мешкав, оставя ему на расход пять рублев, того ж генваря 12 дня отправился из Петербурга домой. По записной расходной сына моего Андрея книжке значит, что он, пожив в Петербурге до 9 марта 1794 года, издержал денег семьдесят девять рублев три копейки, выехал по отпуску из полку в дом, до Пскова извозчику заплатил десять рублев пятьдесят копеек, а изо Пскова приехал по почте при почто- Стр. 72 вой суме, не платя прогонов, а как он в сие время подал челобитную об отставке, то и дан ему впредь до отставки от полку пашпорт, отставка же последовала с чином подпоручика 1795 года, генваря 1 дня. Следует засим дополнить, что сын мой Андрея, получа отставку с чином армии подпоручика, в дом возвратиться не пожелал, а старался определиться в штат управы благочиния; не скоро же мог он сего достигнуть, имев многих ходатаев; наконец, по усильному старанию блаженныя памяти преосвященного Иннокентия, архиепископа Псковского и Рижского, который вместо себя ходатаем употребил преосвященного Иринея, епископа Тверского, что ныне Псковский, к господину обер-полициймейстеру Павлу Михайловичу Глазову, почему августа 4 числа 795 года определен Санкт-Петербургской части в 4 квартал. Во время сего происшествия вознамерился он, сын мой Андрей, жениться и по собственному своему изобретению избрал себе невесту, прачечного императорского дому девицу Прасковью Никитину, дочь бывшего при дворе в давних годах пудреного мастера в обер-офицерском чине Никиты Мартинова. Чрез письма просил от нас на то позволения. Мы с женою, посоветовав, что ежели воспрепятствовать ему в том, то более угрожает опасность в невоздержности холостой, и потому также чрез письма беспрекословно позволили, вследствие чего он сентября 9 дня, в воскресенье, обвенчан в церкви на Петербургской стороне, что у Троицкой пристани, о чем уведомлял нас от 10 сентября письмом, что венчальным отцом его зван был генерал и Преображенского полку подполковник Николай Алексеевич Татищев, но за невыздоровлением отказался, а пожаловал для невесты карету, запряженную в шесть лошадей, с кучером, форейторами и лакеем, да госпожа Елена Ивановна Любимова карету же в четыре лошади. Венчальным отцом был частный пристав майор Михаила Козьмич Кублицкий, а у невесты венчальная мать подполковница Костылянша, певчие были псковские весь хор. Сие я вместил в постыждение сыну моему, что он, будучи не ремень сапогу, Стр. 73 стал утруждать знатных персон, а между тем издержал лишнее, вступя в долг, пользы же никоея. Сентября 29 1797 года уведомил нас сын Андрей, что родился ему сын Александр с 26 на 27 число, в 10 часу пополудни, а от 15 октября повторил, что крещение младенца было 5 октября в воскресенье, пополудни в б часу. Восприемником был частный пристав Иван Ильич Дмитриев, восприемницею майорша Катерина Андреевна Окольцова. Потом, от 16 ноября, при различных уведомлениях уведомил, что государыня императрица Екатерина Алексеевна скончалась 1796 года от паралича в четверток вечером, ноября 6 числа, в 10 часу. Напредь же того, сентября 28, в воскресенье после вечерен зашла туча с сильным громом и с весьма страшною, почти беспрестанно сверкающею молниею, особливо при двух жестоких ударах, которая проходила не более три четверти часа. Вреда никакого не причинила, кроме что по улицам наполнила лужи водою. Такого происшествия в позднее осеннее время никто не запомнит. Хотя пропущено в своем месте упомянуть о предприятиях сына Гаврилы*, который нетерпеливо домогался определиться к должности, слышав, что в Польше открываются присутственные места, почитал себе выгодою туда ехать; к тому ж самому согласен был вревский попович, достигнувший в Петербурге при отставке чина армейского поручика, Мина Антонов сын Рышковский. Они обое, согласясь, поехали в мае месяце 1796 года и в 23 день были приехав в город Полоцк. Получа от благодетеля моего помощь, Дорофея Тимофеевича Харина, советника губернского правления, то есть подорожную ехать в Минск, оттуда 24 выехали и прибыли туда 27 числа мая, в котором хотя городничим Григорьем Сергеевичем Пастуховским приняты благоприятно, но ко определению мест не обрели, то, не мешкав, и оттуда выехали в Гродню, где пребывал для открытия новых губерний князь Николай Васильевич Репнин. От 13 июля 1796 года сын Гаврила и Мина Рышковский уведомили письмом из Гродни, что по Божиему промыслу определены в казенном отделении Литовского верховного правления приватно и получать до открытия губерний Виленской и Слонимской денег в роде положенного жалованья серебряною монетою по 225 рублей, и дана обывательская квартира, в число коих по 40 рублев уже и получили; находятся же в покровительстве у назначенного в Вильне быть вице-губернатором господина полковника Ива- * Вышел в отставку в начале 1796 г. Стр. 74 на Григорьевича Фризеля и надеются от него определения к лучшим местам. Недолго сын мой Гаврила с Миною Рышковским были в согласии. Не могу я точно заключить, кто из них на то причиною, только от 1 сентября 1796 года письмом жалуется Рышковский, что Гаврила не послушал его советов в Гродне в невоздержности, вовсе заблудился, спознался с мотами, а за отговаривание его от того пьяный ухватился за саблю и хотел его рубить. Напоследок, когда промотался и нечем содержать данного ему от меня слуги, порукмакара Федора Егорова, то он, Рышковский, взял его к себе на содержание. Еще ж познакомился Гаврила с полевыми офицерами, кои, обманывая его, покупают того слугу за 450 рублей, а он-де просит 600 рублей, каковое уведомление огорчило меня до крайности, напротив чего я того ж сентября 21 числа, в воскресенье, писал к нему, Рышковскому, прося христиански употреблять способы к его спасению от погибели, а слугу просил его, в случае нужды, отправить его при своем пропуске ко мне; а чтоб не мог Гаврила продать, то о взятье того человека в полное свое ведение к нему, Рышковскому, особо верющее письмо послал, к сыну же 24 того ж сентября в среду писал я, всячески объясняя слабый его поступок, угрожал, чтоб он себя исправил; он, осердясь на то, перестал к нам писать, и не было о нем известия по 20 марта 1797 года. Между тем сын Андрей от 8 числа февраля 1797 года уведомлял, что по силе именного Его Величества генваря 11 дня указа, переименованы из военных в штатские классы штата управы благочиния 61 человек, в том числе и он в коллегские протоколисты, находится ж при той же должности; а от 9 марта писал, что за болезнию его от оной должности исключен и советуют ему определиться в другую службу; но я в 17 день марта, во вторник, писал к нему, укоряя, что он уклоняется и избирает самовольно на чужой стороне толкаться, изнурять при том свое здоровье, пренебрегает же домоводственное хозяйство; настоял, чтоб он старался приехать домой; вследствие того, на случившихся господина Вындомского подводах, к самой Пасхе, которая была в 797 году апреля в 5 день, в Русаново с женою и сыном Александром приехал. Сын же Гаврила от 20 марта 1797 года из Слонима писал, извиняясь, что он с 18 декабря был болен и потому будто к нам не писал и что он в городе Слоним был назначен уездным стряпчим; но, по уничтожению в Литве сих мест, объявил желание в дом и ожидает повеления об отпуске, надеясь, что по крайней мере на Святой Неделе непремен- Стр. 75 но приедет. Оным же письмом признавался в погрешностях, свойственных по несовершенству и по ветрености, но не важных, не так, как-де Рышковский доносил, будто я хотел продать и человека; клялся, не толь-ко-де сие сделать желал, но и мыслить никогда не думал; хвалился, что он тамошним поветовым начальником, подполковником и кавалером князем Щербатовым, во время болезни весьма был доволен; обещал с нами вскоре увидеться. По письму Мины Рышковского Гаврила выехал из Вильны домой 8 апреля 1797 году, но, опасаясь по приезде от меня прискорбия, просил, чтоб, по обещанию моему в письме (коим я его вызвал домой посланным от 21 февраля, а он получил 10 марта), до оного не доводить. Самым делом он и с человеком около Святой Недели приехал, и я принял его с восторгом при родительских объятиях. Выше сказано, что сын мой Андрей, по приезде в дом с женою в начале апреля 1797 года, жил до осени, а тогда от герольдии требовалось доказательство о дворянстве, и были толкования, что должно лично оные в герольдию представлять. Потому рассудилось отправить его в Петербург, куда он в сентябре и отправился. Притом желательно ему было приискать место определиться к должности, и для того испросил он у Святогорского игумена Моисея, яко носящего отличность князя Куракина, бывшего генерал-прокурором, просительное письмо. Однако ж в сей поездке ничего в пользу не получено; о дворянстве доказательство велено представить в губернское правление, а князь Куракин, получа письмо, замолчал, почему сын мой возвратился домой единственно с убытком из Петербурга, на попутных лошадях секретаря Николая Алексеевича Соколова, ноября 17 дня 13 1797 года. До сего места все было хорошо по 1799 год, и я радовался во всех моих успехах, как о записке в службу сыновей моих наряду с дворянами, по аттестатам, полученным старанием моим от господ дворян, а потом к отставке и от предводителя; напоследок лестно мне было, что дети мои получили офицерские чины. Все утешало меня и льстило Стр. 76 надеждою, что дети мои возвратятся в дом, будут мне на старости подпора и помощь в домоводстве, к спокойствию остатних дней моих. Но ах! Как обманулся в надежде моей! Дети мои, взяв в голову, что они уже офицеры, обратили внимание свое не то чтоб входить в домоводство и заботу, но уже мало стали помнить, что они имеют отца. Их попечение было получше одеться, втесниться между дворянами, показать себя, будто они нечто значат, а что наигорче - сводили не только с благородными, но и с мещанами пьянственные компании, от которых хотя старался я отводить, но они старались от родителей утаивать и так привыкли к пьянству, что уже теперь и отстать не могут, и тем уничтожили себя пред прочими в благородном обществе, а родителям навели при старости лет пребезмерную печаль. По той-то причине молчал я от 1799 по сей 1806 год, июня по 19 число, не отписывая чрез семь лет ничего, ожидая, не обратятся ли к поправлению жизни своей, но еще и поныне не дождусь. Молю Всещедраго Бога, да ими же весть судьбами исправит судьбы их! Сколько ж потерпел от них грубых и укорительных досад, единому Богу сведущу, а я теперь исчислить не могу. Наслышался неисповедимого злословия! В то течение времени, в 1802 году, ноября в последних числах, выдал в замужество дочь свою Татьяну за поручика Андрея Егорова сына Затеплинского, а в 1804 году, ноября 2 дня, последнюю дочь Пелагею, да прежде того, в июле месяце, внуку свою Пелагею за красногородца, записавшегося в рижское купечество, Ермолая Михайлова сына Крикунова. Дочь же Пелагея выдана за приказного протоколиста Ивана Михайлова сына Макеева. Праведен еси, Господи, и правы суды Твои. Наказание Твое я чувствую и признаюсь в безумном своем желании прославить детей своих. Не знал я, чего искал. Узнал, да уже поздно, когда не возмог удержать от развратных поступок. Раскаялся, но исправить не мог. И так старший сын мой Андрей жалостным образом окончил жизнь. Он в 18 день августа, в субботу, 1806 года, вышел в сад косить траву и вскоре найден женою его мертвым в яме, из которой выкопана глина и в которой от дождей накопившись была вода небольшое количество. А как он туда и отчего упал, никто не видал, единому Богу сведущу. Ох, как жалостно! Таковым безвременным и страшным скончатием оставил родителям, жене и младенцам своим Стр. 78 неоплаканную скорбь и печаль! Молим Всемилостиваго Бога Спаса нашего Иисуса Христа о помиловании и о прощении грехов по неиссчетному милосердию своему! Прежде таковой его ужасной кончины, недели за две или за три, было ему явственное, уповательно от Бога, предвещание, о котором он изустно нам, в бытность нашу с женою в Русанове за одну только неделю смерти его, пересказывал. Несколько крат и в нескольких местах, то на верху покоев, то на дворе, то в саду, слышал он поющие гласы: "Господи, помилуй раба Твоего Автонома, раба Твоего Леона, раба Твоего Андрея и прочих, все семейство, даже и зятеи..." Не мог он понять, что оное есть предвещание, а искуситель, враг рода человеческого, вложил ему мысль, якобы таковое смущение от духа нечистого; то призвал священника Федора Воронецкого, святили воду, кропили оною везде по дому. Сие свято и угодно Богу. Но как и потом такие ж гласы слышны были, к великому сожалению обратился он искать поможения от волшебников и призывал порознь двух мужиков, кои уверили его, якобы от неприятелей его насланы нечистые духи. И они действовали свои богомерзкие шепты, даже один из них выдумал закопать живую кошку в землю. Потом уже таковых гласов слышно не стало; я уповаю - прогневанный аггел Господень умолчал. В течение времени от 1799 по 1807 год, чрез семь лет, сколь много было в жизни моей разных перемен и приключений, но в суетах и скучном провождении печальных дней остались не описанными и погрузились в вечное забвение, а я еще жив, слава Богу о всем. так теперь-то продолжается жизнь моя прискорбная от ветхости дней и припадающих попечений. Я надеялся, что дети мои похоронят нас с женою, а сами будут управлять своими семействами и домами; но судьбы Божий определили, что уже первого сына похоронил, а другой жив, да безнадежен к помощи моей. Оскорблены мы в жизни нашей от детей, весьма много претерпели досад и убытков, а теперь излишне озабочен попечением об оставших сиротах, в коих числе умершего жена, три сына и две дочери, Стр. 79 большему сыну уже девять лет, но к ученью весьма ленив, прибавляет мне сует и попечения сверх всего. Год от году увеличивается неурожай хлеба, на покупку коего употребил в 1804 году на девяносто пять рублев, в 1805 году на сто семьдесят восемь рублев, в 1806 г<оду> на триста девятнадцать рублев, всего на пятьсот девяносто два рубли. Крестьяне оскудели, подати увеличились. До сего времени вышло платежа за крестьян собственными моими деньгами двести девяносто один рубль шестьдесят пять копеек. Вот какова отрадна моя жизнь! Кончил описание генваря 18 дня 1807 года в понедельник, но не окончилась суетная моя жизнь. Я еще пребываю 1808 года августа по 1 число. Между тем имел попечение пропитать свое семейство и крестьян, купил у генерала Неведомского ржи десять четвертей по 10 рублей, итого 100 рублей, у Андрея Сумороцкого 8 четвертей по 12 рублей -96 рублей; за крестьян рекрутских заплатил 155 рублей подушных с почтовыми на 807 год, также при отдаче человека в милицию употреблено 83 рубля 98 коп. В 1808 году куплено ржи у Арбузовых крестьян восемь четвертей, по четырнадцати рублев, на 112 рублей, подушных и почтовых 40 рублей. И так в полтора года, кроме других многих домашних издержек, употреблено 588 рублей 58 копеек, а с прежде описанными в четыре года шесть месяцев 1474 рублей и 3 копейки. Вот как весело проводил время! А далее еще горестнее: марта 30 числа, в понедельник Стра-стныя Недели, жена моя Афимья Фомишна почувствовала небольшой озноб и с того времени от часу ослабевала в своих силах, лишилась пищи, жаловалась, что у ней болит сердце. Апреля 2 числа, в Великий четверток, исповедана и приобщена Святых Тайн протоиереем Петром Васильевичем и в тот же вечер им же с двумя священниками, соборным Михаилом да успенским Григорьем, соборована елеосвящением, и по тяжести болезни весьма отчаянна была до дня Святыя Пасхи. Потом хотя несколько было малейшее облегчение, но к выздоровлению не видно было надежды, и продолжалась тяжкая ее болезнь апреля по 23 < число, до дня святого великомученика чудотворца и победоносца Георгия, бывшего в четверток. В той день, по приходе моем из Опочки, после литургии, в половине одиннадцатого часа, застал я ее окончивающую жизнь, и не более как чрез десять минут зрел с умилением расставающуюся душу ее с телом. Ох, жалостно! При всем том считаю за удовольствие святейший промысл Божий, что определил мне любезную мою супругу, бывшую утешением во всей моей с нею жизни, предать христианскому погребению, которое, хотя с трудом по разлитию вод в 26 день, в воскресенье, препровождено было своими, с помощью сто- Стр. 80 ронних, при присутствии двух священников, в Спасителеву соборную церковь, а по отпетии обычного правила, возвратно препроводили во облачении оный же протоиерей со священниками Михаилом, Петром и Григорьем в сельцо Павлихино, к часовне, где и предано тело земле, и я довольствуюсь почасту посещать ее могилу и поминать душу усопшия рабы Божия Ефимии. Слава Вседержителю Всевышнему, устроившему все во благое по Своей святой воле, аминь. Засим я, прожив на свете семьдесят пять лет, пять месяцев и девятнадцать дней, по долгу естества ожидаю кончины дней моих. Стр. 81 Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. |
