Оглавление

Яков Петрович Шаховской

ЗАПИСКИ. ЧАСТЬ 1

II

Стр. 40

Потом несколько дней были во дворце многочисленные собрания для разных по тогдашним надобностям дел производителей и смотрителей тех новизн, между коими и я нередко был для примечания о себе, но иного не видал, токмо что как бывший в виду впадшего в несчастие кабинет-министра графа Головкина любимец от многих да и от таких, кои до того меня ласкали или дружески являлись, некоторые презорства и холодности ощущал и в таких же смятениях, как и прежде бывшим со мною на сие похожих.приключениях, о коих я выше описывал, дух мой находился; однако вскоре ж по восшествии ее императорского величества на родительский престол бывший Кабинет, имеющий над Сенатом апеляцию, — уничтожен, и еще оставший, кроме в несчастие впадших, кабинет-министр князь Алексей Михайлович Черкасский включен в число тогда бывших сенаторов, а из бывших до того при принцессе произведенных сенаторов граф Петр Семенович Салтыков, Петр Михайлович Шипов, Алексей Михайлович Пушкин, Василий Иванович Стрешнев и я, любимец графа Головкина, из оного исключены, и тако я стал без места.

Такие часто случающиеся со мною перемены огорчили дух мой и омерзели тщеславные снискания тем еще более, как я в один день приехал в дом к одному тогда больше многих доверенность в производствах дел имеющему господину, который до того являлся мне благодетелем и, по некоторым оказанным ему от меня доброжелательствам, обнадеживал меня всегда заплатою своей дружбы, увидел его, лицо от меня отвращающего и не хотящего продолжать речи о моем тогда состоянии, но коротко на мое о себе прошение ответствующего, чего ради с наибольшим восчувствованием предположил я себе правило сидеть дома с мертвыми друзьями, не касаясь более до живых.

Таким образом я несколько дней препроводил без места, не употребляя никаких происков и ни иного, но так же, как и после прежних моих бывших милостивцев, несчастливо свои роли окончивших, ожидал себе худого, ибо тогда все вышеименованные арестанты, в том числе и граф Головкин, были учрежденною при дворе комиссиею судимы. Между тем в одно утро явился в доме моем присланный от господина сенатского экзекутора офицер с объявлением Правительствующего Сената повеления, дабы я немедленно того ж утра явился в Сенат. Я хотя робостью всегда стыдить себя научался и уже несколько и привык, но не похвалюсь о тех мыслях и гаданиях и смятении духа моего, с коими я, бед ожидая, поехал в Сенат, который тогда имел присутствие во дворце.

Стр. 41

Но вот как бы нарочно в тот день фортуна восхотела меня еще потревожить! Когда я вошел в первую палату, то стоящий тут сенатский офицер, который прежде меня на крыльце встречая, по лестницам сквозь все покои до присутственной палаты с почтением провожал, тогда на одном месте стоя и мало оборотясь, как незнаемому поклонился, и как я спросил его, яко в тех апартаментах небывалый, где господин экзекутор и можно ли мне еще далее идти, то он не двинувшись с места показал мне рукою дверь в другую палату, говоря, чтоб я в оную шел, там-де сидит господин экзекутор. Я вошед увидел оного за его обыкновенным столом сидящего; он, только привстав со стула, учтивство в виде лица своего мне являя, показал стул и подчивал, чтоб я сел, а он обо мне доложит господину генерал-прокурору. И тако я неподалеку от него на стуле сел и приметил, что сей господин экзекутор, который незадолго пред тем меня своим патроном называл и в знак своего покорного учтивства не сидя, но стоя со мною говаривал, тогда таким же образом, как челобитчиков в Сенат приходящих меня принял и, несколько прочитав пред собою на столике лежащих бумаг, пошел в палату присутственную господ сенаторов, сказав мне, что он обо мне доложит; потом чрез несколько минут из других боковых дверей спешно вышел его сиятельство господин генерал-прокурор князь Никита Юрьевич Трубецкой, который тогда по особливым доверенностям не только в Сенате, но и в новоучрежденной комиссии, где судили оных в несчастие впадших министров, первейшим членом был. Я ему поклонился, а он, как бы нечаянно меня увидев, со смелым судейским видом спросил меня, зачем я здесь; я ему учтиво отвечал: «Господ сенаторов повеление чрез присланного офицера было мне объявлено, чтоб я в сие время явился Сенату». Его сиятельство, нимало со мною не остановясь, идучи в присутственную сенаторскую палату, таким же видом соизволил мне сказать: «Я не знаю, разве-де господин обер-прокурор посылал». Сей был господин Брылкин, который мне до того являлся хорошим приятелем и так же, как и я, любимец был графа Головкина, коего старанием и в обер-прокуроры в Сенат определен, а при дворе имел чин действительного камергера, в падение же оного своего благотворителя, Бог про то знает, каким способом не только остаться в том месте и в том своем чине, но еще и любимцем у генерал-прокурора быть усчастливился.

Таким образом его сиятельство господин генерал-прокурор скоро меня соизволил оставить; а чрез несколько минут, из сенаторской палаты вышед, с приятным видом шел ко мне господин обер-прокурор Брылкин; я также с моими учтивыми и ласковыми глаз моих издали видами уповал в мыслях, что сей-то мой добрый приятель все сомнения о моем сюда призыве решит; а он, тем временем близ-

Стр. 42

ко подошед, сказал мне, что теперь-де дела до вас нет, а извольте завтра в такое ж время сюда приехать. Я, на те его слова нимало не остановись, взял его за руку и, по прежнему близкому обхождению отведши несколько от прочих, в той палате тогда бывших, в стороне, дружески оговариваясь с ним, что я о его ко мне благосклонности без сомнения нахожусь и, как уже он довольно знает, что я тайности хранить умею, просил его, чтоб открыл мне то, для чего меня сюда призывают, понеже о том мне безызвестность по теперешнему моему состоянию очень обеспокоивает.

Но вот! можно ли бы было мне ожидать от сего набожного и благотворить тщащегося человека, чтоб он оставил меня до завтра быть в смятенной о себе неизвестности! Но знать, что тогдашние обстоятельства его предубедили, по коим он, на мои вопросы улыбнувшись, сказал: «Не опасайтесь пожалуйте и приезжайте завтра сюда, все узнаете», и притом ласково поклонясь, пошел от меня в сенаторскую палату.

Я несколько минут на том месте, где он меня оставил, в смятении о таких со мною происхождениях и в размышлении стоял неподвижен; но потом, вспомня любимую пословицу моего духа, из Священного Писания почерпнутую: «Господь мой и Бог мой, на Него уповаю, Им и спасуся», спешно пошел, чтобы отъехать в мой дом, дабы такие колеблющиеся мои мысли прогнать советами мертвых друзей. Я лишь только в другую палату вышел, то встретились со мною несколько вместе стоящих, мне знакомых статских чинов господ, кои дали мне знать о мучащей меня неведомости. Один из них спросил меня, можно ли поздравить с новым чином? Я, услышав сие с великим ко удивлению восторгом, и так как не знающий и прежде о сем не мыслящий, отвечал, что нималых к тому следов, не токмо дела нет. Они, ту беспритворную мою незнаемость приметя, со удивлением сказали, что нельзя-де тому статься, чтоб издавна находящийся благодетель ваш, его сиятельство князь Никита Юрьевич Трубецкой, о том вам не сказал; а они не инако думают, что по моему согласию его сиятельство своим докладом, который от ее величества уж и апробован, мне обер-прокурором в Святейшем Синоде, а им прокурорами в разных коллегиях быть исходатайствовал, и сегодня-де было намерение нашего нового командира оные чины нам в Сенате объявить и ее императорскому величеству к благодарению представить; но как-де ее величество присутствовать в Сенате не будет, то отложено все оное исполнение до завтра.

Сие уведомление несколько меня от больших опасностей успокоило; но о таких от тех, коих я всегда почитал себе благодетелями, являемых мне холодностях дух мой тревожиться не переставал.

Стр. 43

В самые те разговоры двери чрез все палаты от сенаторской отворились с шумом. Офицеры и экзекутор, по обыкновению своему теснясь, поспешали сквозь стоящие толпы нашей братьи площадных дворян расширять дорогу для шествия господ сенаторов.

В таком-то случае и я, недавно господин сенатор, в таких же блестящих почестях бывший, тогда повинуясь своему жребию, равно с прочими многомочным господам с почтением уступая дорогу, становился к стороне, чтоб господ сенаторов, спешно идущих, увидеть и изъяснить мое почтение.

Один из тех, князь Алексей Дмитриевич Голицын, мне оказал прямой образ человека. Он, остановясь и подошед ко мне с ласковым видом, нимало не переменяясь, как и прежде со мною поступал, спросил, что я тут теснюсь? Сии его благосклонные слова меня, как в тумане густою темнотою отягченного, возбудили, и я ему все бывшие того дня со мною приключения рассказал. Он, о том услыша, удивился таким черствым, сказуемым со мною поступкам и сказал мне, чтоб я был спокоен, что он уповает, оный мой новый чин худого мне не сделает, и, тако дружески поговоря, пошел от меня, после чего все разъехались, в том числе и я.

На утрие в назначенный час приехал я в Сенат дожидаться решения о своем жребии и, недолго мешкав, удостоился получить о новом чине объявление и в то же утро представлен был от его сиятельства генерал-прокурора, яко от нового моего командира, между прочими произведенными же в разные чины к должным ее императорскому величеству благодарениям, и допущены были к руке ее величества, а потом, по приведении по надлежащему к присяге, мой командир приказал мне, чтоб я завтра явился в Святейшем Синоде и вступил в мою должность, а ведение-де об вас в Синод сего же дня из Сената послано будет.

Таким образом, помощью благодетелей произведенный из сенаторов обер-прокурор поехал в дом свой, а на вечер был в доме у своего нового командира рекомендовать себя в милостивое покровительство и, яко в сем деле рекрут, просил о незнаемом научении.

Его сиятельство очень милостиво и ласково меня принял, вспоминая, что он, уже давно имея со мною короткое обхождение, всегда желатель есть мне оказать благодеяния.

На другой день поутру явился я в собрание Святейшего Синода, и вступление то мне было не приятно, ибо того места так же, как и при Сенате находящийся, такого же ранга экзекутор, уже ожидая моего прибытия, встретил меня на лестнице с несколькими секретарями и прочих нижних чинов канцелярскими служителями, кои все должны быть, так, как и в Сенате у генерал-прокурора, в моей дирекции, и с почтением рекомендовался; очищая мне Дорогу, проводили меня до той палаты, где присутствует собрание

Стр. 44

Святейшего Синода. Двери обе половинки отворились, и при тех встретил меня господин обер-секретарь Леванидов. Первый издали в оную палату мой взгляд мне был весьма приятен: оная изрядно была убрана, а за столом сидели по обеим сторонам, как помнится мне, восемь или девять духовных особ, архиепископов и епископов и несколько архимандритов, мужей, как своими отменными одеждами, так и благочинными видами привлекающих почтение, и лишь только я приблизился к концу оного стола, они все в постоянном и ласковом виде встали со своих стульев и один по другом, а в первых преосвященный Новогородский архиепископ Амвросий, яко старший член, меня поздравлением в том новом чине, как в том присутствии сотоварища своего, разными словами приветствовать начали; а напротив тех на мои учтивые им о себе рекомендации представляемые весьма ласково мне ответствовали; потом они сели на свои стулья и начатое одно дело, коего для моего входа чтение было оставлено, к решению им представленное, велели читать, а я уже увидя для меня по надлежащему в той же палате приготовленный небольшой стол, подошел, чтоб за него сесть для начинания по вступлении в мою должность, которая мне по поведениям, как генерал-прокурор производил в Сенате, несколько была уже знаема, а увидя на нем только чернильницу и несколько листов белой бумаги, приказал обер-секретарю Леванидову, чтоб он Духовный регламент, последующие в закон тому указы, также бывших прежде в Синоде обер-прокуроров инструкцию и до той должности касающиеся указы и еще же о нерешенных находящихся в Синоде делах о колодниках и о казенных деньгах обыкновенные реестры мне представил.

Сей господин обер-секретарь, как уже в таких делах по долговременной в Синоде в том чину бытности о всем том сведущий, Духовный регламент со своего столика взяв, мне подал, а об указах и реестре нерешенных дел объявил, что те хотя в собрании и есть, но не весьма обстоятельны, и просил, чтоб я на несколько дней ему в том дал сроку, дабы он все то по моему приказанию наисправнейшим образом сочинить и мне подать мог; а что-де до прежних здесь бывших обер-прокуроров дел касается, то оных как ни инструкций, так и прочих никаких их должностей производств ни одной строки нет, и притом в долгих речах рассказывал мне, как от бывших пожаров и от прочих разных приключений в канцелярии Синода дела многие утрачены — и что ныне от разных препятств дела без описей в разных палатах по ящикам и сундукам содержатся, а учрежденной для сохранения и порядочного содержания, по реестрам, как по узаконениям при Сенате и прочих коллегиях находится, архивы нет. На такие его мне представления изъявя ему, что я все то в лучший порядок привести по моему званию стараться не оставлю,

Стр. 45

дал несколько дней сроку, чтобы прежде к нужному мне, во-первых, знанию канцелярских служителей, до кого что касается, сочинить велел под своим надсмотрением экстракт без замедления исправно и притом написал моею рукою и отдал экзекутору приказ, чтоб он от секретарей, от архивариуса и от канцеляристов, правящих повытьями, или экспедициями, взял подписки, есть ли в их ведомствах какие дела или прочие письменные виды, касающиеся до должностей синодского обер-прокурора, и сочиня тем реестр, завтра бы мне поутру представил при своем рапорте. Я тогда особливо устремился, так как при первом случае новоподчиненных разных чинов и умов людям оказаться и за надобное почел, палаты и все проходы, где находились секретари и прочие канцелярские служители и их должных производств дела, осмотреть и много нашел к лучшим исправлениям приказать, соображая, как я подобное видал в канцелярии Сената.

Того же дня на вечер в дом к господину генерал-прокурору приехав, донес ему, как я вступил в свою должность, и что ни малейших следов прежде бывших в Синоде обер-прокуроров дел не находится и получил приказ, чтоб о всем том представил письменным рапортом и был от его сиятельства многими весь тот день благосклонностями обласкан.

Потом через два дни, как помнится, в силу моего приказа получил я при рапорте от экзекутора, от секретарей и от прочих канцелярских служителей подписки, что в их ведомствах как инструкций, так указов и никаких до должности обер-прокурора касающихся дел не находится.

Я немедленно о том господину генерал-прокурору подал рапорт и чрез несколько потом дней получил от него при ордере копию с инструкции синодского обер-прокурора, по которой впервые узнал, что инструкция первому обер-прокурору, в Синоде определенному, сочинена и утверждена в Правительствующем Сенате при присутствии государя императора Петра Великого. Сила оной и содержание во всем подобно инструкции, каковую в Сенате генерал-прокурор имеет, только с тою разницею, о которых делах по Сенату по той должности моей подлежательно доносить монарху, о тех бы я представлял чрез генерал-прокурора, и потому-то приказал мне его сиятельство, так как и от прочих прокуроров обыкновенно учрежденные семидневные о вступлении и решении дел рапорты, один за моею рукою для сведения ему, а другой на имя ее императорского величества с моею же подпискою подавать, на коем и он, подписывая же свое имя, обще с сенатским, сам ее императорскому величеству по каждое воскресенье подносил, — следовательно потому я о всех таких делах, кои к сведению и к решению ее императорского величества подлежали, чрез него ж, господина генерал-прокурора,

Стр. 46

иногда письменные, а иногда словесные рапорты производить был должен.

Но не знаю, для чего-то по определении меня в генерал-кригскомиссары при том же генерал-прокуроре до определения на место мое в синодские обер-прокуроры Львова данная мне инструкция чрез бывшего при мне кацеляриста Рыкова взята обратно к генерал-прокурору, а на место оной прислана другая, уже без включения той речи, чтоб дела, принадлежащие к сведению ее императорского величества, доносить чрез генерал-прокурора, и о том ни доклада, ни благоволения от ее императорского величества не,было.

Вот, мой любезный читатель, что со мною происходило в одно время. С одной стороны властолюбивое наблюдательство, чтоб всегда иметь меня под своим руководством, а с другой мое ревностное устремление, с честолюбием смешанное, понуждало меня, не примечая того, стараться, чтоб как наискорее оказаться в порученной мне должности исправным и тем заслужить лучший в публике кредит, а от монархии большую доверенность. Но как в Синоде по большей части не по гражданским законам, как светские, но по Духовному регламенту и по правилам, нашею Церковью принятым и учрежденным, дела производят и решат, да еще такие судьи, кои епархиями и монастырями безотчетно по мое вступление приходами и расходами с самопроизвольною экономиею учреждали и потребляли, то большого труда и времени мне стоило все то, яко для меня новое, распознавать и стараться об учреждении по надлежащему для содержания дел архивы и чтоб дела, как церковные, так и интересные и челобитчиковы, все призрительно содержаны и без реестров бы к слушанию и решению по выборам к партикулярному угождению представляемы не были, и для того велел я сочинить оным надлежащие для архива и судейской камеры настольные реестры, а по всем указам, также из Духовного регламента и о всем том, что по вступлении мое в непроизводстве и неисполнении в Синоде находится, экстракты, дабы по тем, не упуская пристойного времени, к решению представить было можно. По сочинении оных увидел я многие в делах упущения и неустройства и познал, что должно мне необходимо вступать в большие споры и несогласия с членами Святейшего Синода, к чему я поучаться и приуготовляться все прилежно тщиться начал.

Но вот еще в то же время судьбина (как бы нарочно для того, чтоб чувствительнее познать чрез самые дела и увидеть, с какими разными дарами и способностями с высоких степеней отменной милости и доверенности от монархов поверженные в несчастие оказуются) довела меня до такой комиссии, что всех тогда в несчастие

Стр. 47

впадших вышеименованных кабинет-министров, к коим вскоре по тем же привязанностям дел приобщены в такую же судьбину обер-гофмаршал граф Левенвольд, камергер и президент Коммерц-коллегии барон Менгден, статский действительный советник Коллегии экономии член Темирязев и кабинетский секретарь Андрей Яковлев, которые все тогда под крепким караулом в Петропавловской крепости содержались. По учинении над ними публично разных экзекуций, по данным высочайшим повелениям, отправлял я в разные, по большей части за Сибирь отдаленные малое жительство имеющие места, на вечное там их под крепким караулом содержание, как ниже означу.

На другой день поутру, после учиненных вышеозначенным персонам экзекуций, его сиятельство, господин генерал-прокурор, князь Трубецкой призвал меня в Сенат и дал мне письменный ордер с объявлением высочайшего ее императорского величества изустного повеления, дабы я отправил вышеименованных арестантов в назначенные места в ссылку с потребными распоряжениями, о коих дана мне была записка, также и с решительного об них и о всем том определения копия, причем подтверждала мне, чтоб из тех ни одного уже на рассвете следующего дня в городе не осталось, и притом высочайшее же от ее императорского величества повеление мне было оных несчастных женам объявить, что ежели хотят, то могут с ними ехать на житье в назначенные им места, которых было три графини: Остерманова, Головкина и Минихова и президента барона Менгдена супруга, кои, по тому моему объявлению, охотно с мужьями и поехали.

А как того ж утра ее величество изволила отъезжать в Царское Село и знатные господа за нею же следовали, то, дабы никакой остановки мне в тех отправлениях не было, гвардии в полки для конвойных команд, в конюшенную канцелярию, для взятия дорожных саней, в домы тех несчастных для забрания определенного им и женам их, кои с ними туда ж ехать пожелают, багажа даны были от комиссии приказы, чтоб все то, по моим сообщениям, было исполняемо без замедления, а для письменных производств и прочих притом управлений даны мне в команду от Сената обер-секретарь с несколькими писцами, из сенатской роты офицер с несколькими же унтер-офицерами и курьерами для посылок.

Таким образом получа оную комиссию, приказал я оным данным мне в команду чрез час явиться в Петропавловской крепости и занять мне для потребных производств на гауптвахте из караульных одну камеру, а сам только заехав в свой дом отобедать и нимало не мешкав туда же поехал.

Я, и теперь вспоминая, благодарю Всемогущего, что он ту комиссию без всяких остановок благополучно произвесть и исполнить

Стр. 48

мне вспомоществовал; ибо все к отправке оных несчастных потребные надобности отвсюду собраны и приготовлены были не позже как в начале ночи. Итак, не упоминая здесь о многих разных при том происходивших подробностях, опишу вам, благосклонный читатель, о поведениях и видах каждой персоны тех несчастливых при отправлении их в путь от меня.

Первый был офицер гвардии, для препровождения графа Остермана командированный, который в сумерки пришед ко мне на гауптвахту рапортовал, что по силе данного ему от меня наставления к отправе врученного ему арестанта все в готовности и что все сани уже запряжены и к крыльцу той казармы, где этот арестант содержится, подвезены.

Я по выслушании сего вручил ему по надлежащему приготовленную за моею рукою для содержания и провоза в путь оного арестанта до места инструкцию и, учиня ему притом некоторые пристойные, как должно было, словесные к потребным предохранностям наставления, пошел с несколькими провожающими меня из моей свиты офицерами увидеть оного арестанта, чтоб ему последнее, в силу высочайшего мне повеления, персонально объявить и при моих глазах его отправить.

По вступлении моем в казарму увидел я оного, бывшего кабинет-министра графа Остермана, лежащего и громко стенящего, жалуясь на подагру, который при первом взоре встретил меня своим красноречием, изъявляя признанности о преступлении своем и прогневлении нашей всемилостивейшей монархини, кое здесь я подробно описать за излишнее почел. Наконец просил он, чтоб я представил ее величеству о милостивом и великодушном покровительстве детей его, а как я имел повеление, чтобы все говоренные при отправах оных арестантов речи записывать и представить ее величеству, то приказал стоящему близ меня, для таких записок определенному, все то записать, а ему, бывшему графу Остерману, объявил, что оное от меня куда надлежит представлено будет. Потом, объявив ему высочайший ее величества указ, каковой каждому из них при отправлении объявлять было поведено, приказал офицеру, определенному к его отвозу, чтоб его команды солдаты сего несчастного подняв с постелью, отнесли и бережно положили в сани, так как и все с ним подлежащее отправил и велел оному офицеру в пристойном порядке совсем в свой путь ехать. О жене же его, при сем случае находившейся и тогда же ехать готовой, кроме слез и горестного стенания описать не имею.

В то самое время, как еще оные поехавшие из вида моего не удалились, подошед ко мне гвардии ж офицер, для отвоза бывшего обер-гофмаршала Левенвольда определенный, рапортовал, что он также к отъезду совсем приготовился. Я в тот же момент приказал

Стр. 49

из носимых за мною и для него по надлежащему приготовленную инструкцию ему вручить и также для пристойных словесных наставлений пошел с ним и с несколькими свиты моей офицерами к той казарме, где оный арестант сидел.

Лишь только вступил [я] в эту казарму, которая была велика и темна, то увидел человека, обнимающего мои колена весьма в робком виде, который притом в смятенном духе так тихо говорил, что я и речей его расслышать не мог, паче же, что вид на голове его всклокоченных волос и непорядочно оброслая седая борода, бледное лицо, обвалившиеся щеки, худая и замаранная одежда нимало не вообразили мне того, для кого я туда шел, то подумал, что то был какой по иным делам из мастеровых людей арестант же, и так оборотясь говорил офицеру, чтобы его от меня отвели, а показали б, в котором углу в той казарме бывший граф Левенвольд находится? но как на сие мне сказали, что сей тот самый граф Левенвольд, то в тот момент живо предстали в мысль мою долголетние его всегдашние и мною часто виданные поведения в отменных у двора монарших милостях и доверенностях, украшенного кавалерскими орденами, в щегольских платьях и приборах, в отменном почтении перед прочими. И тако ныне, видя его в таком бедном состоянии пред меня представшего, поражен я был неописанною жалостью, помысля, что иногда так и со мною приключиться может, почему принужден несколько минут остановиться, чтоб тако мятущийся мой дух привесть в порядок для тогдашних должных мне поведений. Я удержал его от поклонений мне и в ласковом виде сказал, чтоб он выслушал высочайший ее императорского величества указ, который ему так же, как и прочим таковым, должно было объявить.

Потом приказал ему, чтоб он, во исполнение того, в назначенный путь следовал, и тако определенный для отвоза его с командою офицер, посадя его в сани и учредя все по надлежащему при моих глазах, в путь свой отправился.

А в то время уже стоял предо мною офицер, определенный везти бывшего фельдмаршала графа Миниха с уведомлением, что он также к отъезду в готовности, коего я, так же как и прежних офицеров снабдя инструкциею и пристойным наставлением, пошел с ним для такого же отправления; и как до той казармы, где оный арестант сидел, расстояние было не весьма близкое, а глаза мои, смотря на такие со злосчастными происхождениями, тогда же вообразили мне, к кому я иду, то я, в удивительных и сожалительных сих восторгах находясь, мысленно сам себе говорил: «Увы! вот удостоверительное для меня зрелище, чтоб никогда на разум и на фортуну, по своим гаданиям и предприятиям, твердой надежды не полагать. Героя, многократно с полномочною от монархов доверенностью

Стр. 50

многочисленных войск армиею командующего, многократно ж над неприятелем за одержанные торжественные победы лаврами увенчанного, печатными в отечестве нашем похвальными одами российским Сципионом паче римского похваляемого и коего я имел честь в турецкой войне в последние три кампании с несколькими Конной гвардии эскадронами, как уже выше о том обстоятельно описал, во всех случаях препровождать и охранять, знаки его милостивой склонности и хорошей чрез него рекомендации к лучшему себе счастию сыскивать привыкший и напоследок того, который чрез несколько пред сим месяцев в нашей резиденции один пришед ко дворцу с одною караульною гвардии ротою тогда бывшего регента герцога Бирона взял под арест, а на место его принцессу Анну российского престола правительницею быть утвердил и при ней первым во всех государственных делах министром был, теперь увижу яко злодея, всех честей лишенного; вчерась на публичном месте у эшафота от определенной ему смертной казни прощенного, и в сии часы спешу отправить его в ссылку на вечное житье в дальнейший Сибири край и весьма в худое место».

В таких-то смятенных моих обстоятельствах пришел я к той казарме, где оный бывший герой, а ныне наизлосчастнейший находился, чая увидеть его горестью и смятением пораженного.

Как только в оную казарму двери предо мною отворены были, то он, стоя тогда у другой стены возле окна ко входу спиной, в тот миг поворотясь в смелом виде с такими быстро растворенными глазами, с какими я его имел случай неоднократно в опасных с неприятелем сражениях порохом окуриваемого видеть, шел ко мне навстречу и, приближась, смело смотря на меня, ожидал, что я начну.

Сии мною примеченные сего мужа геройские и против своего злосчастия сказуемые знаки возбуждали во мне желание и в том случае оказать ему излишнее пред другими такими ж почтение, но как то было бы тогда неприлично и для меня бедственно, то я сколько возмог, не переменяя своего вида, так же как и прежним двум уже отправленным, все подлежащее ему в пристойном виде объявил и довольно приметил, что он более досаду, нежели печаль и страх на лице своем являл. По окончании моих слов, в набожном виде подняв руки и возведя взор свой к небу, громко сказал он: «Боже , благослови ее величество и царствование ее!»

Потом, несколько потупя глаза и помолча, говорил: «Когда уже теперь мне ни желать, ни ожидать ничего иного не осталось, — так я только принимаю смелость просить, дабы для сохранения от вечной погибели души моей отправлен был со мною пастор», и притом, поклонясь с учтивым видом, смело глядя на меня, ожидал дальнейшего повеления. На то сказал я ему, что о сем где надлежит от меня представлено будет.

Стр. 51

А как уже все было к отъезду его в готовности и супруга его как бы в какой желаемый путь в дорожном платье и капоре, держа в руке чайник с прибором, в постоянном виде скрывая смятение своего духа, была уже с ним ехать готова, то немедленно таким же образом, как и прежние, в путь свой они от меня были отправлены.

Тогда уже в ночи время было позднее, как помнится, два или три часа пополуночи, и я от непрерывного из одного места в другое хождения и от борющихся мыслей моих смятений, как выше изъяснил, несколько уже ослабевал, но должен был в тот же миг, по объявлению мне от офицера, командированного для отвоза графа Головкина, что он также совсем приготовлен, к нему идти, отдал оному офицеру подлежащую инструкцию и, учиня пристойное наставление, нагрузя притом еще новыми мысли мои сожалительными восторгами, о сем моем особливо бывшем благотворителе, к коему я искреннее почтение и преданность имел, вспоминая его благополучия последний день, в который я в доме его на именинном банкете был, и размышляя о теперешнем состоянии, в котором я его увижу и еще к должайшим заключениям отправлять спешу, в смятении духа моего вошел в ту казарму, также с провожающею меня свитою, где при первом на оного злосчастнейшего моем взоре, наивящше печальным дух мой сожалением был поражен.

Я увидел сего, прежде бывшего на высочайшей степени добродетельного и истинного патриота, совсем инакова: на голове и на бороде оброслые долгие волосы, исхудалое лицо, побледнелый природный на щеках его румянец, слабый и унылый вид глаз его сделали его уже на себя не похожа, а при том еще горько стенал от мучающей его подагры и хирагры и от того сидел недвижимо, владея только одною левою рукой.

Я подошел к нему ближе и, крепясь, чтоб не токмо в духе вкорененная, но и на лице моем написанная об нем жалость не упустила слез из глаз моих, что, по тогдашним обстоятельствам, весьма было бы к моему повреждению, объявил ему высочайший ее императорского величества указ с таким же изъяснением, как и прежним. Он, весьма в печальном и прискорбном виде жалостно взглянув на меня, сказал, что тем он более ныне несчастливейшим себя находит, что воспитан в изобилии и что с летами благополучия его, умножаясь, взвели на высокие степени, не вкушая доныне прямой тягости бед, коих теперь сносить сил не имеет.

Сии слова моего любезного благодетеля покрыли лицо мое наибольшими видами печали, и я бы не мог воздержаться от пролития слез, но в тот же самый миг, как бы нарочно к воздержанию моему, гвардии офицер от одного из первейших той производимой над несчастливыми комиссии члена явился перед глазами моими, объявляя, что оный министр, ложась спать, приказывал ему ехать ко мне

Стр. 52

в благовест завтренний и наведаться о порученной мне комиссии, а поутру рано, как он проснется, о том его уведомить, скоро ль оная кончится? Сие-то поверхные виды печальных моих поражений в сердце спрятать понудило, и я ему с твердым духом ответствовал, чтоб он донес его сиятельству, что кроме сего осталось только три арестанта, и тех уповаю еще прежде рассвета дня совсем отправить. После сего сказал оному злосчастному арестанту, также и его супруге, которая в сношении своих злоключений великодушнее супруга своего являлась, чтобы они в путь приготовлялись, и приказал конвойному офицеру, чтоб он велел солдатам оного несчастного с постелью бережно в сани отнести и за ним его супруге идти. Итак, без малейшего медления оного моего величайшего благодетеля со всем принадлежащим и при глазах моих отправил.

Оставшие к такому же отправлению в разных казармах содержанные арестанты барон Менгден, Темирязев и секретарь Андрей Яковлев также совсем уже тогда были приготовлены, которых я с такими же произведениями, как и первых, одного за другим без замедления еще при малом рассвете дня отправил, а примечательного о них здесь ничего описать не имею.

Таким образом от полудня и чрез всю ночь порученную мне комиссию производя, на рассвете приходящего дня исполнил и поехал в дом мой отдохнуть до обыкновенного часа, как должно было мне с рапортом во дворец ехать, приказав при том бывшему при мне обер-секретарю, чтоб он, о том исполнении рапорт и о говоренных при отъезде тех несчастливых речах записку к тому часу приготовя, ко мне для подписания в дом привез, что потом без опоздания и исполнено; и того же утра чрез его сиятельство господина генерал-прокурора все то ее императорскому величеству представил.

Теперь паки буду описывать о моих потом последовавших в Синоде происхождениях с тем, что не сгодится ли чего из этого и вам, любезный читатель, в странствованиях ваших по разным путям в свете к предосторожностям своим познавая, сколько я по моим гаданиям и воображениям во уверяемых надеждах от несовершенства даров разума ошибался.

Я еще с начала моего вступления в свет поставил в сердце моем предметом, чтоб во всех случаях, делах и поведениях моих чистосердечно поступать, злоковарных же лестей и обманов употреблять гнушаться, а справедливость всему предпочитать. Но увы! в моих к тому жарких устремлениях не имел даров проникать и преодолевать часто кроющуюся в крови моей честолюбия страсть, которая приятно заставляла меня слушать мне похвалы от других, лестно

Стр. 53

употребляемые, чем часто бирали меня в свой плен. Когда же от таких коварств остерегался, то другие, познав мой жаркий нрав, вводили меня в разговоры о делах и, хитрыми предлогами и спорами их раздраженный, не всегда воздержанный язык мой, безмерно надеясь на справедливость, часто оказывал преждевременно мои резоны и случаи к предприятиям, кои бывали инако предупреждаемы и превращаемы от злоковарных моих обманщиков, а я и примечать о том, скрытными и подлыми дорогами гнушаясь, разведывания и предосторожности не употреблял. Но пословица, которую я всегда почитаю, то есть: «всякой неправде Бог запинатель», скоро мне свое событие доказала в моих поведениях. Ее императорское величество, всемилостивейшая, правдолюбивая и многими добродетельми одаренная монархиня не замедлила проникнуть о моих прилежных и беспристрастных поступках, и скоро угодно ей стало прямо чрез меня указы и многие словесные свои повеления, касающиеся до Святейшего Синода, производить и всякие сведения о духовных делах и доклады чрез меня же получать. Но я, сими мне оказываемыми больших доверенностей знаками нимало не гордясь, а только радуясь, что теми мою должность с лучшим успехом производить способ имел, с чистосердечною о всем том откровенностью и еще таким моим благодетелям, кои языком ласками, а самыми делами лучшие для меня пути скрытными коварствами в питомство своей зависти пресекали, вскоре должен был признаться, что присутствующие в Синоде духовные особы разумом и красноречивым о своих делах толкованием меня превосходят; и для того за полезное избрал не так скоро вступать с ними в настоящие споры, но собрать лучшие себе сведения и научиться точнейшему познанию и доказательствам о важных духовных делах и о тех, кои к их интересам прицеплены, пристойные начинать производства. Зная же, что еще не меньше того укрепить могло их резоны большее к ним у двора почтение, ибо, кроме что духовник императрицы был всегда им добрый предводитель, слепо ими пленяясь, но еще и первейший тогда в особливой милости и доверенности у ее императорского величества находящийся господин обер-егермейстер граф Алексей Григорьевич Разумовский приятством с ними обходился и в их особливых надобностях всегда предстателем был. Во-первых, начал я употреблять наблюдательство по текущим, обыкновенно мало споров причиняющим делам, употребляя при том все мое прилежание проникнуть большим познанием важнейшие и по каким резонам мне лучшего домогаться должно.

И такс первый мой в Святейшем Синоде поступок их святейшеству был не противен, я же как с начала, так и во все время оной моей должности особливо наблюдал, чтоб учтиво поступать, говорить ^и писать о делах, охраняясь, чтоб не быть несправедливо досадителем,

Стр. 54

и так усчастливился им понравиться, что они мои поведения везде хвалили и имеющие из них большие у двора случаи и доверенности такими своими рекомендациями вспомоществовали, что императрица время от времени большие ко мне благосклонности и доверенности оказывать изволила.

В бытность ее величества в 1745 году в Москве, за несколько дней перед торжеством Шведского мира, докучны были ее величеству прошения от членов Святейшего Синода, чтоб Коллегию экономии, которую уже издавна по узаконениям от многих монастырей и от архиерейских домов, за определением на их содержание, излишними почтенные доходы отписаны в ведомство и в управление оной коллегии и по окладам определенные с них сборы употреблялись в разные государственные расходы, отдать со всеми теми доходами в их ведомство и управление, так как оное прежде некоторое время и было. Ее императорское величество, довольные имея опыты о моих поведениях, к чему я устремляюсь, соизволила, меня призвав к себе одного, о том их прошении объявить и что она уже их обнадежила и требовала, чтоб я о том сказал свое мнение.

Я в Святейшем Синоде о всем прилежно рассматривая и тщася так, как выше писал, познав уже много состояния экономических дел, каковы они есть и каковым им быть должно, тогда же ее величеству обстоятельно изъяснил, каким образом возможно оное сохранить, то есть исполнить обещанную им милость, и притом еще лучшие способы употребить к умножению тех доходов, кои в казну ее величеству для государственных расходов собирать следует, и к сохранению от напрасного, как доныне происходит, растощения.

То мое представление ее величеству так было угодно, что на другой день, призвав некоторых синодальных членов, изволила объявить, что она Коллегию экономии им в ведомство отдаст, но как о том просили на словах и для того бы и на каком основании оную содержать желают, согласясь со мною подали письменный от Святейшего Синода доклад.

Они сим дозволением весьма будучи довольны, немедленно дали мне знать, и я при том их уведомил, что ее величество и со мною о том своем благоволении говорить изволила с крайним удовольствием, что ее величество таких членов в Синоде имеет, кои подают большую надежду, что Коллегия экономии в их благорассмотрительном содержании лучшие пользы церковным и государственным доходам покажет, о чем и я при том с моей стороны ее величество удостоверять не оставил. И тако все собрание вверило мне, чтоб я оный доклад с пристойными изъяснениями сочинил и к общему их согласию предложил, что я, нимало не мешкав, исполнил; а в оном было главнейшее содержание:

Святейший Синод вспеподданнейше просит, дабы Коллегии экономии не быть, а все в ведомстве оной бывшие синодальные, архи-

Стр. 55

ерейские и монастырские вотчины отдать в полное ведомство и управление Святейшего Синода, который будет стараться, чтобы доходы с тех лучшими учреждениями приумножить и все, за надлежащими из тех в расходы употреблениями, остатки сохранить ко угодности и к повелениям ее величества и о тех повсегодные подавать будет ведомости ее императорскому величеству.

Оный тогда же в собрании Святейшаго Синода был прочтен и с небольшим только в слоге речей дополнением утвержден и не замедля же поднесен ее императорскому величеству и ей был угоден, и тогда же, по прочтении оного, всемилостивейше конфирмовать собственноручным подписанием и для надлежащего по тому производства отдать соизволила.

Потом чрез несколько дней было великолепно учрежденное о заключении с шведскою короною мира торжество; тогда и я, между прочими за службу повышением чинов награжденными, удостоен был, по высочайшей ее императорского величества милости, получить ранг тайного советника и кавалером Святой Анны пожалован же и остался по-прежнему при Святейшем Синоде в должности обер-прокурора.

Сии новые высочайшей ее императорского величества мне милости знаки, а особливо частые тогда чрез меня о делах, до Святейшего Синода касающихся, изустные ее величества повеления и дозволенности, что я имел счастие не чрез других, но персонально ее императорскому величеству о надобном ко успешным должностей моих производствам представлять и изъяснять, день ото дня ободряли мой дух и подкрепляли устремление к моим предметам, о коих я выше изъяснил, а в Святейшем Синоде тогда присутствующие члены, то видя, оказывали мне дружелюбные склонности.

По прошествии уже нескольких месяцев, как Коллегия экономии была отставлена и все бывшие в ведении оной вотчины духовных, как я уже выше описал, приняты были в управление Святейшего Синода и новые распоряжения и учреждения сочиняемы быть стали, а между тем усматривая многие уже о тех вотчинах и о собирании с них доходов в ином разуме несходно с апробованным о тех докладом составляемые, по нескольким о том моим словесным предложениям и объяснениям, должен был, без потеряния времени, письменно собранию Святейшего Синода предложить о сходственнейшем в силу их в докладе ее императорскому величеству изъясненного намерения и прошения об оных деревнях и о лучших с тех Доходов, от коих они остатки ко угодности ее императорского величества в целости содержать обязались, учреждению и каким то образом утвердить я за лучшее предусматривал, предложил мое мнение на нескольких листах к их рассмотрению и распоряжению, а главнейшее того содержание было: чтоб о давно положенных графом Мусиным-Пушкиным, чему уже и тогда более 50 лет прошло,

Стр. 56

как он рассматривал и складывал все монастырские вотчины, по дворовому числу с нынешним состоянием дворянских деревень экономию по приличности и состоянию мест довольствия земель и прочих угодьев рассмотреть и, по примерам тех, работы и сборы, хотя с некоторою уменьшительностью пред доходами дворянскими, частью вновь расположить и по приличности те экономии учредить.

Святейшаго Синода господа присутствующие, все то выслушав, весьма оказалися тем довольными и, по содержанию оного моего мнения, определили и послали, куда следовало, указы, дабы от всех духовного ведомства сел и деревень присланы были в Святейший Синод объяснительные ведомости к таковому рассмотрению и учреждению.

Но потом, чрез несколько месяцев, я удостоверительно познал, что по большей части властители с тех деревень себе получать, а не в казну умножать доходы желающие, чрез неприметные между собою сообщения согласились, чтоб таких ведомостей в Святейший Синод не присылать. И хотя я о том ее величеству объяснительно представлял и по ее же благоволению и наставлению многие старания и домогательства употреблял, но не возмог сделать к тому полезного успеха. А потом ее императорское величество изволила шествовать в Петербург, куда и Сенат и Святейший Синод следовали. Я всегда неослабно в должностях моего звания более познавать и беспристрастно те справедливыми путями в действительное исполнение производить тщался, по собрании всех сведений, как уже тогда о своем у ее императорскаго величества кредите, без коего и с наилучшими искусствами от происков злоковарных поражаемы бывают, довольно был уверен; Святейшаго Синода членам приватно по делу желаемого миролюбия изъяснил, что они, по присутствию своему, определенное по синодальному штату жалованье получают себе в излишек, ибо оное им по сущей справедливости и по узаконениям не принадлежит, и показал о том ясный государя императора Петра Великого указ, которые все ныне вселюбезная дщерь его, над нами государствующая, своими назвать изволила, в коем тако гласит: «Синодальным членам брать жалованье (и притом означено каждому число денег), причитая к тому, что могут получать архиереи от епархий, архимандриты от своих монастырей, а протопопы от своих мест». Причем объявил им производство бывших дел, как уже и незадолго до кончины своей оный великий монарх точно своею рукою подписал: доколе от епархий и монастырей о приходах и расходах счетов не подадут, жалование им брать — запретить. И для того я советовал им, чтоб они о том своем жалованье в знак новой милости у ее императорского величества просили; но все о том мои им справедливые представления и изъяснения приняты были от них с неудовольствием.

Стр. 57

Вскоре после того, по прошествии одной трети года, в обыкновенный срок всем служащим у дел, так как они до того получали, приказали господа Святейшего Синода члены себе о выдаче за оную жалованья написать и к подписанию их предложить определение, на которое в то же время, как оно к подписанию их представлено было, объявил я им письменно приготовленное мною предложение к действительному исполнению на основании точных узаконений, как уже о том несколько выше показал; но не предлагая оного по моему истинному к сущей справедливости согласию, дружески говорил им, чтоб они, не спрося о том своем жалованье у ее величества всемилостивейшего дозволения, оного не брали и тем не принудили бы меня моим протестом оное их определение остановить и к решению о том нашем несогласии по моей должности представить ее императорскому величеству, но они, то с неудовольствием от меня выслушав, по многих о том со мною спорах оное определение подписали и неотменно в действо произвесть намерились, почему я вышеописанным моим предложением протестовал и того их определения к исполнению не допустил.

Сей-то был первый источник бывших тогда Святейшего Синода членов на меня неудовольствия и жалобы. Я тогда же понять мог, что они в жарких о том их жалованье со мною спорах, при логических и риторических к своей выгоде доказательствах, крепко устремились, чтоб такое решение своими способными дорогами, чрез своих друзей у ее императорского величества с жалобою на меня, якобы несправедливо им препятствующего, в действо пользу свою произвесть, и потому я не умедлил ее величество о том моем предложении и остановлении кратко донесть персонально, прося притом, что когда в том будут на меня жалобы и доказательства, то против всего того повелела бы ее величество принять от меня объяснение. Их святейшество в том не замедлили; способные к тому снискав рекомендации и случай, подали ее величеству письменное прошение с жалобами на меня и с выраженными о правой своего жалованья претензии резонами; а каковым тем быть надлежало, то может легко вообразить любопытный читатель.

Вот как нужно, чтобы монархи несколько божественной прозорливости имели! Ее императорское величество, по своей безмерной к милосердию склонности, оным их прошением несколько подвигнута была так, что изволила мне сказать: «Синодальные члены изъяснили мне своим прошением об определенном жалованье и что ты оное их брать не допускаешь; для чего же-де им ныне того не получать, каковое и все до них бывшие получали?» Я, как уже тому быть ожидал, имея при себе к поданию ее величеству краткий о происхождении о том их жалованье и о ясных на то ее родителя узаконениях экстракт, тогда же ее величеству вручил, прося чтоб оный с

Стр. 58

их прошением и резонами сообразить повелела и потом милостивым своим наставлением, как мне в том поступать, снабдила (не оставила).

Ее императорское величество, как уже всему свету известно, справедливость, когда ей в самом существе доказана бывала, предпочитала всему. Чрез несколько днеу, рассмотря тот мой поданный экстракт и сообразя с поданными от Святейшего Синода членов письменно представленными резонами, призвав меня, соизволила мне сказать с милостивым видом: «Я-де о жалованье Синода членам дала мой указ, который-де ты завтра в Синоде увидишь», который на другой день одним из членов в Синоде в собрание и привезен. Оный был следующего содержания: «Обер-прокурору, князю Шаховскому синодальным членам жалованье выдать и впредь выдавать без задержания, наблюдая притом вселюбезного родителя нашего точные о том указы, что и доныне не инако, как только в силу государя императора Петра Великого указов брать вас не допускал и из двух требовал одного, то есть, как сила оного и ныне в подтверждение того последовавший указ обязует, соизвольте объявить и причитайте к тому, что от епархий и от монастырей получали, или, чтобы без такого причету вам оное полное получать, испросите у ее величества милостивое дозволение».

Вследствие сего, по многим о том со Святейшим Синодом рассуждениям и толкованиям, необходимо должны они были признаться, что без таких производств, как я им предлагал, удержанное их мною жалованье получить и впредь получать им не можно. И тако и по оному указу о своем жалованье оставили без решения.

И хотя они потом чрез разные случаи получать то свое жалованье многократно домогались, о чем подробно здесь описывать будет много, но токмо, любезный читатель, позвольте мне здесь в истине похвалиться: я всегда того наблюдая, более ста тысяч рублев таких, кои бы без моего препятствия легко получить могли (о сем в лучшее удостоверение можно по делам в Синоде увидеть), в казне удержать усчастливился.

Вскоре после того предложено было Святейшему Синоду к подписанию о выдаче мне за ту же прошедшую треть заслуженного жалованья, которое я до того без прекословия из суммы ведомства синодальных доходов получал, и видно мне было, что господа члены уже прежде между собою все согласились, ибо посмотря оное определение, изволили объявить мне, что они точного указа, чтоб оное мое жалованье из синодальных доходов производить, не имеют и для того отныне к выдаче мне определять не будут.

Я же довольно будучи уверен, что мне не можно было ожидать ничего себе от них полезного, да и весьма еще беречься надлежало, чтоб нимало ни в чем не сделаться им должником, учтиво сказал

Стр. 59

им, что «когда их святейшество на то не соизволют, то я более того и требовать от них не буду в несомненном уповании, что та, которая сего звания бремя на меня наложить соизволила, без жалованья меня не оставит».

Я был в таком о моих поведениях уверении, что нимало о замедлительном о том моем жалованье решении не сомневался, и еще несколько та учиненная ими мне препона казалась, якобы мне к лучшему будет, и по многим гаданиям воображая то себе, ласкался, что сие подает мне способ изъяснить их ко мне ненависть и притом испросить себе большее жалованье, ибо уже тогда был тайным советником, а жалованье получал только по обер-прокурорскому чину. Итак, подал не умедля ее величеству о том мне приключении с пристойными к моим пользам объяснениями письмо.

Но вот как по поверхним видам о предбудущем наши гадания часто не сбываются! На оное мое письмо более двух месяцев ожидал, но никакой резолюции не получил, итак, подал вторичное, ссылаясь на первое и прося кратко притом и на словах, но и на то более четырех месяцев никакого указа не получил. Я уже о сем, что так дело происходило, а еще тогда же по состоянию моих доходов на мое домашнее содержание приход деньгами недостаточный имея, начал оскорбляться и не инако заключал, как только, что то происходит по коварным препонам моих ненавистников, и как я довольно видел опытов, что первый тогда фаворит, граф Алексей Григорьевич Разумовский, Святейшего Синода членам особливо благосклонен был и неотрицательно по их домогательствам и прошениям всевозможные у ее величества предстательства и заступления употреблял, то за надобное рассудил просить его сиятельство о предстательстве, и что я в деньгах к содержанию моему имею большую надобность, а уже более двух третей года и заслуженного по моему чину определенного жалованья лишен, и точно с намерением, как я уже огорчением и многими мыслями о сей материи нагруженное сердце имел, пространно изъяснял ему пристрастия моих соперников и несправедливые против меня поступки. Он, при выслушании о всей моей справедливости ясно доказываемые требования, обещал мне у ее величества предстательствовать; потом чрез несколько недель, не упомню в какой то было церковный праздник, соизволила ее величество присутствовать у всенощного пения в большой придворной церкви, где и мне случилось быть. Ее величество, которая, как обыкновенно, позади правого крылоса, неподалеку от певчих, место свое имела, поговоря несколько с ними и взяв одну церковного служения книгу, подозвав меня, изволила мне показывать напечатанные в оной неисправности.

Я как уже, хотя поневоле, из малознающего сделался в духовных делах судьею, так же как и в прочем более ревностью и подра-

Стр. 60

жанием к справедливости, нежели знанием дел водимый, учиня пристойный ответ и будучи за мое жалованье оскорбленным, усчастливился при том случае о таких по церковным делам небрегомостях и нерадивостях, от чего оные и как происходят и какие способы пристрастия находят, с истинною справедливостью должность свою исполняющих притеснять и бодрости лишать нарочито изъяснить. Ее величество с прилежным вниманием выслушать и милостиво мои все о том изъяснения апробовать соизволила, а потом чрез несколько минут, паки призвав меня, изволила с милостивым видом мне сказать: «Я-де виновата, что все позабываю о твоем жалованье приказать». Я на то при должном поклонении осмелился представить, что я сомневаюсь, что не по хитро наведенному ли от моих соперников ее величества на меня гневу или какому неудовольствию так долго я милостивого указа о моем жалованье получить не удостоился? Ее величество, приметив в том мое оскорбление, весьма милостиво соизволила меня обнадежить, чтоб я не сомневался, что то не от иного чего, но только что от забвения происходит.

Сии милостивые от ее величества оказанные мне знаки облегчили мою прискорбность, но что же и потом последовало? как бы нарочно судьба к будущим меня всего сносностям терпеливым быть научала! Еще более двух месяцев прошло, в коих я каждый день ждал, но не получал никакой о моем жалованье резолюции, между тем хотя еще просил графа Разумовского о предстательстве, но потом в один праздник, как случилось мне между прочими подходить целовать у ее величества руку, тогда милостиво взглянув на меня, изволила сказать: «Вот я забыла о вашем жалованье» и, в то же время близ стоящего сенатского обер-прокурора Жеребцова призвав к себе, изволила повелеть ему, чтоб завтра ехал в собрание Святейшего Синода и объявил ее величества указ с неудовольствием, что так о моем жалованье сделали и чтоб, более не останавливая, оное выдано было из той же суммы, из которой прежде производили; что он, господин Жеребцов, назавтра приехав в Святейший Синод, письменно и объявил. Их святейшество должны были с покорностью принять оный указ и исполнить, нимало не являясь мне в том неблагосклонными, и доказывали, что они то мне не в досаду якобы, но по должности своей наблюдая законы учинили и для того, что точного указа, чтоб мне из синодальных доходов жалованье производить, не было, собою определить не смели и о том, кое до того времени производили, опасались, что Ревизион-коллегия на счет не примет. А я, уже давно выгнав из головы моей гадательные воображения о получении большего по чину тайного советника жалованья, рад был, что и прежнее разрешено и еще благодарить был должен.

Стр. 61

Но вот как самые невинные мои поступки наградились! Я получил заслуженного и с вышепрописанным происхождением удержанного моего жалованья полторы тысячи рублев, из коего, по моему тогдашнему небогатству, первый был удел на заготовление приданого моей дочери старшей, и отдал их до ее совершенного возраста одному купцу из процентов с таким условием, чтобы тот оными до моего требования пользовался, а по исчислению надлежащие проценты к тем приписывал; и тако чрез некоторое не малое время нарочито к тем, пока я оную свою дочь замуж выдал, присовокупил ко употреблению в число ее приданого.

Но при сем, любезный читатель, еще одно приключение вам опишу.

Через несколько времени, как ее величество, прибыв из Петербурга, изволила находиться в Москве (1744 г.), один архимандрит неподалеку от монастыря найден в бане в ближайшем подозрении с одною девкою и от неучтивых крестьян, его взявших, в весьма обезображенной одежде обще с тою девкою привезен был в Святейший Синод. Оный старец из малороссиян, человек неглупый и синодальным членам, тогда бывшим, гораздо знакомый, представлен был в собрание Святейшего Синода, где и я присутствовал. Он, по некоторым Святейшего Синода от членов увещаниям, чистосердечно в том во всем в сходственность, как на него те крестьяне и девка, с одной постели с ним взятая, показали, признался и, повергая себя на землю, в чувствительном о том сожалении и раскаянии являясь, просил Божеского помилования; потом говорено ему было от собрания в наставление, чтоб он не отчаивался Божия милосердия и вящше бы душу свою не погубил; и как он выведен был из собрания, то велено его в тех же апартаментах в одной палате близ церкви содержать под караулом, также и девка в особенном отдаленном месте посажена была под караул; но поелику я, по званию чина моего, над всеми канцелярскими служителями в Святейшем Синоде и производимыми делами имел дирекцию, то по прошествии потом двух дней представил мне экзекутор от оного арестанта просьбу, дабы я позволил ему съездить в баню помыться. Почитая то его прошение за неприличное, приказал я чрез оного экзекутора ему объявить, что я того ему позволить не могу.

В тот же день по выезде моем из собрания в дом мой приехал ко мне тогда один бывший, ныне уже давно в Бозе почивающий Святейшего Синода член, особливо тогда со мною благосклонно поступающий, и дружески просил меня и уговаривал, чтоб я не препятствовал об оном монахе дело уничтожить и приличным образом скрыть от большого разглашения. Но я, как уже более время от времени к моему предмету всегда беспристрастно следовать устремлялся, нимало на то не склонился, изъясняя ему, что оное дело уже

Стр. 62

и так во всем городе разглашено, да и, кроме того, надлежит Святейшему Синоду оное решить без наималейшей потачки, дабы публика несомненно верила, что Святейший Синод все по званию должности своей дела беспристрастно, не являяся сам участником, производит.

Упомянутый член поехал от меня с неудовольствием, а назавтра в собрании Святейшего Синода объявил мне экзекутор, что оный под караулом содержащийся монах просит, чтоб он допущен был пред то собрание, понеже имеет еще нечто представить. Я не замедля о том присутствующим членам объявил, и потому скоро он введен был. Вошедши он и в крайнем являясь духа своего смятении, повергнулся к ногам их и просил милостивого выслушания и помилования, почему вскоре был поднят, и позволено ему говорить, и такс он начал: «Сказывают-де мне, что по приведении меня в крайнем от крестьян поругании, когда я в огорчении духа, в смятении и вне памяти находясь, представлен был Святейшему Синоду, тогда я винился в грехопадении с какою-то девкою, с коею-де злодеи мои крестьяне невинно меня ополичили и поругательно с нею чрез всю Москву в Святейший Синод везли; но буде я как на себя вашему святейшеству объявил, то ей-ей напрасно. Будучи в крайнем страхе, в смятении и в исступлении ума, да и теперь-де хотя мало опамятовался, однако в великом же страхе нахожусь, признавая немилость ко мне господина обер-прокурора: ибо я-де вчерась просился в баню, но он не велел меня отпускать». По сих последних его словах многие из членов, вставши со своих мест, начали говорить с удивительными восторгами: «Вот-де что помешанный разум в оскорбительных смятениях делает! сие-де легко статься может, когда человек от нестерпимого поругания в конфузии и вне ума находится, видно-де, что и теперь он не вовсе образумился, и мог ли бы-де в целой памяти так напрасно в присутствии на господина обер-прокурора жаловаться, о котором-де мы знаем, что во всех делах беспристрастно поступает», и приказали ему немедленно пасти к ногам моим и просить прощения; а мне в то же время с разными сожаления о нем видами некоторые из членов говорили: «Пожалуй-те-де, отпустите сие ему, что он, еще не пришедши в совершенную память, бредит». Я, встав из-за оного стола, сказал им, что я о сатисфакции за себя не прошу и сии бредни его уничтожаю.

Потом вскоре оного старца вывели вон паки под караул, и начались от синодальных членов в пользу ко оправданию его рассуждения, в кои я вмешавшись говорил, что я сему последнему оправданию поверить не могу, видев прежде, с каким чувствительным признанием и расканием он Святейшему Синоду признавался.

Их святейшество, видя неотменное мое устремление домогаться, чтоб дело о том монахе решено было без малейшего послабле-

Стр. 63

ния, по точности законов, начали неприметным мне образом оное несколько в производстве продолжать; и я сведал, да уже поздно, что они не умедлили употребить старание чрез одного знатного и в милости у ее императорского величества находящегося своего благодетеля инакое оному делу решение учинить и нашли способы ее величеству внушить и о своей по тому делу чувствительности, что оным разглашением теперь всенародное посмеяние всему их сану происходит, так что, когда из оных кто по улице едет, то нарочно пальцами указывают и вслух говорят с поношением, почитая их быть такими же; притом субтильно в разговорах и о моих вмешивали по тому делу излишне сказуемых строгостях такими жалобными красноречиями и от друзей их, как я выше описал внушениями, что оное дело напрасно на оного старца от крестьян возведено и от меня увеличено и разглашено, ее величество к вероятию на их сторону склонена, да вот еще что им нечаянно к тому споспешествовало.

Один из моих тогда бывших приятелей, который в знатном чину при дворе находился, спросил у меня о том старце, о котором уже везде в публике говорили. Я ему, по доверенности моей и как инструкция моей должности дозволяет о сомнительных мне делах советовать, с кем я заблагорассужу, рассказал о том происхождении, как он пред собранием Синода с крайним и чувствительным раскаянием признавался и как он после от всего того отрекся; оному моему надежному приятелю случилось в тот же день при столе ее величества ужинать, где оный же фаворит, о коем я выше упомянул, о таком странном со старцем приключении начал к защищению его разговор, причем и тот мой приятель беспристрастно о существе того дела сказал: «Он-де сам, будучи в целой памяти, признался, а потом, притворясь безумным, запираться в том стал».

Ее величество, слыша такие разговоры и рассуждения о том деле, в несогласие того, как она уже о том думать приведена, спросила оного моего приятеля: почему он так обстоятельно о том знает? Он, нимало не остановясь, сказал, что он сего же дня от меня о всем том слышал.

Вот, любезный читатель, еще смотрите, как часто и легко великодушные и справедливость любящие монархи поколебаемы бывают. Назавтра соизволила ее величество через генерал-прокурора, изъясня несколько оных преосвященных в том деле жалоб, приказать мне объявить, что за это жестоко наказывать должно, кто тайности из Синода выносит, а он-де сам о таком-то деле разглашает в публике, и притом же повелела, так как была от синодальных членов уверена, тех мужиков, кои так оного архимандрита обругали, отослать для наказания в губернскую канцелярию, а девку, которая по тому их научению архимандрита поклепала, наказать в Синоде и

Стр. 64

сослать на покаяние в монастырь, оного же архимандрита, для отвращения соблазна и чтобы тем воспоминания о его истории менее было, отдалить в другой монастырь.

И хотя я господину генерал-прокурору о том деле, как оно происходило, и прежде и в сие самое время обстоятельно изъяснял и желал, чтоб о том персонально ее величеству изъяснить и правосудие защитить усчастливился, но то не успело и все выше сего прописанное, в силу ее величества повеления, самым делом исполнено.

Я хотя и потом искал случаев, чтоб о том ее величеству персонально изъяснить и доказать, как она в том деле обманута несправедливыми уверениями, но скоро того получить не мог, паче же, что тогда ее величество вскоре соизволила шествовать в Петербург, куда и Синод, в том числе и я, следовал.

После того скоро оказалось, что с того дела ее величество несколько поотменнее ко мне стала и не так часто и откровенно, как прежде, со мною о делах говорить соизволила, что иногда несколько меня в торопливую осторожность приводило; но как я старался в таких случаях себя ободрять, имея всегда в мыслях моих за непременное правило, чтоб не подвергать незазренную мою совесть под власть робкой медленности и не страшиться злоковарных соплетаемых сетей, несомненно веря, что таковым и сам Бог препинатель есть, то не упускал искать случаев, как бы возможно было ее величеству о производстве и решении того дела и что она в том обманута изъяснить и удостоверить.

Чрез несколько в том моем старании времени случилось мне ввечеру быть во дворце, и ее величество, увидя меня, подозвав изволила мне с неудовольствием говорить: «Чего-де Синод смотрит? Я-де была вчерась на освящении новосделанной при полку Конной гвардии церкви, в которой-де на иконостасе в место, где по приличности надлежало быть живо изображенным ангелам, поставлены разные, наподобие купидонов, болваны, чего-де наша церковь не дозволяет».

Я, как уже всегда был нагружен в мыслях своих такими материями, с которых бы мне при случае с ее величеством разговора прилично было довести речь и до оного архимандричья дела и все то изъяснить, ответствовал ее величеству с некоторым печальным видом, что я свидетельствуюсь всеми моими Святейшему Синоду предложениями, что о таких и сим подобных по делам попущаемых к немалым соблазнам неустройствах, дабы те пресечены и исправлены были без наималейшего упущения, всеприлежно старался, но не вижу иного успеха, как только время от времени присутствующих в Синоде членов против себя неудовольствия, а тем делам презрительное без решения продолжение, и хотя «я и надежен на справедли-

Стр. 65

вость и милостивое защищение вашего императорского величества, но как к несчастию нашему не дал Всемогущий вашему величеству своей прозорливости и предвидения, как сердца наши часто, страсти свои питая, языком под видом добродетели, истины и справедливости красноречиво закрывают ложь, как то и не вдавне я видеть и сокрушаться был принужден», упомянув о вышеописанном архимандричьем деле. Ее величество с особым любопытством о том меня спросить изволила: «Да как же-де, разве не так, как надлежало, оное решено?» Вот тут-то, благосклонный читатель, получил я время об оном деле, как я выше того уже вам описал, ее величеству изъяснить и удостоверительно доказать злоковарные происки для приведения ее величества к такому решению, по которому те мужики напрасно наказаны, так как и девка, а старец странным образом оправдан. Ее величество, все то от меня весьма терпеливо и любопытно выслушав и в знак о том своего милостивого сожаления изъявя несколько на очах своих слез, с воздыханием изволила мне сказать: «Боже мой! можно ль мне было подумать, чтоб так меня обманывать отважились?! весьма о том сожалею, да уже пособить нечем». И как я слышал, что неоднократно ее императорское величество во внутренних камерах со своими ближними о том деле с сожалением, а мне с похвалою отзываться соизволила, о чем от их друзей вскоре дано знать синодальным членам, для предосторожности противу меня.

По таким моим обстоятельствам Святейшего Синода члены, день ото дня более почитая меня важным себе неприятелем, чрез несколько времени улучили способ, все собравшись во внутренние покои, увидеть ее величество.

После сего господин генерал-прокурор князь Трубецкой, призвав меня к себе, объявил мне великое неудовольствие на меня ее величества, и что синодальные члены персонально, на коленях стоя пред ее величеством, со слезами просили, что уже не стало их возможности чинимые им в собраниях от меня докучные, дерзкие и оскорбительные, письменные и словесные предложения и по тем производимые мною непристойные споры сносить, и просили, чтоб или их всех из членов и из присутствия в Синоде уволить, или бы меня от них взять, почему-де соизволила ее величество повелеть на мое место другого для определения кандидата представить и «для того-де вам дружески советую уже более в Синод в присутствие не ездить».

Я, как довольно знал милостивое и добродетельное ее величества сердце, не умалял моей смелости в беспристрастных делах не робко оправдания употреблять, несомненное имея упование, что ее величество удостоверенную справедливость божески защищает, без Малейшего смятения все то мне объявленное от генерал-прокурора

Стр. 66

выслушав, ответствовал ему: ежели он точный указ имеет, чтобы мне в Синод более к должности моей не ездить, так бы изволил дать мне о том письменный вид. На то он мне сказал, что о том точного указа мне объявить повеления не имеет, а только так по обстоятельствам рассуждая, от себя советует мне к лучшему. Я на то ему ответствовал, что колико моя невинность во всех по моей должности делах и несомненное ее величества в правосудии милосердие меня подкрепляет, толико я не робко от сих хитросплетенных на меня клевет оправдаться возможные по пристойности способы употребить не умедлю, что нижеследующим образом и производить начал.

На другой день поутру ранее обыкновенного времени приехал в канцелярию Синода и, наметя по реестру нерешенные важнейшие и по нескольку до епархий оных господ членов касающиеся уже долгое время, по многим моим о тех предложениях, без решения состоящие и время от времени впредь до других полных в Синоде собраний отлагаемые дела, собрав, велел по прибытии господ членов те первые к слушанию и решению приготовить; и как потом вскоре господа члены в присутствие прибыли, то я во-первых об оных делах предложил, сколь их решение нужно, и как уже долго они и по многим моим домогательствам без решения длятся, и что я еще так же продолжать не могу, и теперь в последние о выслушании и решении тех Святейшему Синоду по должности моей предлагаю, а ежели ныне так же, как и прежде, без решения оные отложены будут, то я не премину не замедля о том ее величеству донести.

Присутствовавшие тогда в Святейшем Синоде члены, как я после сведал, уже уведомлены были и уверены от своих благодетелей, что со мною так по их жалобам происходит, как мне генерал-прокурор сказывал, и чая меня увидеть весьма унылого и обробевшего, весьма прилежно, особливо некоторые из них, устремили на меня свои глаза со удивлением, что так я оный день для таких предложений избрал; один из них мне в виде шутки говорил: «Знать-де вы спокойно прошедшую ночь спали, что теперь за такие хлопотные дела вдруг принялись».

Я ему ответствовал: «Очень спокойно». И так в оное присутствие их святейшество своими только разговорами и разными рассуждениями и толкованиями время продолжали до 1-го пополудни часа и напоследок паки отложили слушание и решение оных дел до будущего впредь полного собрания.

Сие происхождение подало мне причину, чтоб, сыскав случай, о таких важных делах, без решения продолжаемых, персонально с объяснением донести ее величеству и тем несколько потрясти их на меня несправедливо употребленные жалобы, что мне и удалось.

Стр. 67

Через два или три дни после того я усчастливился получить способное время, увидеть ее императорское величество и изъяснить, сколь много нужных поправлению от соблазнов церковных дел без решения продолжаются и члены время до полных собраний, по пристрастиям, умышленно отлагают для единого только продолжения _и что все мои о том частые напоминания только умножают их ко мне ненависть, а они устремляются делать мне затруднения. Ее величество весьма благосклонно изволила все то от меня представляемое выслушать и, как я приметить мог, милостивою о моих поведениях апробациею обещала в том мне вспомоществовать. Я потом не умедлил генерал-прокурору о всем том моем ее величеству представлении рассказать и просил его, чтобы он, для точного ее величества последнего обо мне решения, потщился, не умедля, в силу вышеписанного обо мне ее по Синоду неудовольствия, представить меня кандидатом ко определению на порожнее в одной коллегии президентское место.

Его сиятельство вскоре при первом случае то учинил, но я получил от него уведомление, что ее величество на то соизволила ему ответствовать следующими словами: «Он-де мне в Синоде надобен, и я из оного его не отпущу; я-де довольно уже узнала его справедливые поступки». С того времени паки милостивая ее величества ко мне склонность и достоверность оказываться стали, и редкая неделя проходила, в коей бы я не имел счастия быть пред ее величество призван и многие по делам церковным и до Святейшего Синода касающиеся повеления к производствам и исполнениям принимать, а о многих же к сведению ее величеству представлять и изъяснять.

Я уповаю, вы, любезный читатель, сие читая, ясно себе вообразить и, буде еще с вами таких случаев не было, то в других теперь, подобно мою роль действующих, приметить можете, как в таких поведениях очевидно сбываются наши старинные пословицы, именно ж, что «честь ум рождает, а бесчестие и последний теряет», и другая: «ум любит простор»; но я уже немало, кроме что в других и свои скорые и нечаянные в поступках успехи искусством других превращаемые видев, научился помнить и скорых ожидать в могуществах моих перемен, неусыпно наблюдая, чтоб только не я тому собственными моими недостоинствами был виновен, в чем и редко бывал себе лживым пророком.

Их святейшество, видя в моих предприятиях успехи, никаких явных неудовольствий долго не оказывали, а всегда под добрыми покрывалами умалить мой кредит старались.

Но вот! еще последовался случай в подкрепление моей склонности, с каковою я беспристрастные дела защищать тщался.

Стр. 68

В Святейшем Синоде есть узаконение, чтоб палестинским духовным нашего греческого закона, под державою турецкою находящимся и из Царя-града или из Афонских гор и из прочих тамошних мест и монастырей присылаемым, по нескольку давать из казны денег в милостыню и еще позволять тем сюда приезжим доброхотного подаяния от знатных и прочих партикулярных людей в России просить на содержание своих обителей, и для того оным даваны бывают по определению Святейшего Синода за шнуром и за печатью с белою бумагою тетради, в кои бы каждый доброхотное свое подаяние вписывал, и по тем-то приходным книгам должны того подаяния собиратели давать своим властям, от коих они на такое дело отправлены, отчеты. Для такого прошения приехал в Петербург из Афонских гор, из одного греческого монастыря архимандрит, родом малороссиянин, изрядного вида, не глуп, смел и политику употреблять по приличности умеющий. Он прежде не Святейшему Синоду, как бы ему долженствовало, но к духовнику ее величества, протоиерею Дубянскому явился и немедленно с лучшими тогда из придворных певчих спознался и сказывал им, что он привез между прочим с собою по нескольку оригинальных частиц злата, Ливана и смирны, кои при Рождестве Христу Спасителю нашему цари и волхвы в дар принесли, и сими рассказами он умел очень скоро их многомощию так понравиться, что они не токмо Святейшему Синоду, но и многим знатным персонам в городе его порекомендовали, и тотчас об нем и о привезенных им таких неоцененных вещах слух разнесся.

Оный архимандрит, видя такие себе полезные происшествия, не явясь, как ему должно было, формальным образом в Святейший Синод и не представя о себе от властей своих письменных рекомендаций и надлежащих о привезенных с собою так свято почитаемых вещах удостоверений, начал по призыву, в некоторые знатных госпож домы приходя, молебны петь и оные привезенные с ним вещи показывать. Все сие его действие вскоре дошло до ушей моих, и я, нимало не мешкав, рассказал все то в собрании Святейшего Синода членам, так как и из них некоторые сказывали мне, что и они о тех его смелых поступках также слышали, и для того приказали оного архимандрита сыскать и собранию представить, почему он на другой день сыскан был и Святейшего Синода в собрание представлен. Ему учинен был вопрос, для чего он по сие время так, как ему должно, с письменными видами о себе не явился и, не испрося от Святейшего Синода позволения, уже по домам молебны служит и привезенные им вещи показывает? Он с гордым видом ответствовал, что он квартиру имеет в доме отца духовника Дубянского с его позволения, о себе ж доказательства показать может Святейшему

Стр. 69

Синоду, а молебны в домах, по просьбе некоторых госпож, служил с его же позволения.

Такие горделивые речи Святейшего Синода членам не понравились, а особливо тогда бывшему преосвященному епископу Псковскому Симону Теодорскому, который тогда жил во дворце для обучения их высочеств нашему закону. Итак, согласились они, к чему и я не из последних был приговорщиком, чтоб оного архимандрита задержать в канцелярии Синода, пока он все требуемые письменные удостоверения Святейшему Синоду представит, что действительно и учинено, и помню, что сие было в последнее в той неделе собрание, то есть в день пятничный.

Я несколько потом занемог и как в субботу, так и в воскресенье никуда из дому моего не выезжал; но после полудня в воскресенье, пришед ко мне синодальный экзекутор и дежурный из канцелярии секретарь, объявили мне, что Святейшего Синода члены, означа их именами, быв во дворце у обедни и ехав мимо канцелярии Святейшего Синода, остановились у крыльца и, вызвав оного дежурного секретаря, приказывали ему, чтобы он вышеименованного архимандрита тот же час из-под караула освободил, почему сии пришедшие ко мне и требовали на исполнение оного моего согласия, ибо я по должности моей канцелярию и всех находящихся в оной под моею дирекциею имел и ничего без моего ведома и по решениям синодским в действо не производилось. Я спросил оного секретаря, что тому причина и дали ль оные члены о том ему какой письменный указ? но он ответствовал: «Никакого, а только-де при том изволили говорить, что был за то на них от ее величества гнев».

Ежели вы, мой любезный читатель, верно свою должность к монархине и справедливость в ваших поведениях всему предпочитаете, то что точно вообразить можете, как должно было, наипаче мне, как уже многие о себе имевшему опыты, в сем деле поступить; я дал резолюцию оному секретарю и экзекутору, чтоб они того архимандрита до прибытия Святейшего Синода членов в присутствие не освобождали, ибо я в том, не видя точного ее величества указа, не соглашаюсь.

На утрене, то есть в понедельник, собрались оные члены в Синод, куда и я, еще и не вовсе выздоровевший, попозже их приехал же; их святейшество, тотчас по приезде своем в канцелярию уведав от экзекутора, что я оного архимандрита по их приказу освободить не велел, уже готовы были мне о том пенять и во-первых при входе моем в присутствие начали мне изъяснять, сколь им чувствительно, что я воспрепятствовал оного архимандрита освободить. Я им ответствовал, что по такому производству, какое они употребить изволили, я, по званию должности моей, в действо произвесть допустить не могу. Они мне на то сказали, что ее величество вчерась

Оцифровка и вычитка -  Константин Дегтярев, 2004

Империя после Петра. История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII-XX. 
Я.П. Шаховской, В.А. Нащокин. И.И. Неплюев. 
Составление А. Либерман, В. Наумов. 
М., Фонд Сергея Дубова, 1998