|
Яков Петрович Шаховской ЗАПИСКИ. ЧАСТЬ 2 II Стр. 130 оное, во-первых, в знак моей дружеской преданности и желаемого миролюбия Ивану Ивановичу Шувалову объявил со изъяснением притом, сколько возмог, о желании моем быть с ним на основании справедливости в истинной дружбе, и ежели то брат его граф Петр Иванович за благо примет, так как я доказываю или инако как, еще к лучшему, отменить и пополнить по самому дел событию, а не по воображаемым гаданиям, то я охотно, обще с ним, рассуждать и по лучшим удостоверениям соглашаться тщиться буду, не подавая сего моего предложения. Но я приметил, что его превосходительство все то принял от меня только с поверхними ласкательства видами, не дая'мне примечать склонности своей ни на которую сторону. Несколько потом времени пропустя, я спрашивал Ивана Ивановича, как то принял брат его граф Петр Иванович и какие мне к производству того дела меры брать? Он являлся, яко не хотящий в то вмешиваться, тем более что он по неискусству своему понять не может и тако оставляет то на мое соизволение, изъявя притом свое сожаление, ежели между мною и его братом, который по неумеренным к делам государственным своей ревности и трудам истощил все здоровье и впал в болезни, несогласия длиться будут. Сим окончали мы свои разговоры; я уже без сомнения понял, что он весь в стороне рассудков брата своего, но нимало не отменил моих о том деле предприятий. Граф Петр Иванович, как мне казалось, не уповая, чтоб я и после тех с братом его разговоров формальный спор в Сенате произвел, часто напоминая Сенату, домогался, дабы по тому его представлению решение учинить, так как и я незамедля в полном собрании оное к слушанию предложил. Господа сенаторы, уже имея у себя копии и начитавшись, недолго по тому рассуждали и разноречили, но скоро один за другим все тот план утвердить и произвесть в действие согласились. Мне было удивительно притом, что и те из них, которые в одно время со мною на лучшее правосудие в Сенат определены, также прочим последуя, согласились, не постыдясь, что уже за несколько пред тем в дружеских со мною наедине откровениях, оный проект порочили. Стр. 131 Я, не утерпев в то же время, как собирали и записывали в журнал к решению сенаторские мнения и они между тем, как часто бывает, один с другим для разговоров встали из-за стола, пристойным образом каждому из тех, кои, я выше означил, оный план охуждали, изъявил свое удивление, как скоро они свои примечания и мнения о неполезности оного плана отменили; но они, каждый порознь, в ласковых и о себе сожалительных видах свое изнеможение и малодушие изъявляя, отдавали на мои о том промыслы, хваля в таких случаях неробкость моего духа. Таким образом, когда все согласные господ сенаторов во утверждение оного проекта мнения в журнал протоколист записал, то я просил их, чтоб изволил паки за стол сесть и то все записанное для лучшей поверки прослушать и, буде о чем еще изволять согласиться, пополнить, дабы уже с того успешнее было набело переписывать; а как оный журнал был прочтен, то господа сенаторы, смелейшие речами, а прочие помаванием и другими знаками, явилися во всем тому согласными. Итак, я получа один честь или бремя явиться этому плану несогласником, отдал мое предложение, против того сочиненное, секретарю и просил господ сенаторов, чтоб они то соизволили выслушать, и приказал читать, которое все подлинником здесь не включаю для того, чтоб не утрудить читателя, а только содержание несколько означу, любопытный же может оное все найти в сенатской архиве при том же деле. Я, во-первых, произвел оный его сиятельства вернорадетельным, монархине славы, а отечеству пользы, усердием и благоразумием наполненный о умножении легковеснейших медных денег проект, сколько по приличности возмог, на похвальную степень, а потом, учтивыми оговорками изъявя мое удивление об обещаемых по тому в будущее время и на многие годы великих и новых, разными путями проводимых пользах, по единым токмо вообразительным и гадательным его сиятельства рассудкам, представил, что в том, яко новом и весьма нужном для всего народа, а паче в коммерции, деле не мог преодолеть встречающихся мне сумнительств, кои против каждого пункта объяснительно при том же описал, и предлагал, дабы господа сенаторы о тех моих сомнениях, лучшим своим проницательством и понятием рассудя, благопристойное решение назначили. Они, то мое предложение прилежно выслушав, недолго ж размышляли, а менее еще разнореча, утвердили все остаться при своих, данных в согласие тому графа Шувалова плану мнениях; а я притом еще и словесно моим предложением повторил, что оный план, по многим моим нерешимым сомнениям, о коих я точно с ясными доказательствами по порядку в моем предложении описал, за полезный признать'и к действительному исполнению по званию моей должности допустить не могу и для того протестую и останавливаю к надлежащему по моему званию производству. Итак, оное дело в тот день отложено, а все то происхождение записали в журнал. После чего оное мое предложение и все по тому делу господ сенаторов производство, также не бывшим при слушании и при рассуждении того за болезньми и за протчими необходимостями сенаторам сообщено было к будущему для решения согласию. Стр. 132 Потом, чрез несколько дней, граф Петр Иванович, о котором я уже выше означил, что он по большей части болезнями и важнейшими ему от ее императорского величества порученными особливо комиссиями отрицаясь, как в Сенат, так и в министерскую Конференцию не ездил, прислал на мое предложение свое изъяснение на многих страницах с вежливыми своими гадательными уверениями, а инде и колкими объяснениями во испровержение моего предложения, а во утверждение и неоспоримость плана, которое я не замедля собранию к слушанию и решению предложил; но и к тому, как я приметить мог, господа сенаторы согласиться уже были готовы и, не делав иных по тому рассуждений, объявили, что при прежнем своем мнении остаются. По окончании таким образом сего слушания я на все то так, как и прежде, протест свой повторил; а потом хотя не оставил тем сенаторам, кои мне дружескую преданность оказывали, оному же легковеснейших медных денег умножению непохвальности приписывали и только пользу для сочинителя, а короне и обществу неполезности примечали и доказывали о том учтивыми, с шуткою смешанными, однако ж несколько и обличительными о их малодушии словами напомянуть, говоря притом, сколь много мне труда стоило без помощи других против употребляемых остроумным пером его сиятельства на предбудущие времена ко уверению приманчиво склоняемых гаданий мои сомнительства изъяснять и доказывать; но все то было вотще. Одним словом, сии господа за лучшее почли ставить парусы по ветру, чтоб скорее достигнуть к своим желаемым предметам. Итак, оное дело осталось только в моих руках, к должному по моему предложению и протесту производству, из коего, как надлежало, по порядку сочинил я экстракт и притом, с объяснением по приличности о моих сомнениях, приложа также точнейшие по существу самых дел иные мнения против сенаторского о том решения, мое доношение персонально ее императорскому величеству вручил. Но зная, что о том брат моего соперника, Иван Иванович, сведает и предстательствовать в пользу брата своего не оставит, во-первых, пред подачею изъяснил то ему шутливым образом о моих непонятностях и непреодолимом в необходимостях упрямстве и что наши только честолюбивые споры о заслуге от наших потомков статуи теперь происходят; причем довольно в ласковых и учтивых его превосходительства словах приметить мог, что такой в оном деле мой поступок ему был неприятен. Вы при сем, любопытный читатель, вообразить можете, сколько сие так окончанное в Сенате, а еще не решенное ее императорским величеством дело не токмо в Петербурге, но и в Москве, во многих домах произвело разных рассуждений и к решению того предсказаний по собственным каждого воображениям. Стр. 133 После того я сведал, что многие и частые с разными доказательствами ее императорскому величеству представления от Ивана Ивановича и от брата его графа Петра Ивановича об апробации и произведении оного его плана в действо были, но ее величество на то не соизволила. Итак, оное дело, продолжась без апробации, вовсе уничтожилось, ибо то было за несколько месяцев до кончины ее величества, когда уже она по большей части в разных болезнях находилась. Его сиятельство граф Петр Иванович во всех присутственных по его званию местах за своими болезнями редко бывал, а о надобностях своих письменными требованиями и просьбами чрез брата своего домогался. Я ж во все назначенные для присутствия дни как в Сенат, так и ко двору в министерское собрание непрерывно приезжал и во всех моих поведениях так, как и прежде, был непременен, хотя и видел, что его сиятельство с большею партиею вооружаться против меня тщился, ибо тогда и ближние мне приятели, один по другом от меня отдалялись и, насмехаясь моим, не по моде разумного света, грубым к справедливости защитам, прилеплялись к моим недоброжелателям. Но неведомые никому, особливые от ее величества мне бывшие доверенности и милостивые наедине неоднократно о неробкости моего духа в защищение по моему званию справедливости удостоверительные обнадеживания я здесь подробно описывать оставил, опасаясь, чтоб не знающие моего характера не почли то в тщеславие мною составленное; а только чистосердечно вас, любезный читатель, уверяю, что то были наивеличайшие, но, увы! я и теперь подробно о тех помышляя, соболезную, видя из самих опытов, сколь недолго правдолюбивые и доброжелательные монархи от уловления скрытых злоковарных сетей свободны бывают, так и сия всемилостивейшая наша монархиня, избавляясь от одних, другими уловляема была. Ибо по вступлении моем в оные знатные должности, как помнится, по прошествии двух или трех месяцев, не токмо прежние, но и все те, кои'меня, ко оным званиям годным быть находя, ее величеству выхваляли, сделались мне завистниками и по всем путям моим ко входу пред очи ее величества неисчисляемые бессовестные, на лжах и обманах составляемые препятствия делали, о коих теперь мысля, по моей совести, мерзким почитаю те все подробно описывать. Я часто оные познавая, но не имея сил прервать и сквозь их продраться, подкреплял дух свой здравыми рассудками, устыжая сам себя, когда в должных моих предприятиях имел всегда право, Бога и Его помазанницу себе в помощь призывать и Стр. 134 просить к исправному снесению наложенного на меня ими бремени, а по наружным видам робостью пленяем был, употребляя в пословицу царя Давида слова: «Господь мой и Бог мой, на Него уповаю, Им и спасуся». Таким образом ободрял дух мой и во всем том, что по моему рассудку и понятию казалось несогласно с законами и справедливостью, а мои сотоварщи производить хотели и исполнять, спорил, не соглашался и не подписывал, что происходило как в Сенате, так и в Конференции нередко; и вот еще теперь вспомнил знатный мой спор. Присланною тогда от нашего министра, у французского двора находящегося, реляциею представлено было требование французского двора, дабы и наш двор к намерению их приступил, чтобы с прусским королем, который тогда своими разными армиями против Франции, цесарцев и против России военные действия производил, сделать перемирие и остановить действия военные на некоторое время и о том бы как наискорее им сообщить. По прочтении и по некоторых об оной реляции рассуждениях в нашем собрании положили резолюцию и велели заготовить к следующему дню к нашему министру рескрипт, который обыкновенно имел форму свою от имени ее императорского величества и, как теперь помню, был такого содержания, чтоб он объявил венскому министерству, что хотя успешные нашей армии действия того не требуют, но ежели венский двор к тому французского двора намерению согласится, то и мы, в доказательство нашей дружеской обязанности, приступить в согласие нашему министру дозволяем. Я по выслушании такой данной моими товарищами резолюции, не возмогши преодолеть в моих мыслях тогда составившихся к опасностям сомнений, зная уже оного нашего собрания инструкцию, ее императорского величества рукою утвержденную, по которой, без точной ее величества апробации, так важных в военных действиях дозволений давать нам не следовало, объявил собранию мое мнение, что «я без точной о том ее императорского величества апробации согласиться и такой рескрипт к отсылке к нашему в Париж министру подписывать не смею». Сии мои слова моим сотоварищам, а наипаче лучшее знание имеющим и в иностранных тонких политических делах обороты употреблять умеющим, были не угодны, из коих некоторые ответствовали мне с насмешливою улыбкою: «Сие-де не так, как во внутренних штатских делах, времени не терпит и часто-де случается, что промедлением не только дня, но и одного часа неописанные потери делаются». «Я тому верю, – ответствовал я, – но ежели мы теперь же пойдем по оной реляции к ее императорскому величеству с докладом и притом и наши мнения представим, и как ее императорское величество повелеть соизволит, в такой силе и велим оный рескрипт напи- Стр. 135 сать и подпишем, то и отправить не только завтра, но еще и сегодня на вечер успеем; а инако я не соглашусь. Ибо когда мы без позволения ее величества с прусским королем перемирие сделаем и теперь счастливо действующее оружие нашей армии остановим, а он, как сам против нашей армии войском своим предводительствует, без инструкций и без отчета употребя все то безопасное от французов и от цесарцев время в свою пользу против нашей армии своими остороразумными, неприметными нам вымыслами разобьет или инако какие новые затруднения или помешательства сделает и государыня наша о том потребует от нас ответа, какое мы тогда оправдание представить ее величеству найдем?» «Сие-де уже от несчастия, а не от нас будет» – тако ответствовали мне мои сотоварищи. Но я сказал: «И для того я найду себя от всяких нареканий невинным, когда я такое важное дело по воле и апробации ее величества в действо произведу; итак, пожалуйте, соизвольте в лучшую нашу предосторожность принять мое представление и пойдем теперь к ее величеству о том с докладом». Но мне на то сказали, что государыня не очень здорова и мы идти теперь с докладами и тем обеспокоивать ее величество не смеем. Я им на то представил: «Вы не ходя и не домогаясь в расстоянии теперь от нас чрез четыре камеры предстать о том ее императорскому величеству с докладами, по гаданиям своим полагаете только ее величеству в докладе сем опасность, а я в том нимало не сомневаюсь и стыжусь подумать, чтоб ее величество за такой наш предосторожный доклад прогневалась; напротив, когда сами то решением утвердим и по тому какая неудача последует, как я уже изъяснял, и нашему оружию неполезность, тогда мы как за пролитую кровь наших сограждан, так и за смелое такое, без дозволения ее императорского величества, согласие праведно подвержены будем ее величества гневу; и для того я никак без воли ее величества о том решить не соглашусь». И с тем из собрания выехали, чтоб завтра, оный ими приказанный рескрипт приготовив, предложен был к подписанию. Назавтра, по приезде моем во дворец для присутствия в министерском собрании, зашел я в покой к Ивану Ивановичу Шувалову с тем намерением, чтоб о том моем несогласии ему для моей защиты изъяснить, но он уже о том был уведомлен. Лишь только я к нему в камеру вошел, то он не замедля начал мне говорить, что господа министры мои товарищи жалуются, что я останавливаю своими спорами оное дело, в котором часа терять не надобно. Я на то рассказал ему все мои сомнения и опасности о вредностях, какие впредь от того приключиться смогут для нас, и «для того я, так Стр. 136 как наша должность и инструкция повелевает, такого важного дела без апробации ее величества решить не отважусь» – и притом просил его, хотя б он о том, чтоб нам с оным делом предстать, ее величеству теперь доложил, но он в том отрекся, а только дал мне знать, что он мое несогласие не похваляет. Я на то ответствовал: «Во что б то мне ни стоило, токмо я без воли и апробации ее величества оного рескрипта не подпишу; а желаю, хотя б причиною в том их на меня жалоб оное дело к сведению ее величества дошло и чрез то бы воспоследовало на оное ее величества соизволение». Итако окончив речь, пошел в камеру нашего собрания, где уже большая часть моих сотоварищей в присутствии были, а как прочие все, кроме в болезнях находящегося графа Петра Ивановича, собрались, то не замедля и оный приготовленный к отправке к нашему во Францию министру рескрипт по прочтении к подписанию предложен с такою резолюциею, как я выше описал, который все сначала по старшинству подписали, но как до меня последнего дошло, то я, напомянув вчерась объявленное о том свое мнение, от подписи отрекся, сказав: «Я оставляю в вашу волю или жаловаться в том на меня ее величеству, или без моего согласия и подписания отправлять; а я за оное ни в похвалах, ни в ответах участия иметь не буду». И как в тот час для необходимой надобности должно было мне ехать в присутствие в Сенат, то я, объявя о том учтиво, из собрания поехал. А потом чрез два дни уведомлен был, что оный рескрипт и без моей подписки к нашему министру в Париж отправлен, чем я остался и успокоен. Через несколько потом недель получили мы от нашего министра, при венском дворе обретающегося, реляцию, что тамошние министры, с ним бывшие в конференции, сообщили ему к сведению от французского двора присланное требование, коим так же, как и наш двор, к перемирию с прусским королем и к удержанию во всех на некоторое время местах союзных войск оружия склоняют; но венский двор, показуя свои резоны, к тому не соглашается, о чем и нам велели сообщить; и как нарочно к моему выигрышу в том споре случилось, что в тот же день мы были из собрания к ее императорскому величеству с потребными к сведению ее величества по оным военным происхождениям уведомлениями. И как пришли в опочивальню к ее величеству, ибо она тогда за болезнию ходить не могла, тогда, во-первых, изволила нас спросить, какие мы теперь последние имеем о военных действиях от заграничной армии, также и от наших союзников уведомления? Граф Михаила Ларионович Воронцов, тогда бывший тайный действительный советник, сенатор, вице-канцлер, имея в дирекции Стр. 137 Иностранную коллегию и, по особливой от ее величества к нему милостивой склонности, по таким делам в представлениях большую пред многими из нас смелость, донес ее величеству, во-первых, о реляции, от венского двора полученной, коею уведомляют о том, как я выше описал, французского двора домогательстве об удержании военных действий на несколько времени с прусским королем и что венский двор, по изъявленным о том резонам, к тому перемирию не согласует и не приступает. Ее величество изволила взглянуть на всех нас и с улыбкою сказать: «Видно-де, что хорошие предосторожности министры тамошние употребляют, а как бы от вас оного согласия Франция потребовала, я чаю, чтоб вы на то согласиться не отреклись; а оный бы коварный наш неприятель своими интригами в то время нашел способ, умножа свои в одно место войска, или цесарцев или нашу армию разбить; тогда б узнали, да поздно, свою ошибку»; но на то никто из нас ничего, кроме что только граф Воронцов, сказав, что оного перемирия не будет, начал о иных материях ее величеству доносить. Я, такие ее величества, точно с моим мнением о том перемирии согласные рассуждения услышав, вознамерился было представить ее величеству о том моем споре и какой мои сотоварищи о приступлении к тому рескрипт без моей подписи в Париж к нашему министру послали; но в тот же момент моим в мыслях рассудком в том мое тщеславие, могущее еще более вооружить против меня моих сотоварищей, почел неполезным, промолчал. И тако кончив от нашего собрания тогда бывшие представления и спрося, о чем потребно нам было, повеления, возвратились опять в камеру нашего собрания. Я не оставил графу Михаиле Ларионовичу, который более прочих домогался и других склонял к отправке упомянутого рескрипта, изъяснять о том, сколь удачлив был к нашей осторожности о том мой спор, за который я почтен упрямым спорщиком, и довольно мне можно было видеть, что как он, так и прочие тогда в собрании присутствующие принуждены были дать мне в том поверхность своим промолчанием. , Теперь я пойду мыслями моими в Сенат и опишу к вашему, любопытный читатель, сведению, какие там со мною для патриота примечания достойные происхождения были. Выше описанные моим протестом графа Шувалова проект и по тому Правительствующего Сената учиненный приговор, в производстве остановленные, происходя долго в публике в разных – у малого Стр. 138 числа по мне, а по большей части противу меня – толкованиях, как обыкновенно все новизны исчезают, день ото дня умолкали, а ненависти и зависти, скрытые к задавлению моей пылающей по истине ревности, бесчестными и богомерзкими образы производимы были; о коих несколько и в то самое действие я признавал, а потом чрез некоторое время, по пременении всего в России театра, и достоверно узнал, из коих здесь один только наизлейший к погублению моему поступок опишу. Тогда бывший наследник, его императорское высочество великий князь Петр Федорович, время от времени чаще продолжал от себя ко мне просьбы или, учтивее сказать, требования в пользу фабрикантам, откупщикам и по другим по большей части таким делам, по коим требованы были из казны под разными видами немалые денежные суммы с непристойными выгодами; и те привилегии или кондиции сообщаемы мне были чрез одного тогда бывшего при нем любимца, генерал-адъютанта, малороссийской породы, по прозванию Гудовича, которого отец и он имели некоторые неудовольствия и жалобы на моего родного дядю, князя Алексея Ивановича Шаховского, бывшего несколько времени над всею Малороссиею главным командиром, о коем я уже выше пространно описал. Я, видя, что оный господин Гудович иногда с просьбами, а иногда и с пенями от имени его высочества приезжает, и о таких делах, коих я еще не рассматривал и нимало об них с сенаторами не говорил, якобы я против согласия сенаторов те решить спорами своими не допускаю, довольно понимал, что мои недоброжелатели сим способом делают меня у его высочества несчастливым, и хотя я чрез него, господина Гудовича, о моих невинных поступках и о истинном моем его высочеству доброжелательстве наиласковейшими представлениями изъяснял, но то было тщетно, ибо вскоре познал чрез одну даму, которая, тогда будучи в дружеских обхождениях с теми дамами, кои в отменных милостях у его высочества были, услышав, сообщила по своей любви жене моей, как его высочество до величайшего на меня прогневления доведен, так что часто, описывая мои упрямства и к себе неучтивости, между прочим являя на лице своем слезы досады, говорил, что «когда Бог возведет его на российский престол, тогда он покажет публике меня на эшафоте». Таковые страшные и для меня опасные уведомления и еще ж, что всемилостивейшая монархиня, которая на меня такое бремя по особливой ко мне доверенности наложить и, как я выше описал, милостивыми защищениями обнадежить соизволила, день ото дня более отягчаема была болезнями, а я уже и паче ее видеть был лишен, хотя несколько смягчили против несправедливости стремящееся упрямство, но наподобие, как давно уже служащий на море нероб- Стр. 139 кий матрос, по привычке научившись, чтоб в случаях жестоких ветров и волн, между мелей и камней находясь, не терять надежды своей на Бога, преодолевая воображаемые бедствия, бодрствовать и неробко употреблять до последних изнеможений способы к спасению корабля и себя, не много о тех мне предсказаниях беспокоился, утверждая себя моею пословицею: «Господь мой и Бог мой, на Него уповаю, Им и спасуся», и предположил твердое намерение лучше невинно умереть, нежели для угождения богомерзких и бесчестных пристрастий жить. Вскоре после того в небытность мою в Сенате, приезжал в собрание тогда бывший Кабинета ее величества секретарь Адам Васильевич Алсуфьев и объявил два изустные именные ее императорского величества указы: 1-й, дабы присланный пред тем за несколько лет за собственноручным ее величества подписанием указ такого содержания: «чтоб впредь никаких предложений, от кого б оные ни были, без собственноручного ее величества подписания Сенат не принимал и в действо не производил» взять обратно к ее величеству; 2-й, «дабы у тогда бывшего генерал-майора (что ныне уволенный от службы генерал-аншеф) Леонтьева, который имеет в супружестве графа Александра Ивановича Румянцева дочь, и жив несколько лет с нею согласно, между собою поссорясь, отошла она жить к матери своей графине Марье Андреевне, которая, в числе статс-дам будучи, отменные милости ее императорского величества имела, из его имения выделить указанную часть и отдать оной его супруге». Господа тогда в присутствии бывшие сенаторы те словесные ее императорского величества повеления, за подписанием господина Алсуфьева руки, приняли и, как после мне было от обер-секретаря Козлова, который ныне господин тайный советник и сенатор, рапортовано об учиненных на те от господ сенаторов резолюциях, на 1-й: приказали ему вышеозначенный обратно требуемый указ в собранье принесть и отдать господину кабинет-секретарю Алсуфьеву; а по 2-му приказали ж оный ко исполнению записать в журнал, но он, господин обер-секретарь Козлов, тогда же представил Сенату, что того указа, с, прочими таковыми же именными под его надсмотрением в должном собрании находящегося, с которого тогда же, как оный получен, печатные повсюду обнародованы, ныне он обратно отдать без позволения моего не смеет. И тако об отдаче оного отложили до моего присутствия. Я того ж дня пополудни о всем том происхождении получа уведомление, послал чрез экзекутора ко всем господам сенаторам повестить, чтоб завтра поутру для некоторых нужных дел соизволили быть в полное в Сенате собрание, что и последовало. И, как помнится, кроме графов Бестужева и Петра Ивановича Шувалова, все прочие господа сенаторы были в собрании: и я, во- Стр. 140 первых, предложа им вышеописанные, в небытность мою принятые от господина кабинет-секретаря Алсуфьева изустные ее императорского величества Сенату повеления, требовал о том их решения. На сие старшие господа не замедля решительно объявили, что оба оные высочайшие ее величества изустные повеления немедленно исполнить должно, к чему и прочие одни знаками, а другие молчанием согласие свое изъявили. Вот тут жаркое мое против таких дел духа устремление вывело меня несколько из границ порядка; вместо того, чтобы велеть протоколисту, отобрав от каждого голос или рассуждение, записать в журнал, по чему бы мне удобнее было, рассмотря обстоятельнее, мое предложение учинить, для чего я по тому согласиться и в действо произвесть допустить не должен, я вступил со старейшими господами политиками, смотря по временам кстати присуждать умеющими, в споры, изъявляя, что я, по всем моим прилежным по канцелярии Сената осведомлениям, таких узаконений и ее императорского величества указов не нашел, чтоб по словесному объявлению от кабинетного секретаря Правительствующему Сенату об изустных ее императорского величества чрез других объявленных повелениях или указах исполнять, паче же по таким, кои точно отменяют собственною рукою ее величества подписанные указы и нарушают законы любезного ее императорского величества родителя, государя императора Петра Великого, которые она своими почитать изволит; и для того я оные словесно объявленные повеления в действо произвесть без надлежащего по должности моей персонального о том ее императорскому величеству объяснения и без точного письменного ее величества указа не допущу. А притом, подступя поближе к некоторым младшим, а мне отменные приятства являющим двум сенаторам, тихо, особенно им, в шутливом виде сказал: «Такого ль по таким делам рассудка и такой ли твердости к защищению правосудия слава нашей монархини, которая вам сенаторами быть соблаговолила, от вас быть чаяла?» Они, не стерпя моего над ними шпынства, вступили о том в разговоры моему согласные; и тако по многих рассуждениях напоследок привел я в некоторое на обе споров стороны не весьма грубое, но для меня лучшее посредство, то есть согласно приказали к решению об оных двух словесных Сенату от Алсуфьева объявленных от имени ее императорского величества повелениях сочинить из узаконений и последовавших указов экстракт, с чем и разъехались из собрания; а я ласкал себя, что между тем, при употреблении всех пристойных способов, персонально о всех таких неправосудных и бесславие имени ее величества навлекающих делах изъяснить усчастливлюся. Стр. 141 Но увы! и сии так же, как и другие, мои домогательства не получили успеха, ибо форпосты по всем путям к камере ее величества, в коей уже она находилась неисходно, к недопущению меня так хитро и коварно употребляемы были, что не токмо я сам доступить не мог, но и цыдулка моя, к ее величеству посланная, которою я просил, чтоб удостоиться хотя на несколько минут ее величество увидеть (хотя казалось мне, что та персона, коей я оную до рук ее величества только в расстоянии чрез одну камеру препроводить поверил, особливое усердие и верность к ее величеству имела), ответа мне никакого не исходатайствовала. А после сведал я, что оная не ее величеству, но моим гонителям вручена была. Потом чрез несколько дней, будучи я в собрании министерской Конференции, вступил в немалые ж споры и верх одержать и самым чрез дело событием доказать усчастливился. А именно: заступивший мой прежний чин господин генерал-кригс-комиссар Глебов в неприсутствие мое в Конференции письменно представил о способе, какой он поставил на мере с аглинскими торгующими у санкт-петербургского порта купцами о переводе чрез вексели к обретающейся тогда заграницами нашей армии потребных сумм денег, во всегдашние, пока война продолжится, времена, и по какой условленной или означенной за наш рубль иностранною монетою цене в потребных местах нашим комиссарам платить; а для такого переводу оным бы аглинским купцам внутрь России во всех местах и городах, где бывают на содержании армии подушные денежные сборы, деньги принимать им самим и их поверенным под расписки, а по уведомлении от тех в Петербурге – брать от оных купцов переводительные вексели для доставления к армии куда способнее будет, и то уже ото всех министров да еще и с похвалою было апробовано. Но я, как скоро по прибытии в собрание о всем том услышал, нашел многие сомнительства, главнейшее ж, что так могут аглинские купцы, везде по городам получая наши деньги, все внутренние продукты и приуготовляемые из тех к торгам, для продажи к отпуску в чужие края товары в уездах из первых рук у наших промышленников скупать, к приобретению тем больших себе барышей, а к притеснению наших купцов, и по многим о том моим спорам и доказательствам, что оное, яко внутреннее дело, до рассмотрения и решения министерской Конференции не принадлежит, домогся, что оное отослали к рассмотрению в Сенат. По получении того в Сенате те ж мои сомнения собранию я предлагал и что я за лучшее признаю, чтоб потребные к заграничной нашей армии денег суммы приготовлять и привозить в Петербург и переводить чрез вексели по временам со всеми пристойными Стр. 142 наблюдательствами купеческого обряда, без унижения хороших цен курсам, чрез надежных людей, кредит имеющих за известное им за то награждение, под смотрение определенного к тому надежнейшего из коронных служителей. Хотя и о сем от некоторых сенаторов споры, а от аглинских купцов, чтоб им тот перевод, следовательно, и курс иметь в своих руках домогательства были; но я усчастливился оное превозмочь: господа сенаторы согласились, и определен был к тому переводу денег чрез голландские векселя в Гданск гофмаклер Сирициус, за обещанное ему из лучшей казне прибыли награждение. И тако он, получа от господина обер-штер-кригс-комиссара Мерлина потребные денег суммы, под его ж надсмотрением, должным купеческим порядком чрез вексели своих корреспондентов во Гданск и в Голландию чрез несколько месяцев близ двух миллионов рублев по лучшим в курсах ценам в руки нашим от армии определенным приемщикам исправно доставил и пред тем счислением, на которое господин Глебов, как я выше означил, с аглинскими купцами договорился, что и Конференция утвердить и в действо произвесть, кроме меня, была согласна, более ста тысяч рублев казне прибыли учинил; о чем учиненные в 1760 году и засвидетельствованные окончательные счеты, при том деле в Правительствующем Сенате находящиеся, тако ж определенное и действительно выданное из чистых казенных барышей Сирициусу награждение всегдашним доказательством служить смогут, да и то там же видимо есть, что, как скоро я из генерал-прокуроров выбыл, а господин генерал-григс-комиссар Глебов в генерал-прокуроры вступил, то не замедля оный деньгам перевод чрез аглинских купцов инако учрежден. И какие по счетам, сочиненным тогда бывшего господина обер-штер-кригс-комиссара Данилы Афанасьевича Мерлина, под коего ведомством же оные производства были, барыши или убытки против прежних чрез Сирициуса переводов последовали, о чем, дабы не причли мне в хвастовство, я здесь умолчу, а любопытный может сие по тем делам, в Сенате же находящимся, узнать. Между тем еще благосклонного читателя уведомлю о двух моих больших спорах, из коих не помню теперь, который прежде которого был, но только то помню, что оные уже были в том звании моем последние, ибо оные происходили незадолго перед кончиною ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Петровны, когда она день ото дня больнее, а я час от часу в моих поступках и делах от происков и коварств моих неприятелей изнеможеннее становился. Но благословлю Господа на всякое время, что Он во всех таких, тогда и потом бывших моих трудных и стесненных обстоятельствах дух мой укрепил, чтоб не поработиться несправедливости и советам нечестивых не следовать, именно ж: Стр. 143 В один тогда день конференц-секретарь Волков объявил в министерском собрании, что велено ему объявить высочайшее ее императорского величества повеление, дабы так как о том чрез письмо свое находящийся тогда в тяжкой болезни генерал-фельдцейхмейстер граф Петр Иванович Шувалов просил за его слабостью, пока он выздоровеет, поручить Главной артиллерии и Оружейную канцелярии в ведомство и управление вышеименованному генерал-кригс-комиссару и генерал-прокурору Глебову, который бы все резолюции и решения подписывал вместо графа Петра Ивановича. Мои высокопочтенные тогда бывшие в присутствии товарищи благосклонно к исполнению того приступить знаки подали; но мой порывистый и жаркий, против таких бесславных дел всегда вооружающийся дух и язык, яко скорый всегда тому последователь, нимало не остановясь, предложил собранию: «Поелику им известно, что есть и действительно теперь при оных как артиллерийской, так и оружейной канцеляриях присутствуют членами два генерал-поручика, Бороздин и Дебоскет, кои недавно прибыли из заграничной армии, где они честные свои поведения ясно доказали, и ныне те свои должности беспорочно отправляют; так какой же мы резон сыщем их от тех должностей отрешить или под именем генерал-фельдцейхмейстера дать над ними преимущество другому, их младшему, да еще такому, который никогда артиллеристом не бывал?» И при том спросил я секретаря Волкова: «Персонально ли или чрез кого другого такое высочайшее от ее императорского величества повеление нам объявить он получил?» На что он ответствовал, что ему то объявил Иван Иванович Шувалов. Я на сие сказал, что «хотя бы ее императорское величество, будучи его сиятельства просьбою к тому склонена и персонально нам повелевала по оной исполнить, но я бы не оставил, правосудие предохраняя, о том, по должности моей, все обстоятельно так, как теперь здесь предлагаю, ее величеству донесть». Такие мои речи моим товарищам неугодны были, ибо они все колико ко мне ненависти, толико к господам Шуваловым, по их тогдашним обстоятельствам, преданности и почтения имели, и тако вступили в спор со мною, склоняя к своему согласию, чтоб то исполнить, не похваляя притом мое упрямство. Но я коротко им ответствовал, что такого секретарем объявленного от имени ее императорского величества повеления за действительное принять и для того, как уже изъяснил, исполнить не соглашусь, а если господа министры сами персонально или чрез секретаря Волкова о сем моем споре и несогласии ее императорскому величеству представить соизволят, то я не отрицаюсь в том мое должное правосудия охранение ее величеству изъяснить. Стр. 144 Итако, по нескольких еще о том продолжаемых разговорах, присутствие наше кончилось, не положа никакой о том резолюции, а трое господ тогда присутствующих министров пошли в покой к его превосходительству Ивану Ивановичу Шувалову; я ж остался в присутственной камере для разговоров с секретарем Волковым, и тем как бы нарочно сделал им случай, чтоб они его превосходительству мои в том надобном ему деле споры и упрямое несогласие рассказать предускорили, как то и было. Я, переговоря с секретарем Волковым, пришел также в покои к его превосходительству и увидел его в разговорах с оными тремя моими сотоварищами. Его превосходительство при первом на меня взгляде пресек с ними разговор и, подошед ко мне, с некоторым неудовольственным видом говорил, для чего я не соглашаюсь точных высочайших ее императорского величества изустных повелений исполнять? Я, приметя, что его превосходительство уже о сем том моем несогласии уведомлен, вознамерился явным образом жесткий мне выговор к смягчению привесть и в тот же миг, сам себе мысленно сказав: теперь-то дух и язык мой умеряйте, чтоб я без жару и грубости благопристойно твердость мою сохранил, спросил его превосходительство с учтивым видом: «Какой бы то указ ее императорского величества я исполнить не хотел?» Он с жарким видом мне ответствовал: «Тот, который на просительное письмо бедного умирающего брата моего Петра Ивановича к исполнению Конференции мне сообщить повелела, который я господину секретарю Волкову и объявил». Я на то сказал с свободным видом, удерживая мой дух от жару и от подлого ласкательства: «Когда вы хотите, чтоб оная просьба брата вашего исполнена была, так извольте производить кроме меня, а я на то, не объяснясь пред ее императорским величеством, не могу согласиться, ибо в том правосудие осуждению подвергнется» – и хотел непрерывно изъяснить в том мои резоны; но его превосходительство пресек речь мою с восторгом, дивясь тому моему несогласию. Между тем один из моих там присутствующих товарищей с некоторым жалким, но по истине приметить можно было, по трусости, притворным видом, так как бы от сожаления скоро плакать станет, говорил мне: «Подумайте, как скоро сведает о том его сиятельство граф Петр Иванович, теперь в тяжкой болезни находящийся, ведь он может от огорчения умереть!» Я также на их ко мне удивление смотрел со удивлением же, не выпуская из памяти, чтоб при том в моих разговорах соблюдать благопристойность к моим лучшим выигрышам, и взглянув с некоторою притворною улыбкою на того мне так изъясняющего министра и в тот же миг обратя глаза мои к его превосходительству Ивану Ивановичу, который удивительные на меня свои взоры продолжал, Стр. 145 сказал ему с учтивым и свободным видом: «Вот, ваше превосходительство, не сбылось ли теперь мое о себе пророчество в том, что я за год себе предузнавал. Изволите вспомнить, как вы в Петергофе впервые мне открыли о благоволении ее императорского величества, что я скоро буду определен генерал-прокурором, и как я вам на то ответствовал, вместо порадования с горестным восчувствованием о непреминуемых мне по тому чину злоключениях? Вы меня тогда не только милостивым ее величества покровительством, но и своею дружескою ко мне благосклонностью обнадеживали и во всех моих справедливостях предстательствами и стараниями своими защищать обязывались, а я тогда ж «предугадывал то, что теперь происходит; но как бы то ни происходило, я моего твердого к справедливости стремления не переменю». Причем все о том деле, как то я в собрании сделал, изъясня, говорил ему: «Может ли такими делами ваша фамилия прославляться и в отечестве любима быть? И не будет ли такими нашими производствами потомкам нашим история о такой правдолюбивой монархине вкоренять иные мнения?» Напоследок все то отдая на его решение, с оскорбительным вида восторгом сказал ему: «Извольте сердиться и мстить мне столько, сколько вам случай допустит, а я, в моих невинностях твердую на Бога и на Его помазанницу имея надежду, никогда к таким непохвальным делам не соглашусь». После чего, поклонясь, пошел из его покоев. Его превосходительство, хотя тогда в большой милости у монархини находился, но как молодой человек уже несколько к учтивым ласкательствам приобыкший, на тот мой ответ с некоторым учтивым видом при выходе моем от него сказал: «Что же вы так сердитесь на меня?» Я ему ответствовал, что я не сержусь, но весьма оскорбляюсь, видя, что и те, от коих я по их долгу и по данному мне обнадеживанию подкрепления и защищения в моих справедливостях ожидал, на меня вооружаются, и с тем вышел из его покоев. Сие было все говорено мною не тихо, но с некоторым по моей природной в таких случаях нетерпеливости жаром, чему не только мои сотоварищи, но и в другой прихожей камере чрез отворенную к нам дверь немалое число на поклон к его превосходительству пришедшие господа слышателями были. Того ж дня на вечер его превосходительство чрез присланное ко мне письмо свое просил весьма учтиво и ласково, дабы я к исполнению вышеозначенного дела согласился и тем бы еще на несколько спас жизнь в тяжких болезнях, а паче в ипохондрии находящегося его брата, который-де, как скоро о неисполнении той его просьбы сведает, не уповаю, чтоб жив остался. Я того ж часа по прочтении оного письма поехал во дворец, чтоб еще о том деле персонально с ним изъясниться, и нашел его одного в его покоях. Стр. 146 О многих моих с ним о том обширных разговорах и изъяснениях подробным описанием я вас, любопытный читатель, утруждать не буду, ибо вы сами благоразумием своим постигнуть можете, что оные подобны были тем, какие прежде я с ним имел; а только о том уведомлю, что я напоследок сказал, отходя от него, тако: «Вот все то, что я изъяснить мог в доказательство вашему превосходительству истинного моего доброжелательства, и при том уверяю, что я как ссориться и войну вести с вами и с вашею фамилиею, так и в несправедливостях ласкать, соглашаться и угождать вам, во что бы мне то ни стоило, не буду и для того чистосердечно прошу вас, когда я вам несносен, то помогите мне от сих моих чинов и обязанностей отдалиться безобидным путем, за что я вечно благодарным пребуду». Он, приняв сии мои речи весьма с учтивым и ласковым видом, просил меня, чтоб я каким-нибудь лучшим посредством допустил Конференции вышеописанное мною оспориваемое дело для удержания бедного брата его жизни в действо произвесть. Я ему на то ответствовал: «Извольте просить моих товарищей, чтоб они без моей подписки оное в действо произвесть велели, а я не подпишу о том ни журнала ни в Сенате экстракта». Я на другой день, будучи в присутствии Сената, от всех бывших там сенаторов (поелику уже те мои в покоях у его превосходительства о том деле происшедшие несогласия, споры и несклонное упрямство того ж дня в городе многим стали сведомы) усчастливился получить похвалу о такой моей непоколебимой твердости; но того ж дня на вечер чрез моих приятелей дружески был уведомлен, что господа конференц-министры о поручении господину Глебову, как я выше пространно описал, артиллерийской и оружейной канцелярии, именем графа Петра Ивановича Шувалова, управления протокол и из того для исполнения экстракт подписали и, не нося к моей подписке, отослать в Сенат приказали. Я же, посоветовав с моим рассудком и сообразя мои тогдашние обстоятельства, чтоб чести и справедливости вовсе не повредя отойти на тот случай от оного дела таким путем, каковым иногда и Духом Божиим водимые апостолы, изнемогая, спасаться способы искусные употребляли, того же дня на вечер чрез экзекутора дал письменный приказ обер-секретарям сенатским, что я теперь одержим весьма чувствительною головною болезнию и в глазах великий лом имею и не только читать и рассуждать, но и на свет смотреть не могу; и для того, пока я облегчения не получу, дабы нужного и скорого исполнения требующих дел приговоры или определения, кои господа сенаторы подпишут, без должного исполнения не медлили, рекомендую им, яко теперь в небытность обер-прокурора по мне ближайшим оные, каждому по своим экспедициям, по должным рассмотрениям, кои Стр. 147 окажутся в сходствии с законами учинены, действительно исполнять по надлежащему, не отлагая до моего выздоровления. Сие учиня, охотно желал дождаться увидеть твердое справедливости защищение господ сенаторов; ибо в Сенате был тогда о Конференции такой ее императорского величества указ, чтоб по присылаемым экстрактам исполнение чинить по тем, кои всеми конференц-министрами подписаны будут. Оный мой приказ поутру рано в Сенате обер-секретарям был от экзекутора объявлен, и господам присутствующим в тот день сенаторам, что я так болен, было донесено. На другой день после того в Сенате получен из Конференции вышеозначенный о Глебове экстракт ко исполнению; господа тогда присутствовавшие сенаторы по прочтении оного немедленно велели протоколисту, чтоб мне, в болезни дома сидящему, о том объявил и требовал к решению того моего рассуждения. Я, сидя в моем темном кабинете, размышлял, как кончится оная моя головная болезнь, и хотя всечасно о том деле вестей дожидался, однако присланного ко мне от Сената протоколиста не допустил, а приказал сказать через моего камердинера, что я так от головной болезни страдаю, что всю ночь не спал, и теперь, так же как и прежде, не токмо рассуждать, но и говорить много не в состоянии, а как в произведении и исполнении в Сенате без промедления дел без меня поступать, о том от меня обер-секретарям приказ дан; с чем оный протоколист и поехал. Но вот еще неробкий в таких случаях господ сенаторов дух и жаркое или, правдивее сказать, холодное к защищению справедливости устремление, принудило их, нимало не замедля, обер-секретаря ко мне с тем же делом прислать, но я и того точно так же, как и протоколиста, через моего камердинера отправил. И тако продолжаясь в моей, по правилу ученых, политической болезни, чрез доброжелателей моих получил известие, что господа сенаторы, недолго рассуждая и не отлагая вдаль, того же дня по тому из Конференции присланному экстракту во исполнение приговор подписали так спешно, что на другой день и указы господа обер-секретари во все подлежащие места из Сената отправили. Такое уведомление болезнь мою головную или, правдиво изъявлю, слабость из духа моего тем наискорее прогнало, и я, представя себя многим, кои еще открытнее меня публике в том трусость свою изъявили, не помешкав после того в первое утро приехал в собрание в Сенат и по обыкновенных с господами тогда присутствующими сенаторами, яко несколько дней не видавшись, ласковых комплиментах, седши на свое место, потребовал от обер-секретарей уведомления, какие во время болезни моей вступили именные указы и прочие вновь дела и какие по оным производства и исполнения Стр. 148 были, каковых несколько, в том числе и об оном господина Глебова к артиллерийским и оружейным делам определении, были мне представлены. Тут я возымел оказию, во-первых, при моем столе господину обер-секретарю напомянуть данный ему на случай болезни моей приказ, который я уже точно выше описал,,и укоряя его малодушие, стал пенять и, притворясь строгим, угрожал взять с него ответ и представить ее императорскому величеству о таком уже апробованном трусе. Он, пришед в смятение, извинялся малосилием и что за неимением к таким случаям ни дара ни практики, быть отважным не осмелился как против той персоны, для кого то делают, так и против господ сенаторов, которые так решить соизволили и особливо подтверждали, чтоб наискорее без промедления о том указы разослать. Оные мои с обер-секретарем разговоры несколько громковаты были, так что господа сенаторы не замедля в оные вмешались. Я подошед к столу их, учтивым и ласковым образом, смешав пени с шутками, напоминал им, как они пред тем недавно в том деле мой спор и к несогласию в Конференции оказанное упрямство хвалили, а потом вскоре по полученному о том из Конференции экстракту без моей подписи и, зная ж именной ее величества указ, коим такие из Конференции экстракты, которые не всеми министрами подписаны, исполнять не велено, в неприсутствие мое инако, нежели как со мною рассуждать изволили, в действо произвели. На сие разные их отговорки весьма были слабы, коих здесь подробно не описываю, чтоб не досадить самим им или фамилиям их. И тако самым действием исполненное осталось в своей силе, а я только воспользовался тем, что не был во оном решении участником и еще, что по сведении о сем господа генерал-поручики Дебоскет и Бороздин чувствительное свое благодарение за такое мое о них заступление мне изъявляли. Между тем ее императорское величество, день ото дня находясь в болезнях, от дел отдаляема была, а я так же, как выше описывал, персонально ее величество видеть и нимало дух мой ее защищением подкрепить во умножаемых от моих неприятелей препятствиях не возмог, а только единственно сам себя рассудками ободрял, дабы по бедственным стремнинам таких моих происхождений всегда последовать справедливости и оную неробко защищать, во что б то ни стало; чему, как бы нарочно для искушения моего, частые приключались отовсюду пробы. Я, в таких обстоятельствах находяся, по Стр. 149 умножающимся день ото дня ее величества тяжким болезням (для коих все знатнейшие господа согласились, чтоб никаких дел до ушей ее величества не допускать и тем ее не беспокоить в сохранение оставшего ее величества здравия), подобен был такому путешественнику, который с надлежащей большой дороги загнан в болото, наполненное тиною, кочками и трясинами, из коего не дорогами, но наудачу, то по колено и глубже увязая, потеряв силы и отчаясь на твердый берег выйти, близко погибель свою ощущает. И тако еще один, и то уже к подкреплению или, лучше сказать, к выходу моему из такого бедственного лабиринта, за полезный вообразил себе способ написать к ее императорскому величеству письмо, которое здесь к сведению любопытному читателю точно прописал: «Всемилостивейшая Государыня Императрица! Вашего императорского величества мне, нижайшему рабу, высочайшие милости, которые удостоили меня в тех знатных чинах и доверенностях быть, как я ныне конференц-министром и генерал-прокурором в Сенате нахожусь, наивящше обязали меня всегда в должность рабскую, так и особливо мою наичувствительнейшую благодарность вашему императорскому величеству самыми делами справедливо доказывать. И хотя к тому всегда со тщанием и устремляюсь, но, как Богу, самую истину вашему императорскому величеству донесть должен, что я генерал-прокурорской должности по надлежащему исполнять не в состоянии, ибо генерал-прокурор монаршим глазом и стряпчим о делах государственных назван, и не только в Сенате делами и канцелярскими служителями управлять, но и во всех коллегиях и губерниях прокуроров имея в ведомстве своем, всегда наставления и подтверждения к успеху их дел посылает, и неотменно должен генерал-прокурор все важные государственные дела знать, помнить и неусыпно всегда стараться полезные в действо, а вредные в истребление как наискорее приводить и все в таких случаях встречающиеся несогласия и сопротивления справедливостию, неутомленным духом превозмогать и всегда неослабно законы, пользы и правосудие вашего императорского величества предохранять и защищать; а я уже более сорока лет в военных и статских службах, а напоследок пред сим в тяжких для моей головы должностях, в Синоде обер-прокурором одиннадцать лет да генерал-кригс-комиссаром восемь лет обретаюсь, окроме, что по летам моим болезненным припадкам подвержен, имею издавна головную болезнь, которая, время от времени умножаясь, приводит меня в крайнее изнеможение, так часто бываемая темнота в глазах моих читать и писать не допускает, а чувствительная в голове боль весь рассудок мой затмевает и оттого все надлежащие к должности моей предприятия без исполнения остаются, а я только в смятении тогда еще и духом болезную, чувствуя, сколь сие для государства неполезно; Стр. 150 так и вашему императорскому величеству неугодно будет, что от таких моих частых изнеможений так надобная звания моего должность свои надлежащие производства и успехи теряет, того ради несомненную на милость и правосудие вашего императорского величества надежду имея, с сею моею истинною откровенностью повергаяся к стопам вашего величества, всенижайше прошу избавить меня от генерал-прокурорской должности, которую я исполнить не в состоянии, и повелеть мне быть в числе сенаторов; а я до последнего издыхания моего пребуду Вашему императорскому величеству всевернейший и радетельнейший раб». То письмо незапечатанное показал его превосходительству Ивану Ивановичу Шувалову, как я уже выше описал, отменно в большой милости и доверенности у ее императорского величества тогда находившемуся, и с искренними уверениями, что пришел во изнеможение как от телесных, паче же и от душевных болезней и что я против фамилии его вооружаться и ссориться не намерен, а прихотям несправедливо угождать, во что б мне то ни стоило, не могу и, как вижу, что большая часть знатнейших господ мною недовольны, то чистосердечно открываясь, что я положил намерение от сей должности отдалиться, просил о его мне помощи. Он, прочет то, благосклонным и сожалительным видом говорил мне несколько в ободрение, уверяя, сколь много ее императорское величество доверенности ко мне имеет; а удостоверение теперь в том и в его ко мне дружбе оказать препятствует только тяжкая болезнь ее величества и что доктора особливо рекомендуют наблюдать, чтоб никакими делами мысли ее императорского величества не утруждать; и для того б я не оскорблялся, что хотя несколько раз желание ее величества было, чтоб со мною персонально о делах государственных говорить, но то простойными способами отводили; а как Бог даст ее величеству облегчение, тогда-де сами вы удостоверитесь о ее к вам доверенности и о моей дружбе, и для того он то мое письмо к препровождению до рук ее величества не возмет. Меня уже многие прежде бывшие случаи научили на такие ласковые уверения не вовсе надеяться, и как я уже твердый предмет себе поставил, чтоб от той должности удалиться, то еще повторял мою просьбу, чтоб он в том мне вспомоществовал. Напоследок из вида его приметить мог, что он не с противностию сказал мне, чтоб я мимо его чрез других то мое письмо к ее величеству послал, кое я на другой день, запечатав, одной камер-юнгфере, которая особливый доступ к ее величеству всегда имела, отдал с прошением, чтоб она при первом удобном случае оное ее величеству вручила, в чем она меня и обнадежила. Однако ж я на то никакого ни чрез кого Стр. 151 ответа не получил, а день ото дня болезнь ее величества, усиливаяся, вскоре после того жизнь ее пресекла. О бывших при том несчастливом случае многих чрезвычайных со мною горестных происхождениях, а наипаче о тех коварных обманах и соплетенных к погублению моему сетях, о коих я, уже по кончине ее величества и по разрушении той бедственной системы, коею ее величества славу и общие пользы, жертвуя пристрастным своим похотям, некоторые гнали и истребляли добродетельных, верно и честно служащих людей, много еще материи для сведения патриоту написать нашел бы я, но долгопрошедшее потом время, слабая моя память и печальные тех и теперь вспоминовения порядочно оные в мыслях моих собрать и описать лишают силы. Но единственное вам опишу следующее: когда уже все потеряли надежду о продолжении ее императорского величества в свете жизни и ждали кончины, то его высочество, тогда бывший наследник, коего, как я выше упомянул, партия моих злодеев на меня прогневали, к надобным ему по тогдашним обстоятельствам разных дел производствам соизволил употребить с особливою перед прочими доверенностью его сиятельство князя Никиту Юрьевича Трубецкого, бывшего прежде меня генерал-прокурором и еще прежде бывшего ж обер-прокурором, о коем я также выше описывал, Александра Ивановича Глебова, кои в расстоянии за две камеры от той, в которой ее императорское величество свою в рассуждении болезни страдальческую жизнь оканчивала, заняли себе в одном покое, отдалясь от других, место и за поставленным столом, приглашая еще некоторых из тех, к коим его высочество был милостив, тихо говорили, рассуждали, писали и часто к его высочеству (ибо он тогда по большей части пред опочивальнею ее величества быть изволил) наподобие, как с докладами или и для наставления ходили, а я в той же камере между прочими придворными обще с сенатором и конференц-министром Иваном Ивановичем Неплюевым, пораженные печалью, как изумленные шатались, жадно желая слышать облегчения от болезни ее величества. Но здесь позвольте мне, любезный читатель, скрыть имена тех, кои мне тогда чувствительное презорство оказали и напоследок меня и господина Неплюева из той камеры в передние прихожие комнаты повелением его высочества выслали, ибо хотя уже и те ныне в вечную жизнь преселены, однако я для того сие умолчание нужным почитаю, дабы оставшиеся из их фамилии, в знатных титулах в нашем отечестве находящиеся, детям моим какой немилости не оказали. Итако мы в печальном молчании пошли вон и, согласясь с упоминаемым господином Неплюевым, поехали в домы свои дожидаться там нашего жребия. Стр. 152 Но увы! я только несколько часов в доме моем пробыл, как присланный ко мне от его сиятельства князя Никиты Юрьевича Трубецкого офицер объявил о преселении ее императорского величества от нас в вечную жизнь, и дабы я немедленно приехал во дворец. Все сии горестные, а особливо для меня бедственные приключения, какие восчувствования в духе моем производили, о том благородному патриоту легко понять можно. Я немедленно поехал во дворец, в мыслях и в ожидании себе всего худшего; однако ж при всем том главное мое было устремление, чтоб от той бедственной для меня тучи не робким и не подлым образом спасаться. Вошед в парадную галерею, где еще немного в собрании было, в ту самую минуту увидел я его величество, преемника всероссийского престола, в провожании нескольких придворных его возлюбленных персон и в тогдашних случаях с особливою поверенностию употребляемых, шествующего из внутренних покоев, от тела нашей всемилостивейшей монархини, через галерею в свои покои для начинания тогда потребных действ. Я в тот же момент положил себе предмет, чтоб нимало не мешкав, искать моей судьбины благопристойным образом решения. Чистосердечно вас, любезный читатель, уверяю, что я все не разуму своему, но особливой Божеской милости и руководству приписую. Итак, в тот же миг между прочими шествующего за его величеством из первейших любимца, Льва Александровича Нарышкина, который ко мне потому, что его родители издавна паче многих меня любили и дружески со мною обходились, всегда отменнее других почтение и ласки оказывал, взяв за руку и остановя просил, чтоб он при таких моих обстоятельствах, о коих ему небезызвестно, в начинающееся новое правительство исходатайствовал мне у его величества от всех дел увольнение. Он спеша, чтоб далеко от его величества не отстать, кратко уверяя и обнадежа меня своею искреннею преданностью и доброжелательством, пошел во внутренние покои, где его величество тогда со своими доверенными к учреждениям и производствам в те часы о вступлении своем на всероссийский престол потребное приготовлял. Тем временем в парадных камерах все знатные военные и гражданские чиновные собрались и не более, как чрез два часа, изволил его величество в провожании многих ему угодных персон шествовать в придворную церковь, в коей уже большая часть знатнейших духовных и прочих чинов в собрании были, и из прочих камер всем туда ж вмещаться велено было; и не замедля сочиненным по воле его величества и вслух прочтенным манифестом объявлено торжественное его величества на всероссийский престол восшествие, и при том началось от всех чинов его величеству поздравление и обыкновенная в таких случаях присяга, что и я между первыми учинил. Стр. 153 И сия была у присяги титула моего последняя рукою моею подписка, ибо его величество, недолго в церкви быв, паки в провожании своей свиты изволил пойти в свои покои, а я между прочими во внутренней и внешней тесноте находился в большой парадной галерее, ожидая моего жребия и видя, коим образом уже все должностей моих производства другие исполняли, но весьма скоро услышал от одного к другому, а вскоре и до меня дошедшее уведомление, что его величество, милостиво снисходя на мою просьбу, изволил подписать указ об увольнении меня от всех дел. Я сему весьма обрадовался, хотя не видел, чтоб оный формально был объявлен. Но не замешкав в том был удостоверен от тех, кои оною рукою его величества подписанный видели и читали, и еще что оный первый его величества рукою по вступлении на всероссийский престол подписан, да и тогда же на мое место пожалован в генерал-прокуроры Александр Иванович Глебов. Но благодарение мое тогда его величеству представить мне было неможно, ибо оный указ велено объявить мне чрез Сенат. И тако я оного дня вечер, до разъезда из дворца с прочими обще быв, поехал в дом свой. Узнав таким образом о своей свободе, по приезде из дворца домой первую ночь мало спал, размышляя, как бы ко вступившему на мое место господину генерал-прокурору Глебову секретаря, при мне по чину генерал-прокурорскому бывшего с делами, также ординарцев и караул, сохраня все к чести моей принадлежащее, отослать. В последующий день перед вечером сенатский обер-секретарь, что ныне тайный советник, сенатор и кавалер Козлов, приехал ко мне от Правительствующего Сената с объявлением высочайшего указа о моей от всех дел отставке и, вруча мне с того именного его величества указа копию, отъехал. Я уже все бывшие у меня по тогдашнему времени для прочтения и апробации по моей должности журналы и господами сенаторами подписанные определения, кои мною к выпуску во исполнение еще не апробованы были, с утра того дня зачал рассматривать, дабы те, яко в прошедших под моею в Сенате дирекцией} временах произведенные, не оставить по моему чину не апробованными. Но вот при том еще, как бы нарочно и в таком моем состоянии, для испытания твердости моего духа, нашлись в тех господами сенаторами подписанные решительные по апеляционным делам два определения, с коими я по моему рассудку без нарушения справедливости согласиться не мог и о которых дабы и вы, любопытный читатель, в подобных сему ваших случаях более моих похвалы себе приобретать тщились, подробно здесь опишу. Оные были такого содержания, чтоб по одному решению Вотчинной коллегии отстав, на президенте и членах, кои оные дела так решили, денежный штраф Стр. 154 взыскать, а по другому, в Юстиц-коллегии решенному же, с судей ответ взять для положения же штрафа. Но я по моему тех прочтению и рассуждению и по соображению с самою законов истиною такого мнения нашелся, что оба те дела решены справедливо, по точности разума законов; и для того намерен был в первое собрание Сенату о тех моих резонах предложить. Но как тогда день ото дня болезнь ее императорского величества нашей всемилостивейшей монархини тягчайшею и для истинно любящих ее сожалительнейшею оказывалась, то и я между прочими должен был в то утро ехать во дворец, куда и из господ сенаторов большее число приехали же, коим я имел время тогда о вышеозначенных приговорах объявить и что я, о тех имея многие сомнения, намерен был сего дня в Сенате собранию предложить, и кратко по обеим тем мои доказательства им изъяснил. Они, внятно выслушав то, изволили мне согласно сказать, что для таких моих изъяснений они вторично к рассуждению о тех приступить желают и для того б я оные их определения и свои о тех сомнения в первое собрание Сенату предложил. Но как и потом несколько дней в Сенате собрания не было и вскоре угодно стало Всемогущему преселить нашу всемилостивейшую монархиню в вечную жизнь и, как я уже выше описал, что того ж дня от дел и от моего чина отставлен, так и остались оные у меня без вторичного о моих по тем сомнениях в Сенате рассуждения, чего уже формально произвесть стало быть мне невозможно. Я не могу вам изъяснить, благосклонный читатель, сколь оные, так в руках моих оставшиеся два приговора, кои должен был того ж дня отсылать к новому, да еще к такому генерал-прокурору, которому унижать меня было непротивно, обеспокоивали дух мой. Но не нашед надежного способа, как бы инако мое о тех несогласие ввести в дело, употребил к тому новую и в Сенате до того невиданную форму. На обоих тех приговорах, на обороте тех страниц, на коих господа сенаторы подписались, учинил моею рукою одинаковую надпись, как теперь помню, следующего содержания: «Я, рассматривая и соображая с точными о тех делах узаконениями, инако понять не мог, как только, что Вотчинная и Юстиц-коллегии оные дела решили правильно, о чем я уже обстоятельно в последнее с некоторыми господами сенаторами во дворце свидание изъяснился и согласился с ними, чтобы первое в Сенате собрание по иным двум приговорам иметь еще рассуждение, и для того исполнения по оным не чинить». И при том по надлежащему год, месяц и число того дня, в который я, будучи во дворце, как выше описал, с господами сенаторами о тех приговорах изъяснился означа, подписал чин и имя мое и отдал с прочими мною апробованными бывшему при мне для таких дел секретарю для вручения новому генерал-прокурору. Стр. 155 Я и о сем по истине вас, любезный читатель, уведомлю, что в тот и последующие многие дни, выгоня из головы моей тягостные и заботливые по делам званий моих бродящие мысли и видя в доме моем в камерах пустоту, которые прежде почти по всякий день почитателями, ласкателями и нужды свои облегчить чрез меня ищущими заняты были, имел в духе моем от разных мыслей сражение и борьбу слабостей с здравым рассудком. Паче же как я не скоро получил счастие за то мое от дел освобождение его величеству персонально мое благодарение представить, то сряду несколько дней до полудни во дворце бывая, почти каждый час там многих в разных.требованиях несытностью утесняемых, в поступках и в видах новиз, одних восходящих на вышние степени и знаками новых его величества милостей торжествующих, других того же нетерпеливо ожидающих, иных же в сомнениях и отчаяниях и, подобно мне, в беспокойствах имея пред глазами моими, наивящше же прежде моих сотоварищей младших и еще в поступи и доверенности неравных бывших со мною, тогда кавалериями Святого Андрея и в число конференц-министров почтенных, идущих в те камеры, в кои я прежде смело и еще с почтенною встречею вхаживал, но в кои тогда уже и к дверям подойти стало быть мне возбранено, не мог я преодолеть и успокоить внутреннего моего смятения, хотя тогда ж сам себя мысленно уличал, стыдя сими слабостями мой дух, который уже издавна не к тому так слепо стремиться тщился; но он тогда не вовсе подвластным мне являлся. Итак я, как помнится, чрез четыре или пять дней во дворце шатаясь, в один день уведомясь, что вышеозначенные с моими надписаниями решительные сенатские приговоры, мною к генерал-прокурору отосланные, в собрании Сената от него с рассуждениями в похуление мне были предложены и многие о тех происходили разные толкования, вознамерился при первом с господами сенаторами во дворце свидании оказать неробкость моего духа и утвердить изъяснением о том мое навсегда нераскаяние; а как тогда господа сенаторы, так же как и все знатнейшие, почти каждый день ко дворцу съезжались, то мне вскоре и удалось сие исполнить. Я, увидя в галерее немалое число оных с новым генерал-прокурором, несколько отдалясь от других разговаривающих, предупредя пока они не разошлись, с постоянным видом, так же как и прежде в поведениях моих всегда оказывался, подошед к ним просил их, чтоб выслушать некоторое мое представление, и начал тако: «Ежели сие правда, как от некоторых сенатских нижних служителей произведены чрез одного к другому и до меня дошли ведомости, якобы Правительствующий Сенат в собрании изволил рассматривать те два свои определения, кои я, по их согласию, для вторичного рассмотрения остановил и Дабы, как в те дни за болезнию ее величества в собрании редко бывали, из экспедиции указы отправлены не были, мои на тех надписи Стр. 156 положил, кои к непохвальности моей толкованы были, то я о сем не спорю, что они господам присутствующим странными показались, ибо от прежних генерал-прокуроров, да и от меня до того таких надписей, какие теперь по необходимости в защищение правосудия учинить я был должен, не случалось», и притом неробко как на генерал-прокурора, так и на тех господ сенаторов взор свой устремя, прибавил еще: «Ежели посем инако'себя успокоить не изволите, то извольте доложить его императорскому величеству, а я мои необходимые резоны его величеству изъяснить и свою правость доказать готов». Такое мое неробкое тем господам представление, как я приметить мог, иные мысли вложило; они ласково ответствовали мне, что они решительного положения о тех еще не учинили, а потщатся сущей по тем делам справедливости дать поверхность, и тако оные разговоры и кончили. При сем позвольте мне, любопытный читатель, похвалиться, как иногда и святой апостол Павел употреблял, я после сего случая, уже будучи в отставке в подмосковной моей деревне, от моих приятелей из Петербурга был уведомлен, что сенатские оные два решительные по двум апеляционным делам с моими надписями оставленные приговоры отменил, а утвердил те дела новыми определениями в сходственность моим о тех приговорах изъяснениям, о чем любопытный удостовериться может в Сенате, как помнится мне, в 762 и 63 годах по решительным о тех журналам и определениям. Теперь буду паки продолжать со мною тогда последовавшее. Я вскоре потом получил счастие мое благодарение персонально его величеству в коротких словах, а с низким поклоном представить; но как то было во время шествия его величества мимо меня в придворную церковь, так ни слов, ни виду лица его на мое благодарение в соответствие, какой бы оное цены стоило, слышать и видеть не возмог; и потом жил в Петербурге, дожидаясь, пока тело ее величества, моей всемилостивейшей монархини, по чину узаконений земле предано будет. Между тем граф Петр Иванович Шувалов, о коем я уже много описывал, тогда в наиглавнейшей милости и доверенности у его величества оказался и не только он и брат его, Александр Иванович, генерал-фельдмаршалами пожалованы, но, как уверительно я знал, и все к тогдашним его величества предприятиям и в делах государственных распоряжениям и учреждениям его советы и наставления первейшими были; и для того он, уже в крайних болезнях находясь, велел себя на богато устроенном одре в великолепном препровожании своих друзей и ласкателей на руках своих служителей перенесть из своего дома поближе ко дворцу, к своему другу, тогда же много могущества имевшему вновь возведенному господину генерал-прокурору Глебову. И хотя тот Всемогущий, Им же цари Стр. 157 царствуют и сильные пишут правду, тогда день ото дня его, графа Шувалова, новыми в болезнях мучениями силы отымая, в вечное блаженство препровождал, но он себя ласкал надолго еще многим на свете пользоваться и торжествовать славными делами. А его величество не только чрез генерал-прокурора намерения свои и соизволения о делах государственных ему сообщал, требуя лучших ко учреждениям в тех советов, но и персонально часто его в постеле лежащего посещал, и то день ото дня более слабостей ему причиняло, а напоследок стали говорить, что уже он и сам отчаявает жизни своей продолжения и, готовясь к преселению своему, уже в частые свидания л в разговоры вступил с духовными персонами, но о сих ведомостях разно понимали; а мои доброжелатели мне тогда советовали, чтоб я ехал к нему снискать примирения, но я не мог в том столько великодушным оказаться, и хотя всегда в мыслях моих от истинного незлобия прощал ему оказанные мне обиды, но без призыву к нему ехать и его горделивому духу, о котором воображал, что он с тем же из тела его выйдет, такую почесть сделать за подлую трусость почитал. Итако я тогда в моих обстоятельствах подобным сделавшись такому мореплавателю, который в жестоких ветрах и волнах не прежде, как уже потеряв корабля своего руль и мачты, отчаяся оный и себя от потопления спасти, повергает себя с чистосердечными молениями Всемогущего покровительству и защищению и, наслышавшись, долго обращаясь в делах с духовными, многих из священных писаний спасительных примеров, часто мысленно примирения и помилования просил от Бога и в ответ на то моим приятелям представлял тако: «Когда Ной от потопа, Иона – из кита, Мардохей, израильский старейшина, – от Амана, персидского царя фаворита, повесить его хотевшего, рукою Всесильного избавлены, так и я теперь в защищение к тому же чудотворцу со всеискренними в недостоинствах моих признаниями прибегаю и вопию: Господь мой и Бог мой, на Него уповаю, Им и спасуся». Вскоре потом его сиятельство граф Петр Иванович Шувалов преселен в вечную жизнь и чрез несколько дней с великою церемониею погребен в препровожании многих знатных чинов, о чем я подробно описывать не могу, ибо я в те дни не очень был здоров и из дому никуда не выезжал, а многие еще и теперь в обществе благородных господ есть, кои при той церемонии присутствовали и, от множества народа, по улицам стоящего и в той церемонии тело его, великолепно везомое, толпами провожающего, соплетаемые ему благодарения и похвалы сами слышав, любопытно ведать желающим могут рассказать. Между тем в таких происхождениях приготовители и распорядители печальной для погребения тела ее величества церемонии господа, в числе коих главнейшим находился прежде меня бывший Стр. 158 генерал-прокурор, а тогда в отменной милости у нового императора находящийся генерал-фельдмаршал князь Никита Юрьевич Трубецкой, нашли и мне место к послужению, включа меня между прочими по моему рангу в очередь на дневанье до предания земле быть во дворце у тела ее императорского величества, которое стояло в убранной зале на троне под балдахином, куда для должного поклонения и смотрения всему народу, кроме земледельцев и подлых, под пристойным от офицеров препровожанием входить было дозволено. В таком-то дневанье моем во дворце по расписанию очереди досталось, не упомню, три или четыре раза по суткам мне употребляться, всеминутно видя разного состояния и поведения людей и слыша разные, в том числе и мой дух колеблющие разговоры, из которых многие, истребляя последние силы моего спокойствия, были для меня причиною к открытию моего малодушия и не вовсе твердой на власть Всемогущего надежды. Я, взирая на лежащее тело моей всемилостивейшей монархини, которую я чистосердечно с рабскою верностью любил, живо воображая ее ко мне многие являемые милостей знаки, часто не был в состоянии текущих из глаз моих слез удерживать и, в таком горестном поражении бывая, неоднократно припадая к ногам ее в отраду или к оправданию моего невинного сердца, с коим я согласуя все званий и должностей моих дела производил, громко говорил: «Вот какой дражайшей свидетельницы и защитницы моих дел я навеки лишенным остался жить только для жертвы моим злодеям». В таких-то обстоятельствах я в Петербурге прожил до церемониального тела ее императорского величества погребения, которое было после блаженного ее успения чрез несколько недель, а после того, получа время подобно тому ж, как и за отставку благодарить его величеству, также и ее величеству государыне императрице последнее поклонение учинить усчастливился, а не замедля убравшись со всем домом и простясь с моими приятелями, с лучшими в мыслях о спокойной моей жизни воображениями поехал в Москву. И как я отставным от дел в Петербурге живши, насмотрелся многих разумом и разными случаями одаренных господ, являющих мне на лице своем по тогдашнему их и моему состоянию разные маски, то от жителей московских, которые по большей части по петербургским ведомостям поступки свои употребляют, ожидал себе презорств; напротив чаяния моего, с первого дня бытности моей в Москве увидел иные со мною благородных сограждан моих поведения: многие как из первочиновных, так и прочие почтенные достоинства имеющие, при всех случаях очень много меня обласкивали и приездами своими в мой дом оказывали мне доброжелательства. Стр. 159 Я уже издавна всегда Москву и мою в близости оной состоящую деревню любил, в которой я, как выше описал, моими руками сады и огороды регулировал, и те насаждения тогда уже в возрасте своем изрядный вид показывали; хоромы ж новые совсем были снаружи и внутри готовы, и как бы нарочно судьба к такому моему состоянию приготовила мне все там для моего душевного успокоения, а время тогда вскоре настало весеннее. Итако я из московского моего дома со всею фамилиею в оную деревню на все до осени время переселился. Там воздух нашел чистый и без таких заразительных частиц, каковые в городах, а паче в царских и великомочных господ домах от многостесняющихся людей и разными смятениями обременных сердец дыханиями воздух заражают и по большей части светлейший луч солнца затмевают. Первая моя была охота к регулярным дерев и цветов насаждениям, почему дом мой со всех сторон изрядными зелеными шпалерами и кронными деревьями, моим попечением возращенными, окружен, которые как бы чувствовали, что я им всякий час возможные делаю к лучшему растению и подкреплению способы; также разных родов перелетающие в них птицы, приметя, что я их уловлениями не страшу, гнезд их не разоряю, как бы по согласию между собою еще более собираясь, своими пениями себя и меня забавляли, причем я по привычке моей поутру всегда в шестом часу из спальни выходил в другую камеру, которая как близостью к деревьям, также и по высоте своей представлением глазам моим не только моих огородов, но и полей, со всеми внутренностями, можно сказать, лечила мою голову, которая пред тем близ 30 лет (причем считаю я только те, в которые, оставя уже резвости, праздности и службу офицерскую, в штатские дела впутался и через кучи бумаг по разным дорогам на высоты проводился) по званиям моих должностей от многих моих сограждан разными о их делах требованиями, жалобами и пенями наполняемая, от необъятности тех часто не токмо болью, но и обмороками отягчаема была; тако ж и глаза мои, кои, сверх натуральной по летам моим слабости, еще от всегдашнего чтения и от писания многих бумаг потребного зрения лишались, тут лучшими становясь, подкрепляли мои члены и заставляли меня спешно одеваться и выходить с орудием в огород для помощи моим садовникам в разных работах, кои я часто с великим удовольствием, не чувствуя жару и усталости, до самого обеда под тенью дерев, с одного места на другое переходя, охотно производил; так же как и теперь, по благостям ко мне Бога и Его помазанницы, в таких же обстоятельствах жизнь мою провождаю и чувствую, что как бы нарочно Провидение тогда мне такое время и способы подавало
Оцифровка и вычитка - Константин Дегтярев, 2004 Империя
после Петра. История России и дома
Романовых в мемуарах современников XVII-XX. |
