А.А. Нартов. Рассказы о Петре Великом

Какия изречения отменныя Андрею Константиновичу Нартову случалось слышать как самому[1] из уст государя Петра Великаго, так и от других приближенных любимцев царских[2] в разныя времена, прилагаются здесь, собранныя из записок его, с тем чтоб не были погребены в забвении, понеже их ни в каких других преданиях и описаниях не обретается. Они суть следующия

В бытность в Олонце при питии Марциальных вод Его величество, прогуливаясь, сказал: «Врачую тело свое водами, а прочих примерами; и в том, и в другом исцеление вижу медленное. Все решит время, на Бога полагая надежду».

По случаю вновь учрежденных в Петербурге ассамблей между знатными господами[3] похваляемы[4] были пред[5]Государем[6] парижское[7] абхождение[8], обычаи и обряды, на которые отвечал он тако: «Добро перенимать у французов художества и науки[9], а не перенимать их нрава[10]».

Государь, точа человеческую фигуру и будучи весел, что работа удачно идет, спросил Нартова: «Како точу я?» И когда Нартов отвечал: «Хорошо», то сказал Его величество: «Вижу я то сам. Кость точу я долотом хорошо, а не могу обточить дубиною упрямцев».

За столом в токарной пил Государь такое здаровье: «Здравствуй тот, кто любит Бога и Отечество».

Впущена была к Его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, а потом сказал: «Любить девок хорошо, да не всегда, инако, Андрей, забудем ремесло». После сел и начал точить.

Денщики, жившие в верхнем жилье дворца, каждую почти ночь по молодости заводили между собою игру и такой иногда шум и топот ногами от пляски делывали, что Государь, сим обеспокоенный, неоднократно унимал их то увещаниями, то угрозами. Для продолжения забав своих вздумали они наконец, когда ложился Государь почивать, уходить ночью и беседовать у своих знакомцев. Проведав о сем, Его величество велел для каждаго денщика зделать с постелию шкаф, чтоб в нощное время их тамо запирать, а как некогда надлежало отправить одного в посылку, то, не видя дневальнаго, ради того пошел сам на верх в провожании Нартова с фонарем.

Отпирая клюнем шкаф за шкафом и не нашед в них ни[11]единаго денщика, во гневе сказал: «Мои денщики летают сквозь замки, но я крылья им обстригу дубиною завтра». Наутрие, собравшись они и[12] узнав такое нечаянное посещение, ожидали с трепетом встречи дубинной. Государь, увидя всех в порядке стоящих, воротился назад. Денщики, испужавшись пуще прежняго, думали, что пошел он взять дубину для учинения им наказания. Помедля же в комнате своей, потом вышедши и держав ключ шкапной, говорил им: «Вот вам ключ за исправность вашу, но впредь со[13] двора уходить без приказа моего никто да не дерзнет, тогда преступнику вынесу дубину».

Денщики поклонились низко, а Государь, улыбнувшись, пошел в Адмиралитейство и после того запирать уже их не велел. Из сего случая видно, колико был отходчив и милостив монарх, прощая по младости слабости человеческия. Денщики были следующие: два брата Татищевы, Афонасей Данилыч и Алексей Данилыч[14], Иван Михайлыч Орлов, Мурзин, Поспелой[15], Суворов, Александр Борисыч Бутурлин, Древник, Блеклой[16], Нелюбохтин, Андр. Коне. Мартов, любимый его механики токарный мастер[17], для дальных посылок непременный куриер Шемякин и Чеботаев[18] ...курьер Сафонов[19] да для услуг Его величества комнатный служитель, или камердинер, Полубояров[20] — вот все его приближенные.

Его величество, получа от генерала-фелдцейгмейстера Брюса письмо, которое прочитав, весело сказал: «Благодарю Бога, из Нейштата к нам приятны ветры дуют». После чего, встав, пошел с известием таким к императрице.

Разговаривая о безчеловечных поступках шведов при Нарве, сказал: «Герои знамениты великодушием, а звери[21] лютостию. В шведах перваго нет, но последнее везде явно. Мы не тако поступали с ними. Каков поп, таков и приход».

Государь, возвратись из Сената, видя встречающую[22] и прыгающую около себя собачку, сел и гладил ее и притом говорил: «Когда б[23] послушны были в добре так упрямцы, как послушна мне Лизета (ево любимая собачка), тогда не гладил бы я их дубиною. Моя собачка слушает без побои. Знать, в ней более догадки, а в тех заматерелое невежество».

Разсматривая проиекты укрепления крепостей, мысли свои о том Государь объяснял так «Правда, крепость делает неприятелю отпор, однако у европейцев ненадолго. Победу решит искусство военное, храбрость полководцев и неустрашимость солдат. Грудь их — защита Отечеству. Сидеть за стеною удобно против азиатцов».

«Отпиши, Макаров, к губернатору В...[24] чтоб впредь лишняго ко мне не бредил, а писал бы[25] о деле кратко и ясно. Знать, он забыл, что я вралей не люблю. У меня и без того хлопот много».

«Если Бог продлит жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам».

«Съезди, Мурзин, к князь-цесарю, чтоб он пожаловал к нам хлеба кушать. Мы и прочие милостию его довольны: он нас повысил чинами».

Надлежит знать, что Государь за морскую у Ангута баталию объявлен был князь-цесарем Ромадановским в разсуждении верныя и оказанныя службы вице-адмиралом.

Государю предлагаема была для забавы в одно время в Польше от магнатов охота за зверями, на что он им отвечал: «Довольно охоты той, чтоб гоняться и за шведами».

О писании указов Петр Великий говорил Макарову, собственному секретарю своему[26]: «Надлежит законы писать ясно, чтоб их не перетолковали. Незнания в людях много[27], а коварства более[28]».

При строении кронштатской гавани и Кроншлота в море присутствовал Государь часто сам и князю Менщикову о сем говорил: «Теперь Кронштат в такое приведен состояние, что неприятель в море близко появиться не смеет, инако разобьем корабли в щепы. В Петербурге спать будем покойно».

В день торжествования мира со Швециею в комнате своей Государь к ближним при себе говорил, будучи чрезвычайно весел: «Благополучие Отечества есть благополучие мое, а затем, что Бог пошлет. На него уповаю я».

Когда императрица сама трудилась с комнатными своими девицами в вышивании по голубому гарнитуру серебром кафтана и по окончании работы поднесла оный Его величеству, прося, чтоб он благоволил удостоить труды ея и надеть его в день торжественнаго ея коронования, то Государь, посмотрев на шитье, взял кафтан и его тряхнул. От сильнаго потрясения с шитья полетело несколько на пол канители, чему подивясь, сказал: «Смотри, Катинька, пропало дневное жалованье солдата».

Сей кафтан в угодность супруги своей имел Государь на себе во время только празднования коронации и после никогда его не надевал.

Кончиною царевича Петра Петровича Государь опечалился толико, что, запершись в свой кабинет подле токарныя и сокрушаясь, даже супруги своей несколько дней к себе не допускал. По многим усильным императрицыным и министров его домогательствам наконец впущены были к нему по делам государственным, не терпевшим отлагательства времяни, сенаторы, а потом тотчас вошла и Ея величество, которую приятно обнявши, с чувствованием сердечным сказал: «Полно, Катинька, сетовать, не будем роптать более о том, что Богу угодно».

Его величество, чувствуя в себе болезнь, но пренебрегая оную, в сырую погоду отправился на Ладожский канал, а оттуда в Систербек водою и по возвращении, видя оную умножившуюся, говорил: «Болезнь упряма; знает то натура, что творит, но о пользе государства пещись надлежит».

При отправлении артиллерискаго генерала де Генина в Сибирь для учреждения горных заводов Государь подтверждал ему выразительно: «Помни, кум, более металлов, более башкирцов».

Кумом назвал он его потому, что Его величество у него крестил сына, а что значит изречение «более башкирцов», того знать было неможно иному[29], кроме де Генана, которому дан был особый наказ от Его величества.

Государь, смотря на Нартова, когда он для опыта в присутствии Его величества обтачивал с бомбы шишки и гребни, сказал ему: «Какой силач, сильняе меня: от руки твоей чугун летит щепами».

Беседуя Государь с корабельными, парусными мастерами и другими художниками, так развеселился, что сам больше их вином потчивать начал. Тогда каждый, обнимая Петра Великаго, уверял о любви своей и о усердной службе, а монарх им отвечал: «Вы любите меня, а я люблю вас, дознав верность вашу к себе и к Отечеству».

Петр Великий, проходя за полночь чертежную и увидя Нартова, пред чертежей сидящаго и вздремавшаго, а свечу оплывшую и пылающую, ударя по плечу, сказал: «Прилежность твоя, Андрей, похвальна, только не сожги дома». На другой день пожаловал ему за то сто червонцев двурублевых[30].

Когда Мартов просил Его величества окрестить сына его новорожденнаго, тогда отвечал ему: «Добро» — и, оборотись к Государыне, с усмешкою сказал: «Мой токарь и дома точит хорошо».

Окрестя, пожаловал он ему 500 ру да золотую медаль Полтавской победы — подарок при крещении весьма редкой. Обещал тогда Государь ему деревню, однако за скоро воспоследовавшею кончиною сего не воспоследовало.

Государь, разсматривая в токарной план учреждения Академии наук[31] с архиатером Блументростом и лейб-медиком Арешкиным при Брюсе и Остермане, взглянув на Нартова, говорил ему: «Надлежит при том быть департаменту художеств, а паче механическому. Привезенное из Парижа и писанное[32] тобою о сем прибавить. Я желаю насадить обое в столице моей».

Донесено было Государю, что в Петербург приехали плясуны по веревкам, делающий и другия удивительныя штуки, на что Его величество отвечал: «Здесь надобны художники, а не фигляры. Я видел в Париже много шарлатанов по улицам. Пусть[33] чиновные[34] смотрят неделю[35], только с каждаго зеваки[36] не больше гривны, а для черни выставить их[37] безденежно на площадь пред моим садом[38]. Потом выслать из города[39] вон. Народ к таким шалостям приучать не должно».

При случае фейерверка, которым Его величество управлял и сам оный зажигал, когда он удачно кончился, то льстецы, выхваляя, что огни Государь пускал удивительно хорошо, однако при таком действии быть опасно, получили следующий ответ: «Такия ли огни пущал я при Полтаве, да не ранен».

Льстецов Государь не терпел, а прямодушных любил несказанно.

Его величество, взявши с собою прибывшаго из Парижа в службу принятаго архитектора Леблонда, при котором случае по повелению его находился и Нартов; поехал в шлюбке на Васильевской остров, который довольно был уже выстроен и каналы были прорыты. Обходя сей остров и показывая архитектору план, спрашивал, что притом еще делать надлежит. Архитектор, пожав плечами, доносил: «Все срыть, Государь, сломать и строить вновь, и другая вырыть каналы». На что Его величество с видом недовольным сказал: «И я думал то ж».

По возвращении во дворец Государь весьма досадовал, что по плану его не так устроено было и что многия ошибки в размерениях нашлись. Призвав князя Меншикова, которому в отсутствие государево[40] главное смотрение над сим поручено было, гневался и говорил грозно: «Василья Карчмина[41]батареи лутче зделаны были на острову, нежели теперишнее тут строение. Ты все испортил. От того был успех, а от сего убыток невозвратной».

Причем, взяв за грудь Менщикова, потряс его сильно и вытолкнул вон.

Петр Великий, прогуливаясь в Петергофе по саду и сев на лавочке под деревом близ биющаго фонтана, говорил: «Тенистыя алей и Агриппнин каскад в Марли в памяти моей всегда»[42].

Государь, выняв из комоды золотую медаль, изображающую на одной стороне образ Его величества, а на другой летящую Славу с надписью: «Vires aquirit eundo», то есть «От часу сильняе», при точении Нартовым портрета Его величества на слоновой кости и показывая ему схожество лица своего, сказал: «Из французских даров приятнее всего сия медаль».

Петр Великий, садя сам дубовыя желуди близ Петербурга по Петергофской дороге, желал, чтоб везде разводим был дуб, и приметя, что один из стоящих тут трудам его улыбнулся, гневно промолвил: «Понимаю. Ты мнишь, не доживу я матерых дубов. Правда, но ты дурак. Я оставляю сим пример, чтоб потомки, делая то ж, со времянем из них строили корабли».

О разведении и соблюдении лесов изданы были Государем многие указы строгие, и сие было одним[43] из важных его предметов.

Государь, любя церковное пение и сам пев часто на крылосе в церквах, о празднике Рождества Христова к ближнему своему причоту сказал: «Поедем славить к князь-цесарю и к князь-папе[44]. Авось либо по милости своей дадут нам по алтыну и поднесут по чарке вина. Они щедры и хлебосолы».

Будучи на строении Ладожскаго канала и радуясь успешной работе, к строителям Государь говорил: «Невою видим мы из Европы ходящия суда, а Волгою и сим (указав на канал) увидят в Петербурге торгующих персиян».

Желание Его величества было безмерное соединити сим море Каспийское с морем Балтийским и составить в государстве своем комерцию северо-западную и восточную чрез сопряжение рек Меты и Тверды одним каналом. Из Финландскаго залива чрез Неву в Ладожское озеро, оттуда чрез реку Волхов в озеро Ильмень, в которое впадает Мета, а тою рекою до реки Тверды, впадающей в Волгу, а сия в Каспийское море.

Петр Великий был истинный богопочитатель и блюститель христианския веры и, подавая многие собою примеры того, говаривал о вольнодумцах и безбожниках так: «Кто не верует в Бога, тот либо сумасшедший или с природы безумный. Творца по творениям познавать должно».

Генералу-полицемейстеру Девиеру, доносившему о явившихся кликушах, приказывал тако: «Кликуше за первой раз плети, за второй — кнут, а если и за сим не уймется, то быть без языка, чтоб впредь не кликала и народ не обманывала».

О ложно беснующихся говорил: «Надлежит попытаться из беснующагося выгонять беса кнутом: хвост кнута длиннее хвоста бесовскаго. Пора заблуждения[45] искоренять из народа».

Когда о преступлении одного любимца-вельможи представляемо было Его величеству докладом, домогаясь всячески при таком удобном случае привесть его в совершенную немилость и в несчастие, то сказал Государь: «Вина немалая, да заслуги его прежния велики». Правда, вина была уголовная, однако Государь публично наказал его только взысканием денежным, а в токарной тайно при мне одном выколотил его дубиною.

Его величество, присутствуя на Иордане и командуя сам полками, возвратясь во дворец, говорил: «Зрелище приятное — видеть строй десяти полков, на льду Невы стоящих». Потом промолвил сие: «Мороз сильный, только солдаты мои сильняе».

Шествующему Государю в Сенат пал в ноги юноша лет пятнадцати и, подавая челобитную[46], просил в ней о прощении отца своего, за преступление к наказанию приговореннаго[47], возглашая со слезами тако: «Всемилостивейший Государь, помилуй несчастнаго отца моего, повели вместо его наказать меня. Готов умереть за него».

Его величество, развернув бумагу и посмотря в нее, сказал: «Ты не виноват» — и хотел итти. Однако просящий юноша пал паки лицем к земли и, схватя за ноги монарши, рыдая, говорил: «Помилуй отца и меня. Я вину его Вашему величеству заслужу». Государь, сожалением подвигнутый, спросил его: «Кто сему тебя научил?» — «Никто, — отвечал смело стоящий на коленах отрок. — Сыновняя любовь. Со смертию его -смерть моя». После чего Петр Великий, обозрев пристально черты лица юноши сего, обищевающия[48] в нем быть честнаго человека и хорошаго слуги государству, потому что Его величество проницанием своим в избрании подданных не ошибался, сказал: «Убедительный пример. Счастлив отец, имея такого сына».

Дарована была сему несчастному жизнь, а сын его, записанный в службу, подлинно верностию и заслугами своими уверение свое исполнил, достигши до чина генеральскаго, который был мне хороший приятель и по фамилии прозывался..[49]

Государь[50], пожаловав деревянный дом Нартову близ дворца[51] на углу Милионныя, где ныне каменный дом графа Брюса, захаживал к нему, беседовал у него[52] с художниками и мастерами, разсматривал[53] тут работы художества их[54], разсуждал о разных мастерствах и на токарном простом станке тачивал[55]. Он[56] любил мыльню, чего ради[57], на дворе его указав[58] построить оную[59], нередко в нее с денщиками[60]хаживал[61]. Для трения и паренья[62] употреблял[63] токарного[64]ученика[65] Левонтьева[66], который был мужик рослый и сильный[67], а как Левонтьев некогда слишком[68] на каменку поддавал[69], то Государь, смеючись[70], сказал ему[71]: «Не зажарь нас живых, чтобы не зделали нас банными мучениками. Я, право, в числе их быть не хочу[72].

Государь не любил никакой пышности, великолепия и многих прислужников. Публичныя столы отправлял у князя Менщикова, куда званы были и чужестранные министры. У себя же за столом обыкновенным не приказано было служить придворным лакеям. Кушанье было его щи кислые, студени, каша, жариное с огурцами или лимонами солеными, солонина, ветчина да отменно жаловал лимбурской сыр, которое подавал мундкох ево Фелтен. Водку пивал анисовую, обыкновенное питье — квас, во время обеда употреблял вино «Ермитаж», а иногда и венгерское, рыбы не кушивал никогда. За стулом стоял всегда один из дневальных денщиков. О лакеях же говаривал: «Не должно иметь рабов свидетелями того, когда хозяин ест и веселится с друзьями. Они перескащики вестей[73], болтают то, чего и не бывало»[74].

По принятии в службу придворную одного великана, родом француза, зделал Государь его своим гайдуком, которой при столе служил, не разумея рускаго языка. Сей есть самый тот, который по смерти отдан в Кунсткамеру и котораго поныне видеть можно.

В беседах бывал Государь весел, разговорчив, обходителен в простоте без всяких церемоний и вычуров и любил около себя иметь веселых, но умных людей, досаждающих кому-либо в беседе[75] не терпел и в наказание давал таким пить покала по три вина или ковш с вином, называемый «Орел»[76], чтоб лишняго не врал и не обижал[77]. Словом сказать, забавлялся[78]он и гости ево равно; неприметно было в нем того, что был он самодержавный[79] Государь, но казался быть простым[80]гражданином[81] и приятелем.

Многажды бывал я с Государем в таких конпаниях и обхождению его такому был свидетель.

Обыкновенно вставал утром в пятом часу; тогда Макаров читал ему дела. После, позавтракав[82], в 6 часов выезжал[83] в одноколке к[84] работам[85] на строения, оттуда в Сенат или в Адмиралитейство.

В хорошую погоду хаживал пешком[86]. В 10 часов пивал по чарке водки и заедал кренделем. Обедал в час пополудни. После того спустя с полчаса[87] ложился почивать часа на два. В 4 часа после обеда отправлял паки разныя дела, по окончании оных тачивал. Потом либо выезжал к кому в гости, или дома с ближними веселился. Такая-то жизнь была сего Государя.

Газеты переведенныя читывал всегда один из денщиков во время обеда, на которыя делывал свои примечания и надобное означал крандашом в записной книжке, имея при себе готовальню с потребными инструментами математическими и хирургическими.

Допуск по делам пред Государя был в особой кабинет подле токарни или в самую токарную. Обыкновенно допущаемы были с докладу[88] граф Головкин, граф Ягужинской, граф Брюс, тайный советник Остерман[89], граф Толстой, Шафиров, сенатор князь Долгоруков, князь Менщиков, адмиралитейские, флагманы и мастера, Девиер[90]; без доклада яко комнатные механик Нартов, секретарь Макаров, денщики, камердинер Полубояров. Чрез сих-то последних докладываемо было его величеству[91] о приходящих особах.

Петр Великий, употребляя Марциальныя воды на Истецких железных заводах разстоянием от Москвы в 90 верстах по Калужской дороге, от Баева колодезя вправо, принадлежащих тогда заводчику Миллеру, куда привезен был и токарной станок и мне при том быть приказано было для телодвижения, кроме точения.

Выковывал сам Его величество железныя полосы, при плавке из печей выпускал чугун, на верейке бывал в гребле и осматривал плотины. Во время пребывания своего тамо более четырех недель выковал несколько пуд железа и клал на нем знаки или метки, которое и поныне в память трудов сего монарха хранится на тех заводах. Наконец, осведомясь, какую ковач-мастер получает за то плату, при отъезде своем у Миллера требовал за труды свои плату, сказав ему. «Я выработал у тебя за 18 пуд 18 алтын. Заплати». И когда Миллер сии деньги Государю вручил, тогда Его величество говорил: «Бродя[92] по заводу, избил я подошвы. Возвратясь в Москву, на эти деньги куплю в рядах башмаки», которые, подлинно куля и нося, показывал многим и расказывал, что он сам их выработал своими руками. Чрез сие подавал он подданным образец, что трудами приобретается воздаяние и что он даже низкия работы не уничтожал и всему сам учился.

По дошедшим слухам к Государю, что его почитают немилосердым, говорил он за столом[93] прускому посланнику[94]барону Мардефелду следующую речь, достойную содержать в вечной памяти: «Я ведаю, почитают меня строгим Государем и тиранном. Ошибаются в том не знающие всех обстоятельств. Богу всевышнему известно сердце и совесть моя, колико соболезнования имею я о подданных и сколько блага желаю Отечеству. Невежество, упрямство, коварство ополчались всегда на меня с того самаго времяни, когда полезность в государство вводить и суровыя[95] нравы преобразовать намерение принял. Сии-то суть тиранны, а не я. Честных, трудолюбивых, повинующихся, разумных сынов Отечества возвышаю и награждаю я, а непослушных и зловредных исправляю по необходимости. Пускай злость клевещет, но совесть моя чиста. Бог — судия мой. Неправое разглагольствие в свете аки ветр».

Читающий сие приметить может, с какою порывистою обнаженностию и соболезнованием говорил о себе сей великий Государь имевшим счастие быть близ лица монарха сего. Известна великая душа его, человеколюбие и милосердие.

Много было ему[96] домашних горестей и досад, на гнев его преклоняющих[97], и, хотя в первом жару[98] был он вспыльчив, однако скоро[99] отходчив и непамятозлобен[100]. Если бы знали многие то, что известно нам, дивились бы снисхождению его.

О бунтах стрелецких некогда промолвил Государь: «От воспоминания бунтовавших стрельцов — гидр Отечества — все уды во мне трепещут. Помысля о том, заснуть не могу»[101].

Государь поистинне имел иногда в нощное время такия конвульзии, что клал с собою на кровать денщика Мурзина, за плечо котораго держась, засыпал, что сам я видал. Днем же нередко вскидывал головою кверху. Сие началось в теле его быть со времян бунтов, а до того не бывало.

Камердинер Полубояров жаловался Государю, что жена его ослушается и с ним не спит,[102] отговариваясь зубною болью. «Добро, — отвечал он, — я ее поучу». В один день, зашедши Его величество к Полубояровой, когда мужа ее не было дома, спросил ее: «Я слышал, болит у тебя зуб». — «Нет, Ваше величество, — доносила она, — я здарова». — «Я вижу, ты трусишь[103]. Не бось, — сказал Государь, — садись». От страха не могла она больше отрицаться[104]. Повиновалась. Он выдернул ей зуб здаровый и после ей сказал: «Впредь будь[105] послушна мужу и не отказывай».

Возвратись во дворец, Полубоярову при мне, усмехнувшись, Петр Первый говорил: «Поди. Я вылечил твою жену. Она теперь не откажет»[106].

Сие было точно так, а не инако, как прочие расказывают, будто бы Полубояров о зубной боли, на жену свою сердясь, Государю взвел напрасно и будто Его величество, узнав[107] такую ложь, после за то наказал его дубиною. Намерение его было дать жене возчувствовать и привесть ее в повиновение к мужу.

Надлежит ведать, что Государь часто хирургическия операции при разных случаях делывал сам и имел в оном знание. Вырванных им зубов находится целой мешок с пеликаном и клещами в Кунсткаморе.

Государь, сидя у окна и увидя, что на Неве при ветре плавают буеры и другая суда, прилучившемуся тут фан Бруинсу, флотскому офицеру и екипажмейстеру[108], котораго он жаловал, сказал: «Вели приготовить мой бот. Я с ними повеселюся[109]. Слава Богу, труды мои не тщетны».

Страстная охота его к мореплаванию, строение кораблей и разнаго рода судов известны уже по преданиям.

Получа ответ из Берлина, что королю прускому посланныя две табакерки, точеныя собственными Его величества руками, весьма были приятны, сказал Петр Великий Нартову: «Я знал, что работа моя королю дороже золота[110] и алмазов. Он так же, как и я, не любит роскоши и мотовства».

Государь, некогда в присутствии императрицы комнатную ея девицу[111]Крамершу поцаловав, сказал: «Катинька, не смотри на то, ты знаешь, как я тебя люблю».

Его величество любил женский пол. Красота женская делывала его снисходительным и веселым, как бы он задумчив и гневен ни был. В таком случае старались всегда, когда примечали пасмурность его[112], чтобы увидел он хорошую девку, а иногда денщики и в комнату к нему незапно вталкивали.

Буде виноватый принесет чистую повинную Государю, прощал милосердо или умерял наказание по важности преступления и говаривал: «Не делай впредь того. За признание - прощение, за утайку — нет помилования. Лутче грех явный, нежели тайный».

Императрица, узнав, что Государь нощию беспокоился и мало почивал, на другой день вопрошала его о причине, на что он ей отвечал: «Ах, Катинька, какой сон начальнику, когда судьи его спят».

Его величество, зделав маскерад публичной, состоящий из одежд различных народов, и сам присутствуя при том в шкиперском платье, ездил с Государынею и с прочими в масках по городу и при сем случае ей говорил: «Радуюсь, видя[113] в самом деле в новой столице разных стран народов».

Сказал он сие в таком чаянии, что тогда уже чужестранные в Петербург как сухим путем, так и морем приезжать начали.

Когда Государь в присутствии своем в саду потчивал кушаньем и напитками одного голандскаго шкипера и видя, что он пьет и ест много и праворно, тем веселился и денщикам говорил: «У етава Еремы нет аскомы. Етот Емеля все перемелит. Потдавай гостю[114], Фелтен, больше. У нас всево довольно. Пусть ест и пьет без платы. Это не в Амстердаме[115]. Шепелев[116]-то знает, что я трактирщику в Нимвегене заплатил сто червонных за 12 яиц, за сыр, масло и за 2 бутылки вина».

По привезении готторпскаго глобуса в Петербург и по постановлении онаго близ Летняго дворца в особом месте, часто хаживал Петр Великий его смотреть. А как в оном глобусе толико есть пространства, что за круглым столом на лавках десяти человеком сидеть можно, то единожды Государь Блументросту, мужу ученому, сказал: «Мы теперь в большем мире. Этот мир есть в нас, тако миры суть в мире».

Не дальновидная ли мысль сия, заключающая в себе познание миров.

О жидах говорил Его величество: «Я хочу видеть лутче народов махометанских[117] вер, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю».

Сколько ни старались жиды получить позволения быть в России и торговать, однако Государь на то не склонился и все об них просьбы уничтожал.

Петр Великий, купя в Амстердаме редкие кабинеты, один анатомической, а другой разных животных, по привезении в Петербург расположил оные в Смольном дворе, от прочаго строения отдаленном, и зрением оных вещей часто по утрам занимался, чтоб иметь в натуральной истории систематическое понятие. Его величество бирал меня с собою и даже, где в одно время случился быть и г. Ягушинской, которой предлагал Государю, чтоб для ежегоднаго содержания и размножения таких редкостей с смотрителей брать некоторую плату, на что Государь ему с неудовольствием при лейб-медике своем Арешкине и библиотекаре Шумахере, которым поручена была в смотрение Кунсткамера и которым велено было каждаго желающаго видеть впускать, вещи те показывать и об них объяснять, сказал: «Павел Иванович, где твой ум?! Ты судишь неправо, по твоему намерение мое было бы безполезно. Я хочу, чтоб люди смотрели и учились. Надлежит охотников приучать, потчивать и угощать, а не деньги с них брать».

Потом, оборотясь к Арешкину, о сем повеление ему давал, определя на то особую сумму денег. Такое-то старание имел монарх сей о насаждении науки знаний в государстве своем. Мило было видеть ему подданных своих, упражняющихся в науках и художествах, и такие-то были прямые друзья его, с которыми он просто и милостиво обходился.

Неблагодарных людей Государь ненавидел[118] и об них говаривал так: «Неблагодарный есть без совести[119] человек. Ему[120] верить[121] не должно[122] и терпеть его не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер: такой безобразит человечество».

Заслуженых и верных сынов Отечества Петр Великий награждал скоро чинами и деревнями, а за долговремянную службу при отставке давал полное жалованье. Мне случилось слышать, что при отставке одного заслуженаго мужа малоимущаго Государь говорил: «Когда служить не может, дать ему по смерть его жалованье да сверх того деревню, чтоб в ней спокойно жил, вить при старости не с голоду умереть. Инако служить неохотно, когда за верность и службу нет награды».

В таком случае Государь был щедр и милостив и ходатаев иметь не надлежало, понеже сам знал он отлично служащих, а о незнакомых приказывал себе доносить чрез Сенат, Военную и Адмиралитейскую коллегии.

Государь любил читать летописи и, некогда собирав[123] их довольно[124], Феофану Прокоповичу говорил: «Когда увидим мы полную России историю? Я велел перевесть многий полезныя книги». А Нартову промолвил: «Плюмиера любимое мое[125]«И скуство точить» уже переведено и Штурмова «Механика» также».

Я видел сам переведенный на российской язык книги, в кабинете у Государя лежавшия, который наперед изволил он читать и[126] после приказал напечатать: 1. «Деяния Александра Великаго», 2. Гибнерова «География», 3. Пуфендорфа «Введение в познание европейских государств», 4. Леклерка «Архитектурное искусство», 5. Бринкена «Искусство корабельнаго строения», 6. Кугорна «Новый образец укрепления», 7. Боргсдорфа «Непобедимая крепость», 8. Блонделя и Вобана «Искусство укреплений» и другия еще книги, принадлежащия до строения шлюзов, мельниц[127], фабрик и горных заводов.

Вспомня о фелдмаршале графе Борисе Петровиче Шереметеве, Его величество, воздохнув, с сожалением говорил: «Бориса Петровича уж нет, не будет и нас. Храбрость, верность и служба его не умрут и памятны будут всегда».

Мне самому случалось видеть неоднократно, что Петр Великий уважал его отлично.

По одержанной совершенной победе над шведами генералом к. Голицыным Государь вознамерился пожаловать его деревнями, но он от сего отрекся, вместо которых дана была ему шпага с алмазами и денежное награждение. Получа князь Голицын деньги, купил на оныя шапки теплыя, коты и фуфайки и во время жестокия зимы роздал в походе бывшим с ним солдатам[128]. Его величество, уведомясь о таком безкорыстии и человеколюбии, душевно был доволен и, увидя князя Голицына, поцаловав его в лоб, сказал ему: «Прямой сын Отечества, ты печешся, князь, боле о здаровье моих солдат, нежели о себе».

О духовных имениях разсуждал Петр Великий тако: «Монастырския с деревень доходы употреблять надлежит на богоугодныя дела и в пользу государства, а «е для тунеядцев. Старцу потребно пропитание и одежда, а архиерею довольное содержание, чтоб сану его было прилично[129]. Наши монахи зажирели. Врата к небеси — вера, пост и молитва. Я очищу к раю путь им хлебом и водою, а не стерледями и вином».

Государь, возвратясь из Сената, о князе Иякове Федоровиче Долгорукове, который был из первых сенаторов, говорил: «Князь Долгоруков в Сенате прямой[130] помощник, он[131]судит[132] дельно и мне не потакает».

О произвождении генералов, полковников и офицеров, оказавших услуги, Петр Великий сказал: «Я постараюсь[133], только как посудит князь-цесарь. Видите, что я и о себе просить[134] не смею, хотя[135] Отечеству пред вами служил[136]. Надобно избрать на сие удобный час, чтоб не прогневить[137]частым повышением. Я ходатай за вас, что ни будет. Сердце кесаря в руце Божией. Помолимся прежде Богу. Авось либо будет лад».

Государь, идучи от строения С.-Петербургской крепости и садясь в шлюбку, взглянул на первой малой свой домик и говорил: «От малой хижины возрастает[138] город. Где прежде жили рыбаки, тут соружается столица Петра[139]. Всему время при помощи Божией».

При разсуждении о мире со Швециею говорил Государь министрам своим: «Я к миру всегда был склонен, но того неприятель слышать не хотел. Что Карл XII запутал упрямством, то распутывать должно умом, а буде сие и ныне не поможет, распутывать будем силою и оружием, доколе решит мир сам Бог».

Мне случилось слышать от приятеля моего Федора Ивановича Соймонова, бывшаго в Персицком походе на Касписком море морским лейтенантом, такое произшествие, которое ради слов Петра Великаго здесь включается.

Государь, будучи недалеко от Аграханскаго залива, отправил по собственной охоте для осмотра того места, где флоту надлежало стати на якорях, дабы оттуда армии учинить выход на берег, Великогагина[140], морского лейтенанта собственнаго своего корабля, котораго он отлично за знание флотския службы любил. Хотя Государь сего и не желал, думая на сие дело употребить инаго, однако Великогагин[141] неотступно по усердию своему о сем просил, и ему то наконец исполнить позволено было. Гагин, сев в шлюбку, отправился в путь. Вдруг востал на море вихрь жестокий, от котораго в виду Его величества разстоянием не более полуверсты шлюбку опрокинуло и любимец его Гагин утонул.

Петр Великий, сожалея о такой незапной потере, к бывшим при нем сказал: «Зело мне жаль Гагина, но определение Божие явно. Рано или поздно сыновнее непочтение к родителям наказуется. Он матери своей много прискорбия зделал. Я думал видеть его по службе[142] адмиралом».

Сие дело с матерью[143] до самыя его смерти, любя Гагина, Государь таил, примиря его с матерью сам в Верховном тайном совете, и обнаружил после для того, чтоб молодые люди видели пример наказания Божия и воздержались бы от неповиновения к отцам.

После такой жалостной повести сей же Соймонов расказывал одну веселую. Государь вздумал единожды, по карабельному обыкновению, зделать забаву и небывалых на каком-либо море в воде онаго купать. Сам себя Его величество от такия веселости не изключил. За ним последовали адмирал и прочие, хотя для некоторых было то и страшно, чтоб, на доске сидя, трижды с корабля в воду опускаться.

Более всего тешился Государь при купании Ивана Михайловича Головина, котораго обыкновенно изволил называть адмиралитейским басом. Как скоро Его величество сам его спускать стал, то, засмеявшись, громко сказал: «Опускается бас, чтоб похлебал каспиской квас».

Окунув его глубоко трижды, после него следовал сам. По сказанию Соймонова, увеселение такое поручено было делать от Государя надо всеми под управлением его.

От генерала Василия Яковлевича Левашова слышал я одно приключение странное. Когда войска, высаженныя на берег, шли к Дербенту и расположились станом в таком месте, где пресмыкающия змеи в палатках солдат не только беспокоили, да и уязвлением некоторых приводили прочих в такой страх, что они уже и роптать начали. О таком ропоте донесено было тотчас Государю. Его величество, зная в лечебной науке разные способы противу ядов, желая отвратить вред и правильное негодование и без того утружденных войск, велел добыть растения, называемаго зоря, которой змеи не терпят. Наловя несколько змей, приказал тайно, чтоб не ведали прочие, бросить в зорю, в которую траву они яд свой испустили. После чего, вышед пред солдат и держав в руке две змеи, показывал им и говорил: «Я слышу[144], что[145] змеи чинят вам вред, но от сего времяни того не будет. Не бойтесь, видите ли[146], что[147] они меня не жалят».

Солдаты, смотря на сие[148], дивились[149], присвоивали действие сие премудрости государской и стали быть спокойнее. После того под видом благоухания приказано было поблизости набрать множество зори и раскласть по полаткам, к которым, чувствуя запах оной, змеи уже больше не ползали. Таким-то образом знание естественных вещей иногда, отвращая зло, приносит великую пользу, а в не знающих такого средства удивление чрезестественнаго могущества. Но, все ли роды ядовитых змей зори не терпят, того за верное сказать не могу, только с теми змеями точно было так, как о сем сказано.

От него же слышал я, что Петр Великий, въезжая торжественно на коне в город Дербент и зная по преданиям, что первоначальный строитель онаго был Александр Великий, к бывшему при нем генералитету следующее сказал:, Александр Великий сей город построил, а Петр его взял».

Сие изречение заключало в себе мысль поистинне справедливую, хотя скромностию премудраго сего монарха прикрытую и такую, что Дербент соружен был Александром Великим и покорен власти Петром Великим, то есть великий его строил и великий его взял.

На триумфальных воротах при торжественном въезде Его императорскаго величества по возвращении его из Персицкаго похода в Москву над проспектом города Дербента была следующая латинская надпись, 1722 год в себе содержащая: «Struxerat hanc fortis, tenet hanc sed fortior urbem», то есть «Сию крепость соорудил сильный или храбрый, но владеет ею сильнее или храбрее».

Его величество за столом с знатными генералами и полководцами о славных Государех и о Александре Великом говорил: «Какой тот великий герой, который воюет для собственной только[150] славы, а не для обороны[151] Отечества, желая быть обладателем вселенныя. Александр не Иулий Цесарь[152]. Сей был разумный вождь и Государь, а тот хотел быть великаном всево света, хотя бы довольно было вмещать[153] тело и ум его пространства собственных ево земель. Последователям ево[154] неудачный успех».

Под последователями разумел Государь и Карла XII.

О мире промолвил им Государь так: «Мир хорошо, однако притом дремать не надлежит, чтоб не связали рук[155], да и солдаты чтоб не зделались бабами, вить ныне не в златом веке. Тогда[156] ковали не оружие, а[157] сошники[158]. Обое необходимо: пахарь и солдат».

При опытах антлиею пневматическою, показываемых императрице, когда под хрустальный колокол посажена была ласточка, Государь, видя, что воздуха вытянуто было столько, что птичка зашаталась и крыльями затрепетала, Арешкину сказал спешно: «Полно. Не отнимай жизнь у твари безвредной».

Не видно ли из сего мягкосердие и сожаление монаршее даже до животной!

Множество вспоможений делывал он сам раненым и больным, чиня своими руками операции, перевязывая раны, пуская кровь, прикладывая корпии и пластыри, посещая госпитали, врачуя и покоя воинов в оных, учреждая богадельни для бедных и увечных, дряхлых и престарелых, повелевая здаровым и силы еще имеющим работать и не быть в празности, для сирот и малолетных заводя училища, — все сие доказывает истинное его отеческое сердоболие. Воздыхаем и проливаем слезы мы, бывшие сего великаго Государя слуги, если иногда слышим упреки[159] жестокосердия[160], котораго в нем не было. Наказания чинимыя воистинну происходили по крайней необходимости во отвращение зла и в воздержание от онаго подданных[161]. Когда бы многие знали, что претерпевал он, что сносил и какия чувствовал горести, то удивились бы, колико снисходил он слабости человеческой и прощал преступления, не заслуживающий милосердия.

Хотя нет уже Петра Великаго здесь[162], однако в душах наших он живет и мы, имевшие счастие находиться при нем, умрем верными ему и горячую нашу любовь к нему погребем вместе с собою. Дай Бог, чтоб Россия подобнаго ему Государя когда-либо имела, но до него такого в царствовании великаго и премудраго не бывало.

Государь в Кунсткаморе Арешкину говорил: «Я велел губернаторам собирать монстры (уродов) и присылать к тебе. Прикажи зделать шкафы. Если б я хотел присылать к тебе человеческия монстры не по виду тела, а по уродливым нравам, места б у тебя было для них мало. Пускай их видят лутче в народной кунсткаморе между людьми. Они приметны».

В отсутствие государево из Петербурга[163] приезжие из Иерусалима[164] греческие монахи между прочими редкостями поднесли императрице незгараемый на огне платок яко отличную святость. Государыня одарила их знатною суммою денег, и потом скоро они уехали.

По возвращении Ея величество показывала сию неоцененную вещь супругу своему, а Петр Великий, посмотрев и разсмеявшись[165], сказал: «Это, Катинька, обман. Сей платок зделан из каменнаго льна[166], котораго у меня в Сибире и[167]Олонце довольно. Я кусок такого полотна привез из Голандии. Счастливы старцы, что до меня отсюда убрались. Я б заставил прясть их другой лен в Соловках».

После чего приказал принесть Арешкину то полотно и для опыта при ней на огне ево жег, которое[168] не горело[169]. При сем случае[170] расказывал ей, сколько риз, гвоздей и древа креста Спасителя видал он в католицких монастырях и городах[171] в путешествие свое по Европе, а особливо в вольном городе Акене.

Колико[172] Петр Великий не терпел[173] суеверия[174] толико[175], напротиву сего, божественныя почитал законы и чтение Священнаго писания Ветхаго и Новаго завета любил[176].О Библии говаривал он[177], что сия книга премудрее всех книг, научающая познанию Бога и творения его и начертывающая должности к Богу и к ближнему. Он велел в 1716 году в Амстердаме в лист на голандском языке Библию напечатать, оставляя на каждом листе половину пустаго места для припечатания оныя в Петербурге на российском языке, дабы чтением на природном своем языке Библии приучить охотников и к голандскому, яко языку его любимому. Надобныя языки для России почитал он голанской и немецкой, а с французами, говаривал он, не имеем мы дела.

Из духовных особ жаловал Гоодарь Стефана Яворскаго, митрополита Рязанскаго и Муромскаго, блюстителя патриаршескаго престола, да Феофана Прокоповича, архиепископа Новогородскаго, которых сочинения и предики читывал и с ними о духовных делах беседовал.

Государь, присутствуя в собрании с архиереями, приметя некоторых усильное желание ко избранию патриарха, вынял одною рукою из кафтана к тому случаю приготовленный Духовный регламент и сказал грозно: «Вот вам духовный патриарх». И противомыслящим, выдернув[178] другою рукою из ножен кортик и ударя им по столу[179]: «Вот булатный патриарх».

Потом встал и пошел вон. После чего оставлено прошение о избрании патриарха и учрежден был Святейший Синод с намерением Государя Петра Великаго о установлении Духовной коллегии. Согласны были Стефан Рязанский и Феофан Новогородский, которые в сочинении регламента Государю помогали, из которых перваго определил в Синоде председателем, а другаго вице-президентом, сам же стал главою церкви государства своего.

Петр Великий, приняв намерение зделать чрез искусных скулптеров во Италии надгробные монументы и поставить их в честь:

1. болярину и славному военачальнику Алексею Симеоновичу Шеину,

2. генералу, адмиралу Францу Яковлевичу Лефорту,

3. генералу-фелдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву, говорил об них тако: «Сии мужи делами и заслугами в России[180] вечныя монументы. Отличны были славою[181] при жизне, отличны будут славою[182] и по смерти. Я соединю моих[183] Тюреннов вместе под покровительство героя[184]С. Александра Невскаго».

Желание Его величества было поставить монументы в монастыре С. Александра Невскаго.

Ненавистники, делая разныя наветы и клеветы о невоздержном житии и праздности на митрополита Стефана Яворскаго, Государя, который его паче прочих духовных особ любил, называя твердым столпом церкви, старались всячески привесть сего достойнаго мужа в немилость. Неоднократно слышав такия об нем вести, Петр Великий желал удостовериться о том самым делом. Сего ради, не сказав никому, вознамерился врасплох посетить митрополита.

Часу в десятом нощию поехал к нему на подворье[185] и, вошед нечаянно в келию, застал его одного трудящагося в сочинении книги «Камень веры», обкладеннаго кругом богословскими творениями. Митрополит, незапным посещением монарха удостоенный, хотел его потчивать, но Государь, увидя на столе стоящия бутылки и мысля по наветам, что Стефан Яворский вместо обыкновеннаго пития употребляет вино или водку, говорил: «Я выпью то, что пьет митрополит». Налил из одной бутылки в стакан напитка, пил и нашел, что то была бруснишная вода; потом, посидя несколько и беседуя с ним о духовных делах, взял другую бутылку, думая, не водка ли в ней, налив из нее в стакан, отведал и, ко удивлению, обрел простую воду. Тут, встав, Его величество откровенно Яворском)объявил, с каким приезжал к нему намерением. Наконец, уверяя его о продолжении милости своей, сказал: «Клевета язвит днем хулами, но непорочность явна и в нощи. Прощай, будь спокоен».

Оставя таким образом митрополита, вздумалось Государю полюбопытствовать тогда же о Феофане Прокоповиче, что он сея нощи делает. Приял путь прямо к нему. Подъезжая к жилищу его[186], видел много зазженных свеч. Двери были заперты. Государь постучался. Отворили. Предварили известием Феофана о прибытии Его величества. Гости, бывшие у него, испужались. Стол наполнен был разными напитками и ествами, но архиепископ с веселым и добрым духом, имея в руке пакал с венгерским, встретив радостно Государя, идущаго к нему[187], говорил: «Се жених грядет в полунощи. Блажен раб, его же обрящет бдяща. Недостоин же паки, его же обрящет унывающа. Здравствуй, гостю неоцененный. Велие счастие рабу и богомольцу твоему, его же посетити благоволи».

Потом потчивал из покала вином, пил сам, пили и гости. Такою радушною встречею Петр Великий был доволен, а Феофан, яко муж остроумный, умел угодить разговорами, обращением откровенным развеселить и угостить Его величество[188] так, что он, возвращаясь около полунощи во дворец, сказал ему: «У Стефана, яко у монаха, а у Феофана весело и время проводить нескучно».

Государь, присутствуя в литейном анбаре при выливании пушек, генералу-фелдцейгмейстеру Брюсу при мне говорил: «Когда слова несильны о мире, то сии орудия метанием чугунных мячей неприятелям возвестят, что мир зделать пора».

Безмерная любовь и охота Петра Великаго ко флоту привлекали часто монарха сего в бытность его летом в Петергофе ездить на шлюбке или на боте в Кронштат, а иногда с приятностию смотреть со брега на воруженные корабли. В один день Государь, вышед из любимаго домика, по голандскому образцу построеннаго и называемаго Монплезир, вынял из кармана зрительную трубку, смотрел в море и, увидя идущие голандские купеческие корабли, Государыне сказал: «Ах, Катинка, плывут к нам голанские гости[189]. Пусть смотрят учители мастерства их ученика. Думаю, не похулят. Я им зело благодарен».

NB. Известно по истории, что Петр Великий, будучи в Амстердаме, в Сардаме, корабельному строению учился и сам руками своими плотничал. Присшествуя по указу его, был я сам в оном месте, где показывали мне жилище его и разныя его оставленныя вещи[190], воспоминая об нем не яко о Государе, но как о истинном друге своем и[191] говоря: «Петр наш друг, хотя великой царь». Тут находилась еще каменная и деревянная посуда, из которой он с мастерами[192] кушивал, почитающаяся дивом.

Государь, прохаживаясь по галлереи картинной в Монгшезире и любуясь на морския картины, остановился при одной, изображающей четыре соединенные флота: российской, аглинской, дацкой и голандской — по случаю шведских разбойнических судов на Балтийском море, купеческим судам великий вред причиняющих, дабы их истребить, которыми флотами монарх сей в 1716 году командовал с превеликою честию, чиня на море разньы эволюции, показывая в том свое искусство, с восхищением Вилбою и фан Брюинсу говорил: «Такое достоинство едва ли кто в свете имел — повелевать флотами чужестранных народов и своим вместе. Я с радостию вспоминаю доверенность тех держав».

При изречении таком от восторга видны были на очах его слезы. Толикое чувствовала душа его от сего утешение. Сия картина нарочно зделана была в Голандии искусным живописцем, подражателем славнаго рисовщика морских корабельных штук Адама Зило, и подарена была в том же году бургомистром фан Витсеном, который был один из Генеральных штатов Голландии и Вест-Фрисландии. Его величество поручил с нее на меди вырезать искусному граверу Петру Пиккарду.

Царь[193] Петр Алексеевич[194] в малолетстве своем нашел в селе Измайлове ботик, голландцами при царе Алексее Михайловиче построенный, в котором в Москве на Просяном пруде, на реке Москве и Яузе[195], а потом на Переславском озере плаванием забавлялся.

Сей незапно обретенный ботик произвел в Государе, боявшемся воды прежде, охоту к построению вначале малых фрегатов, после военных кораблей и был причиною рождения в России великаго флота.

В1723-м году Его величество приказал сей ботик привесть в Петербург, откуда отправлен в Кронштат, где от всего флота прибытие его пальбою и другими морскими почестями поздравлено и в память величайших от того на море успехов торжество произведено было. Монарх был тогда на нем кормчим, а в гребле находились генерал-адмирал Апраксин, два адмирала и адмиралитейской полковник Головин, называемый бас.

При сем случае, когда последний залп с крепостей и со всех кораблей по возвращении его в гавань воспоследовал, то Государь, выходя из него к встречающей Государыне, ко всем министрам и флотским адмиралам, сказал: «Смотрите, как дедушку [так имяновал он сей ботик][196] дети его и внучата поздравляют и веселят. От него при помощи Божией флот на Юге и Севере — страх неприятелям, польза и оборона государству».

А при питии здаровья во время стола говорил Петр Великий: «Здравствуй, дедушка, потомки[197] твои[198] по рекам и морям плавают и чудеса творят».

Государь, часто провождающий время во флотских упражнениях и приучая к тому своих подданных, приказал зимою в декабре месяце пред дворцем и далее к крепости, где Нева шире прочих мест, реку вычищать от снега, бугров и глыб, чтоб лед был гладок, для забавы своей устроил буеры и другая малыя суда на полозах и коньках и при ветре с парусами на них с флотскими офицерами и знатными господами, подобно как бы на воде, ездил и проворно лавировал, к чему изволил приглашать чужестранных министров[199] и зимовавших голандских корабельщиков.

В один день, забавляясь оным с Государынею и с прочими и потчуя всех притом горячим пуншем, шкиперам говорил: «Мы плаваем по льду, чтоб зимою не забыть флотской екзерциции»[200].

На сие один[201] голанец отвечал[202]: «Нет, царь Петр, ты не забудешь: и во сне, чаю[203], все флотом командуешь».

Его величество одним вечером ездил зимою в санях, указав Нартову быть с собою позади, на вечеринку к Пальчикову и Меншикову, из которых один был парусной, а другой корабельный мастер, где, будучи в беседе с прочими любимыми флотскими офицерами и мастерами, веселился до самыя полночи.

Возвращаясь назад во дворец и проезжая мимо Адмиралитейства, при лунном сиянии смотрел на светящийся шпиц, на котором поставлен из меди зделанный и вызолоченный корабль, и, оборотясь к Нартову, говорил: «Андрей, наши корабли стоят высоко и плавают далеко. Таково-то быть самому строителем и иметь искусных мастеров, у которых мы теперь время весело и полезно проводили».

О Лефорте Петр Великий говорил: «Когда бы не было у меня друга моего Лефорта[204], не видел бы я[205] скоро того, что вижу ныне в войсках моих».

NB. Надлежит знать, что он первый учредил роту потешных солдат, а потом и гвардии два полка.

Когда механик Нартов находился» в Франции, Англии, Голландии и Пруссии, то Государь в небытность его принял к себе в службу одного токарнаго мастера-агличанина, которой бы ему в точении помогал. По возвращении Нартова в Петербург сей чужестранец, увидя, с каким отменным искуством он точит, возревновал на него и, опасаясь, чтоб Государь из службы своей не отпустил, начал по зависти зачатыя Нартовым работы по выходе его из токарной переделывать по-своему и портить, дабы чрез такое лукавство привесть в немилость у Его величества. Терпел он сие от него несколько раз. Но как некогда по повелению государеву начатую фигуру испорченною нашел, то и принужден был сему агличанину выговаривать жесточае прежняго. Агличанин отвечал грубо и лез драться, но Нартов, оттолкнув от себя, ударил сильно его по носу, который, отскоча прочь, прыгал по полу и зазвенел, потому что у сего агличанина природнаго носа уже не было, а был нос поддельной на пружине и искусно вставливался. В самое то время Его величество, сам в другой комнате при токарном своем станке прилежно трудившийся и необычайный шум услышавший, тотчас вышел к нам и, увидя валяющийся по полу нос, разсмеялся и спросил: «Что за стук?»

На сие Нартов приносил монарху истинную свою жалобу[206], которую терпеливо слушал, а потом, осмотря поврежденную агличанином вещь, говорил так: «Слушай, ты — наемник, а он мой. Точит он тебя лутче. Вперед не шали, живи мирно, когда руской хлеб есть хочешь, инако попотчую вздорнаго гостя дубиной[207]. Художества и науки должны между собою иметь приязнь, а не вражду.

После чего велел поднять ему свой нос, опять вставить и работать. Через час, позвав обоих к себе, помирил и Государыне за обеденным столом расказывая о сем, очень над отбитым носом забавлялся и часто после того, смотря на агличанина того, смеивался.

При всех трудах и заботах государственных Государь жаловал иногда побеседовать[209] и с красавицею[210]. Государь, любя[211] одну госпожу... и думая, что она ему верна, некогда денщикам своим Мурзину и Орлову хвалил ея благочиние[212]. А как они с ним обходились откровенно, да и опасались, может[213], чтоб их любовная история с нею не вышла наружу от других, объявили Государю, что она не такая-то Лукреция, как он думает[214], и что они с ней бывали прежде знакомы.

В один день, когда она к Его величеству пришла, спросил он ее, харашо ль при одном иметь еще двух хахалей. Такой нечаянный вопрос привел ея сперва в чрезвычайное смятение, а потом, покраснев несколько, отвечала дурно: «Я имею одного. Одного!»

Продолжал он речь свою к ней с гневом: «Я покажу тебе еще двоих». При сих словах отворил двери, позвал тех денщиков и, указав на них, сказал: «Вот те, которые глубину верности твоей исмерили».

Красавица, видя себя обличенною, затрепетала и поклонилась и, воздохнув, промолвила: «То было, Государь, прежде, а ныне нет и вперед не будет». Однако Его величество несколько ее потом поучил и после, велев подать рюмку водки, поднося оную ей сам, говорил: «Пей и здаровье свое побереги». После чего оставил ее у себя и простил, любя ее отменно. Такое милосердие истребило в ней прежнюю к распутству склонность, и стала воздержна или, так сказать, после обнаружения сего дела более не смела.

Его величество, полюбя одну девушку, весьма пригожую и жившую в низу дворца, несколько раз у себя ее имел. Хотя сие было и скрытно, однако каким-то образом проведала о сем императрица. Сего ради, желая отличить от прочих новую любимицу, вдруг взяла ее в верх к себе и сделала[215] камерюнферою и нарядила ее отменно хорошо. О таком произшествии Государь совсем не знал, ибо вскоре после того случилось ему зайти в комнату супруги своей, где увидел нечаянно при ней сию знакомую ему девушку. Такая встреча удивила его и внутренне была неприятна. Ея величество, приметя оное, доносила ему с видом благоприятным так: «Хотя ста девушка Вашему величеству и незнакома, однако, думая, что она будет и Вам угодна, взяла ее к себе. Я, Государь, дурных около себя держать не люблю, а она хароша и умна».

Государю такое представление так стало совестно, когда она сие с такою нежностию, ласкою и тонкостию делала, что он, не сказав на сие ни слова, оборотился, вышел вон и после никогда сию девушку больше к себе не зывал, да и вскоре после того выдал[216] ее[217] замуж за чиновнаго и богатаго дворянина.

Его величество, разговаривая с графом Шереметевым, князем Голицыным, князем Репниным о военных делах Людвига XIV, короля французскаго, и о славных полководцах Франции с геройским духом[218], сказал: «Слава Богу, дожил я до своих Тюренов, но не вижу еще у себя Сюллия»[219].

Во время пребывания государева в Лондоне случилось видеть ему на площади аглинских бойцев, сражающихся друг с другом лбами, из которых один побивал всех. Возвратясь к себе в дом, расказывал о таком сражении прочим россиянам и спрашивал, нет ли охотника из Преображенских гранодеров, находящихся при свите его, побиться с аглинским силачем. Вызвался один гранодер, мочной, плотной, бывалый в Москве часто на кулачных боях и на себя надеявшийся, но просил Государя, чтоб приказано было сперва ему посмотреть битвы аглинской, что ему было и позволено. Гранодер, приметив все их ухватки, уверял Государя, что он перваго и славнаго их бойца сразит одним разом так, что с рускими гранодерами вперед биться не захочет. Его величество, улыбнувшись, ему сказал: «Полно, так ли? Я хочу держать заклад. Не постыди нас[220]». — «Изволь, Государь, держать смело и надеятся[221]. Я не только етава удальца, да и всех его товарищей вместе одним кулаком размечу. Вить я, отец, за Сухоревою башнею против кулашной стены хаживал. Я челюсти, зубы и ребры высажу»[222].

Спустя несколько дней, будучи Его величество за столом с некоторыми аглинскими лордами, разговаривал о их бойцах и сказывал, что его гранодер перваго их витязя победит. Лорды, уверенные в[223] силе и искусгве своего победителя, против котораго никто устоять не мог, осмелились предложить, не угодно ли Государю подержать заклад, что агличанин сей одержит верх. «А сколько?» — спросил Государь. «1000 гиней». — «Тысячу гиней! Добро».

К сражению назначен был у одного лорда сад. Его величество, бывшие при нем россияне и прочие лорды прибыли туда. Явились два бойца. Агличанин богатырским своим видом при первом на него взгляде уверял почти уже каждаго, что сия есть для него малая жертва. Все думали, что гранодер не устоит. Тот вызывал соперника своего, но гранодер стоял, поджавши руки, прямо, не спускал ратоборца с глаз и ожидал его к себе. Зрители смотрели со вниманием. Агличанин, нагнув шею, устремил твердый лоб свой против груди гранодерской, шел его сразить, и лишь только чаяли произведеннаго лбом удара, как увидели вдруг, что гранодер, не допустив его до себя, вмиг кулаком своим ударил агличанина по нагбенной[224]шее[225] в становую жилу столь проворно, что гигант шотландской пал на землю и растянулся. Зрители вскричали: «Гусе!», ударили в ладоши, поклонились Государю и заклад заплатили. При сем Его величество, оборотясь ко своим, весело сказал: «Руской кулак стоит аглинскаго лба. Я думаю, что он без шеи».

Тотчас бойцу сраженному пущена была кровь; думали, что он умрет, но он очнулся. Побоище тем кончилось, и слава бойца сего сим случаем погибла. Его величество пожаловал из выиграннаго заклада победившему гранодеру 50 гиней, 50 гиней велел разделить бывшим своим гранодерам, аглинскому бойцу для излечения[226] 20 гиней, а достальные отослал в инвалидной[227] дом.

Потом Государь приказал тут же[228] всем своим гранодерам между собою зделать красный бой, чтоб показать лордам проворство, силу и ухватки руских богатырей, чему все собрание весьма удивлялось, ибо все находившиеся при Его величестве в пришествии гранодеры выбраны были люди видные, рослые и сильные и прямо похожи были на древних богатырей.

Петр Великий, будучи в Париже в 1717 году в июне месяце, когда бывают там сильныя жары и духата великая, приказал для нижних своих служителей и Преображенских гранодеров, при нем в путешествии находившихся, скласть в одном доме на берегу реки Сены каменку, чтоб они парились и в Сене купались. По учинении сего парились руские там, как в бане, и, выходя разгоряченными и красными так, что от них пар шел столбом, кидались[229] в реку и плавали. Такое необычайное видение производило сборище многолюдное зрителей парижских, которыя, смотря на сие с удивлением, думали, что они все тотчас от того перемрут. Королевской гофмейстер Вертон, ко услугам Его величества от дюка д'Орлеана данный, видя сам такое зрелище, Государю немедленно в осторожность доносил, что гранодеры его неминуемо от сего лишатся жизни. Но Его величество, разсмеявшись, отвечал ему на сие: «Не опасайтесь, г. Вертон, они от парижскаго воздуха несколько ослабли, так закаливаются рускою банею. У нас сие бывает и зимою, привычка — другая натура».

16 июня 1717 года Петр Великий, осматривая в Париже учащиеся войски королевския, проезжал оныя верхом с герцогом Орлеанским, дюком Демене и дюком Дегиш и, возвратясь, князю Куракину, бывшему тогда послу Его царскаго величества при француском дворе, сказал: «Я видел нарядных кукол, а не салдат. Они танцуют, а не ходят[230]. Полковой екзерциции надлежит смотреть в Поцдаме».

Иван Михайлович Головин, котораго Государь весьма жаловал, был послан в Венецию, чтоб там узнать и научиться конструкции кораблей и италианскому языку. Находился он там четыре года. По возвращении его Петр Великий, желая знать, чему он выучился, взял его в Адмиралитейство, повел его на корабельное строение и в мастерские палаты, где распрашивал обо всем, но увидел, что он ничего не знал. Наконец спросил его, выучился ли хотя италианскому языку, но Головин признавался, и в том что мало успел. На сие Государь ему сказал: «Ну так что ж ты делал в Венеции?» — «Всемилостивейший Государь, — отвечал ему Головин, — я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу[231] и почти никуда не выходил из горницы». Его величество, как ни был вспыльчив, однако откровенностию или признанием его был так доволен, что леность его ознаменовал только[232] титлом[233]князь-баса и велел его нарисовать на картине с курительною трубкою[234], сидящаго за столом, веселящагося и окруженнаго подле[235] музыкальными инструментами, а математические инструменты, брошенные вдали в знак того, что он наук не любил, а выучился только на басу играть. Картину сию видел я сам у Государя. Со всем тем был он в службе при Адмиралитействе генерал-майором. Его величество любил его за прямодушие и за верность. В беседе, когда Государь бывал весел, между своими называл его[236] в насмешку ученым[237] человеком и знатоком корабельнаго мастерства.

Когда Государь желал учинить мир с Карлом XII и о том ему предложено было, то Карл отвечал надменно так «Я сделаю мир с царем тогда, когда буду в Москве». На сие Петр Великий сказал: «Брат мой Карл все хочет быть Александром, но я[238] уповаю на Бога[239], что он не найдет во мне Дария».

По истории известно о бесчестном поступке Августа, короля польскаго, который, струся Карла XII, невзирая на все оказанныя Петром Великим ему дружеския вспоможении, выдал королю генерала Паткуля, бывшаго послом российским, в противность прав и к крайнему оскорблению монарха, который по повелению Карла XII был колесован и усечена была ему глава и взоткнута на кол.

Его величество, уведомясь о таком бесчеловечном поступке, весма сожалел о сем несчастном Паткуле и сказал: «Август научился трусить у поляков и слова, даннаго мне, не соблюл, а Карл непримирим и свиреп. Оба дадут Богу ответ за Паткуля[240]. Герой должен быть великодушен, а не жесток».

При отъезде своем из Парижа Петр Великий сказал: «Жалею, что домашния обстоятельствы принуждают так скоро оставить здесь науки и художествы, и жалею притом, что Париж рано или поздно[241] от роскоши падет[242] или от смрадной вони вымрет».

Петр Великий, увидя нечаянно поставленный под великолепным балдахином сходный портрет супруги своей императрицы[243] Екатерины I в столовой зале, был весьма доволен дюком Дантином, который сие приготовить велел. Государь, сев за стол[244] против сего[245] портрета[246], во время обеда часто на оный смотрел, был весел и дюку сказал: «Вы отгадали: я ее люблю и[247] Вас как[248] за учтивость[249] такую и за такое с женою свидание[250], не ожидаемое здесь, благодарю».

Петр Великий оказывал великое желание заключить дружеский союз с Франциею, но он не согласовал[251] тогда с планом политическим кардинала Дюбуа, перваго министра, на что сказал: «Господа думают о пользе, но слуги часто ее портят, когда господа слушают слепо слуг».

Его величество, будучи в Персицком походе и расположась лагерем близ города Тарку, намерялся с войском итти к Дербенту. Весьма дальный поход, трудныя по морю переправы и по степям и знойный[252] жар изнуряли крайне силы солдатския и причиняли в некоторых уже уныние, но Государь, преодолевая все препятствия, был всегда войску своему примером мужества и неустрашимыя храбрости. Он под вечер ходил по лагерю, примечал упражнение солдат и охотно желал ведать, что о сем походе начальники и подчиненные говорят. Наконец зашел он к генералу-майору Кропотову в полатку, сел и разсуждал с ним, каким образом продолжать выгоднее путь далее. Солдаты близ сея палатки варили все тогда для ужина себе кашу, не приметивши, что Государь находился тут, вели между собою разные разговоры, и когда между прочим один[253] в разных походах бывалый и заслуженой солдат мешал[254] кашу и, отведав ее, к прочим товарищам сказал: «То-та, братцы, каша, каша — веселье наше», а другой, недавно служивший, вспомня жену свою и воздохнув, ему на то отвечал: «Ах! Какое веселье, разлука наша»[255]. — «Врешь, продолжал[256] старый солдат, ударив по плечу сего[257], — в походе быть — должно жену[258] забыть», то Петр Великий, услышав сие, выскочил вдруг из палатки и[259] спросил у них[260]: «Кто кашу веселием и разлукою называет?» Стоявшие при том прочие солдаты показали ему обоих. Монарх, оборотясь потом к Кропотову, приказывал таю «За[261] веселие жалую сего солдата сержантом, а того, который в походе разлуку вспоминает, послать при первом случае на[262] приступ, чтоб лучше к войне привыкал, о чем в приказе всему войску объявить», что и исполнено было.

После славной баталии Полтавской и[263] по взятии левенгауптскаго корпуса, когда совершен был[264] благодарный молебен и отправлялось торжество[265], Государь Петр Великий к предводителям войск своих сказал: «Теперь благодаря Бога бремя тяжкое с плеч моих свергнуто. Храбростию войск моих гордыя Карловы мысли так разшибены, что трудно будет ему паки собирать их вместе. Бог устроевает по-своему. Карлу хотелось побывать в средине Великия России, но теперь находится[266], чаятельно, за Днепром в стране турецкой».

На другой день совершенныя под Полтавою победы, когда представлены были Его царскому величеству яко победителю все шведские пленники без всякаго оружия, то принял он их весьма милостиво, отдал им шпаги[267] и сожалел о их несчастии и о Государе их немиролюбивом. Он угощал[268] в шатре своем столом знатных шведских генералов: фелдмаршала Реиншидда, графа Пипера[269], герцога фон Виртенберг, генералов Штакелберга, Левенгаупта и прочих — и пил за здаровие их с таким достопамятным изъяснением: «Я пью за здравие моих учителей, которые меня воевать научили».

Петр Великий, уведомясь, что Карл XII по сию сторону реки Ворсклы при заложении редутов и раскатов был так сильно ранен пулею в ногу, что принуждены были отнестъ его в лагерь ради лечения, выговорил к генералом своим следующую речь: «Жалею сердечно, что брат мой Карл, пролив много крови человеческой напрасно, лиет ныне и собственную[270]кровь свою ради одной мечты быть властелином[271] многих царств. Когда остарожно владеть не хочет своим королевством, то как может повелевать вселенною? Но при всем его упорстве кровь его для меня драгоценна и я желал бы мир[272]иметь с живым Карлом. Я, право, не желаю, чтоб пуля моих солдат пресекла жизнь его[273]».

Известно, что Петр Великий и Август, король польской, имели силу телесную необычайную и превосходящую силы человеческия. В один день, когда случилось быть обоим сим монархам вместе[274] в городе Торне, представлено было зрелище битвы буйволов. Тут захотелось поблистать Августу пред царем силою своею. Того ради, схватя за рог разсвирепевшаго буйвола, одним махом саблею отсек ему голову. «Постой, брат Август, — сказал ему Петр, — я не хочу явить силы своей пролитием крови животнаго, но прикажи подать свернутую кипу сукна. По принесении оныя царь, взяв одною рукою кипу, кинул ее вверх, а другою рукою, выдернув вдруг кортик свой, ударил по ней так мочно, что разсек ея надвое. Август, сколько потом ни старался учинить то же, но не был в состоянии.

При свидании с королем Августом в Бирже[275] царь Петр Алексеевич остался у него ужинать. Во время стола приметил Август, что поданная ему серебряная тарелка была нечиста и для того, скатав ее рукою в скалку, бросил в сторону. Петр, думая, что Август щеголяет перед ним силою, сложил две тарелки, скатал также вместе и положил перед себя. От сего игра сия распространилась далее. Оба сильные Государи начали вертеть по три тарелки и перепортили б весь сервиз, ибо сплющили между ладоней две большие чаши[276], если бы шутку сию не кончил росийский монарх следующею речию: «Брат Август, мы катаем серебро изрядно[277]. Только надобно подумать о том, как бы[278] покатать нам[279] шведов». После чего, встав оба из-за стола[280] и обнявшись, пошли в королевскую спалню, где встретила их[281] любовница королевская, которую Государь, подняв на руки, поцаловал, а потом, поднеся к Августу, в шутках посадил ему на плечо, сказал притом, смеючись: «Такс, брат, ездят ныне красавицы на нас»[282]. Король отвечал: «Теперь на мне, а после все подо мною».

Сею острою забавою давал[283] Государь[284] чувствовать Августу, что он хитрости его фаворитки в разсуждении войны ведает[285]

В начале 1701 года король польский отправился в принадлежащую князю Радзивилю при курландских границах крепостцу Биржу, куда прибыл и Государь Петр I, равномерно и герцог курляндской Фердинанд для того, чтоб о тогдашних делах против шведов переговорить и учинить условие. Сего ради Его величество король польский всячески старался российскаго монарха разными забавами угостить, и когда за столом[286] были они[287] уже веселы, то Петр Великий пил здаровье польскаго и, пожав ему руку[288], говорил[289]: «Да здравствует то, что мыслим мы[290]. Желательно, чтоб было[291] сие[292] так твердо[293], как сильны наши телеса». На сие ответствовал король: ,Да здравствует сила, с силою соединенная, которая врагов разсеет в прах», при сем встав; герцог курляндский поклонился обоим Государям и при питии их здравия сказал: «А мне остается благополучно под защитою сил[294] ваших[295]жить, чтоб лев не проглотил курландцов живых»[296]. Царь Петр, разсмеявшись, ему сказал: «Не бойся, брат, у нас для етава зверя[297] железныя сети. Когда разинет зев, так дадим ему покушать кирпичей».

На дороге в Париж приготовлен был для Государя великолепный обед в Бове тамошним епископом, но Его величество там остановиться не разсудил, а когда ему находившиеся при нем сопутники докладывали, что на пути такого обеда не получат, то сказал он им в ответ: «Для солдата был бы хлеб да вода, так он уже тем и доволен».

В 1717 году майя 27 дня в Париже посещал Государя правитель Франции герцог Дорлеан. Первое слово Петра Великаго к дюку было такое: «Радуюсь, что в славной столице вижу славнаго и мудраго правителя», на что дюк отвечал вдруг: «А я за щастие почитаю видеть самолично великаго царя и великаго Государя».

Разговор продолжался между ими с полчаса. Князь Куракин яко посол росискаго двора был при сем для перевода. Петр Великий удивлялся разуму дюка Орлеанскаго, а дюк удивлялся отменным дарованиям сего монарха. Оба были довольны свиданием своим.

После учиненнаго малолетным королем Людовиком XV Петру Великому поздравительнаго посещения, котораго сопровождал дядька его маршал де Виллерой и котораго встретил Государь у кареты[298], спустя два дни Его царское величество учинил королю взаимное поздравление, и когда малолетный король при встрече Государя с знатными францускими вельможами стоял на рундуке крыльца, то Петр I, не выходя из кареты, велел чрез министра своего князя Куракина[299] донести, что он дотоле не выдет, пока король не сойдет к нему

равномерно[300] на землю. Прозорливое француское министерство[301] решилось сие зделать, опасаясь, дабы в противном случае царь Петр не возвратился назад.

Король сведен был дюком Орлеанским. Государь вышел из кареты, поднял молодаго короля кверху, обнял, поцаловал и на руках своих понес в королевския чертоги. А как на пути доложено было Его величеству чрез дядьку маршала Виллероя, чтобы соизволил он вручить короля ему яко определенному дядьке и хранителю здравия его, то Петр Великий с веселым лицем отвечал на сие так: «Держа[302] всю Францию на руках своих, не уроню ее, ибо Государь Государя блюсти умеет», после чего вошел он с ним в аудиенц-залу, в которой на троне приготовлены были двое кресел, сел на кресле по правой стороне, держал, обняв одною рукою, короля на левом своем колене и таким образом церемониальный обряд свидания пред глазами всех герцогов и министров француских по-своему кончил. Обратно[303] шли оба[304] Государя[305] рядом[306] и прощались оба, снизойдя, у кареты[307]. Я сам был очевидным свидетелем сего, находясь в то время по царскому указу в Париже. Сего приключения не найдет читатель ни в какой книге, и французския летописи такого удивительнаго явления в разсуждении политики и гордаго образа двора своего в себе не заключают. Дюк Орлеанский стоял подле кресел, а позади стоял маршал Виллерой, в стороне же князь Куракин для перевода.

Во время обеда в Париже, когда Государь приметил, что один французской министр пристально на него[308] смотрел и как будто бы удивлялся, что он гложет мясо от кости говяжей, велел чрез Куракина ему сказать так «Не дивись тому, что я гложу кость животнаго, но подивитесь тому, что гложут прочие кости человеческия», то есть что министерство французское изнуряет налогами и податьми подданных сего королевства.

Присланная по Его царское величество карета запряжена была восмью конями, пред которою находилось множество ездовых. Поставленная гвардия отдавала ружьем честь при игрании музыки и при барабанном бое. Оказываемыя почести Государю соответствовали величеству и славе его.

В свите Его величества находились князь Куракин, князь Долгорукой, Шафиров[309], Петр Толстой[310], Иван Бутурлин да генерал-адъютант[311] Его величества[312] Павел Ягушинской.

В 1714 году Государь, будучи в Финском заливе со флотом от Гелсингфорса к Аланду претерпел великую опасность в потерянии жизни. В нощи востал противной ветр, поднялась столь великая буря и ударение волн, что флот был в крайнем бедствии и все думали, что нет спасения. Его величество, увидя карабельщиков своих робость, решился итти сам на шлюбке к матерой земле, чтоб зажжением огня обнадежить их близкостию оной. Бывшие в корабле его офицеры, ужасаясь отважности монаршей, пали к ногам его и просили неотступно, чтоб отменил сие гибельное намерение и чтоб им сие исполнить повелел[313]. Но Государь не послушал их, сел с несколькими гребцами на шлюбку и поплыл. Рулем управлял Его величество сам, а гребцы работали в гребле так сильно против беспрестанно ударяющихся волн, что ослабевать уже начали и потопления ожидали. В таком их отчаянии Петр I[314] в одобрение кричал[315] им: «Чего боитесь? Царя везете. Кто велий, яко Бог, Бог с нами[316]. Ребята, прибавляйте силы». Такая речь возобновила мужество во всех, и он пробился сквозь валы до берега, куда вышед, зажег огонь и тем дал знак флоту, что он счастливо туда прибыл.

12 июня 1717 году был Государь в Париже на Монетном дворе, где герцог Антинский его ожидал. При тиснении медалей вдруг напечатана была одна золотая медаль и поднесена Петру Великому герцогом. Его величество, взглянув на нее и увидя свой портрет, а на другой стороне изображение, к славным делам его относящееся, сказал герцогу: «Сей дар столь любезен мне, сколь любезны изображенныя на прочих медалях дела Людовика XIV».

Поднесенная медаль представляет на первой стороне трудный образ в латах, покровенный порфирою, с надписью: «Petrus Alexiewitz, Tzar. Maj. Russ. Imperator». На обороте при восходящем солнце от земли парящая Слава, которая трубным гласом возвещает славу его. Надпись[317]: «Vires aquirit eundo», т. е. «От часу сильняе». Внизу: «Lutet: Parisi, MDCCXVII».

Государь, ехав верхом в городе Варшаве, вздумал посмотреть один славный монастырь. Чего ради, приближась к воротам монастырским, приказывал оныя отворить, но приворотник, не смея сего учинить, доносил ему, что сии врата святыя. Государь отвечал: «Лжешь, каменныя. Святые врата в царство небесное. Здесь въедем мы верхом, а туда с добрыми делами пойдем пешком».

Петр Великий имел частое в Варшаве свидание с одною разумною и доброю старостиною, которая, будучи в родстве с первыми польскими магнатами, ведала политическую связь и разныя дела королевства, а особливо кардинала и примаса Радзиевскаго интриги[319] и к королю шведскому наклонность, и Государю по дружеской с ним привязанности многое открывала. Старостина, зная, что Его величество жаловал быть в беседе с польскими красавицами, пригласила к себе несколько госпож, жен польских вельмож, и сего знаменитаго гостя обще с оными вечерним столом угощала. А как разговор нечаянно зашел о Карле XII, предпринявшем вступить с войсками чрез Польшу в украинския земли, и одна из них противной стороны короля Августа, следовательно, и Петра Великаго, будучи по любовным с королем интригам в ссоре, под видом учтивой шутки насчот обоих монархов нечто остро сказала, то Государь, оборотясь к ней, говорил: «Вы шутите, сударыня, за столом при всех, так позвольте мне после ужина пошутить с вами наедине». Сия резкая очная речь в такое привела ее смятение, что после не могла она ничего уже промолвить. Но Государь так умел ея смягчить и обласкать, что в самом деле с нею наедине был и имел ее своею приятельницею.

В 1702 году города Олонца поп Иван Окулов, уведавший о шведах, что они стояли в Карельском уезде, собрал охотников из порубежных жителей с 1000 человек, пошел за шведской рубеж, разбил неприятельские заставы, побил до 400 шведов, взял рейтарские знамена, барабаны, ружье и провиант. А как такое неожидаемое произшествие дошло до сведения Его царскаго величества, то Государь фелдмаршалу Шереметеву сказал: «Слыхал ли кто такое диво, что поп мой учит духовных сынов отворять врата купно в рай и в шведскую область».

За сие пожаловал Его величество попу 100 ру богатую рясу и золотую медаль, а бывшим при том действии по хорошему кафтану, по сабле и по 2 ру денег[320]. После Государь, когда бывал в Олонце, приставал в доме у сего попа, а дочь его с награждением[321] выдал замуж.

В 1702 году, когда Канецкая крепость (или Канцы) взята была, то получена ведомость о приходе на взморье шведских кораблей и что они, пришед к устью Невы-реки, зделали в город лозунг двумя выстрелами из пушки. Фелдмаршал Шереметев приказал отвечать им в своем обозе также двумя выстрелами, чтоб тем скрыть от кораблей взятие сего города и чтоб их обмануть. По сему лозунгу прислан был[322] на берег с адмиральскаго корабля бот для лоцманов. Караул из росийских войск, скрывшийся в лесу, одного из шведских матрозов поймал, прочие же ушли, от котораго сведали, что тою ескадрою командует вице-адмирал Нумере.

После сего пришли два шведския военныя судна и стали перед устьем Невы-реки. Уведомленный о сем царь Петр Алексеевич[323] яко капитан бомбардирской роты и порутчик Менщиков в 30 лотках с[324] гранодерами и солдатами[325] Преображенского и Семеновского[326] полков[327] отправились[328] туда и ввечеру, прибыв на устье, скрылись[329] за островом против деревни Калинкиной к морю. На развете[330] Государь с половиною лодок поплыл греблею подле Васильевского острова под прикрытием леса и заехал сии суда от моря, а другой половине велел с верху на них пуститься. Неприятель, увидев сие, вступил в бой и на парусах пробивался к ескадре. Однако Его величество, догнав сии суда и невзирая на жестокую стрельбу из пушек, одною ружейною стрельбою и гранатами оба судна взял и привел в лагерь к фелдмаршалу. На одном[331]было 10 пушек, а на другом 14 пушек.

Государь, возблагодаря за сию первую морскую победу Богу, при троекратной стрельбе из пушек после молебна фелдмаршалу и прочим генералам сказал: «Я рекомендую бывших со мною офицеров и салдат. Сия победа храбростию их получена. Благодаря Бога небывалое сбылось и лодками начинаем уже брать неприятельския корабли»[332].

За сию викторию бомбардирский капитан, индриган Менщиков зделаны кавалерами ордена св. Андрея, также и господин постельничей Головин, который в той же партии находился. Кавалерии наложены были на них чрез адмирала графа Головина, перваго кавалера сего ордена, а офицерам даны золотыя медали с цепьми, солдатам же — медали без цепей.

Государь не только что сам страстную охоту к водяному пути имел, но желал также приучить к сему и фамилию свою. Сего ради в 1708 году прибывших из Москвы в Шлиссельбург цариц и царевен там[333] встречал и оттуда с ними на буерах приплыл в Петербург. А как адмирал Апраксин верстах в 4-х от Петербурга на яхте с пушечною пальбою их принял, то Петр Великий в присутствии их ему говорил: «Я приучаю семейство мое к воде, чтоб не боялись моря и чтоб понравился им Петербург. Кто хочет жить со мною, тот должен часто быть на море»[334].

Его величество подлинно сие чинил и с фамилиею своею многократно в Петергоф, в Кронштат и к Кроншлоту по морю езжал.

NB. Приехавшие из Москвы были царица Прасковья Федоровна, супруга царя Иоанна Алексеевича, и дочери ее — царевны Екатерина, Анна и Парасковьи Ивановны; царевны же Наталья, Марья и Федосья Алексеевны.

[Когда Его величество жестоко раненаго на Левенгауптской баталии и в росийской службе бывшаго генерала-порутчика князя Дармштатскаго... сам посещал, то, обняв его, говорил ему: «Я усердия и храбрости Вашей, князь, не забуду во всю жизнь. Прошу Бога, чтоб Он Вас исцелил, дабы я мог действительно Вам доказать мое признание и благодарность и то, что Вы жизнию жертвовали ради меня славно»[335]. Но сей князь скоро потом умер, котораго тело привезено после в Смоленск и с воинскими почестями погребено.][336]

Его царское величество писал своеручно к полномочным министрам — генералу-фелдцейхмейстеру графу Брюсу и тайному советнику барону Остерману — о благополучном мире тако: «Я намерен был ехать к Выборгу для осмотрения границ, но, приезжая к Дубкам, получил от вас подписанный и размененный трактат, которая нечаянная так скоро ведомость нас и всех зело обрадовала и что сия трехвременная жестокая школа такий благий конец получила, понеже трактат так вашими трудами зделан, хотя б написав нам и только бы для подписи послать господам шведам, более бы того учинить нечего, за что вам зело благодарствуем и что славное в свете сие дело ваше никогда забвению предатися не может, а особливо николи наша Россия такого полезнаго мира не получала. Правда, долго ждали, да дождались. За еже все да будет Богу, всех благ виновному, выну хвала».

При торжественном поднесении от всея России Государю титла Великаго, Отца Отечества и императора Его величество к сенаторам ответствовал так:

«1) Зело желаю, чтоб наш весь народ про то узнал, что Господь Бог прошедшею войною и заключением мира сего нам зделал.

2) Надлежит Бога всею крепостию благодарить, однако ж, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталась, как с монархиею греческою.

3) Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очьми кладет как внутрь, так и вне, отчего облегчен будет народ».

Его величество в путешествие свое во Францию был в городе Остенде, осматривая крепость. В то время случилась тут казнь преступникам, между которыми был и солдат, приговоренный к смерти, который Государя просил, чтоб он ради прибытия Его величества от смерти был избавлен. Его величество, подвигнутый сожалением, говорил об нем тамошним начальникам таю «Я желаю, чтоб сему несчастному солдату дарована была жизнь, дабы по случаю пребывания росийскаго[338] салдата Петра Михайлова здесь возымел он воскресение от мертвых». По которому прошению солдат был свобожден от смерти немедленно.

Государь, приехав в город Кале и смотря салдатскую ексерцицию, увидел нечаянно француза, огромнаго великана, именем Николая, спросил, хочет ли он быть у него, и когда он желание свое объявил, то Его величество ему сказал: «Я беру тебя с собою в Россию, только не салдатом, а ради дива, что между французами находятся такие великорослыя дубы». Сей великан есть тот, который сохраняется в С.-Петербургской кунсткамере.

Государь Петр Великий, смотря в Париже великолепную духовную церемонию на праздник Сошествия Духа, к министрам своим сказал: «По наружности народ святой, а[339] о внутренности их[340] сказать не могу, понеже обхождения не имел. Князь Куракин ведает про то больше. Я думаю, что у Бога получается вечность в простоте верою и любовию, а не трубным гласом и музыкою при пушечной пальбе. Однако сей образ для черни хорош».

[1]В ркп. «как самому» вписано над строкой.

[2] В ркп. «так и от других приближенных любимцев царских» вписано над строкой и на полях.

[3] Начало второго «рассказа» вплоть до знака примечания вписано над строкой над вычеркнутым словом «некогда».

[4] В ркп. слово «выхваляемы» переправлено на «похваляемы».

[5] Слово «пред» вписано в ркп. над строкой.

[6] В ркп. окончание «ю» переправлено на «ем».

[7] Окончание слова «ия» переправлено на «ое».

[8] Слово «абхождение» в ркп. вписано над строкой более мелким почерком.

[9] Далее вычеркнуто одной чертой: «только Париж воняет».

[10] Вписано другими чернилами после вычеркнутого.

[11] «Ни» вписано в ркп, над строкой.

[12] В ркп. «и» повторено дважды.

[13] В ркп. «со» повторено дважды.

[14] Далее в ркп. вымарано: «Девиер».

[15] Фамилия приписана на полях.

[16] Далее в ркп. жирно вымарана фамилия: «Нащокин»?

[17] Слова «Нелюбохтин, Андр. Коне. Нартов, любимый его механик и токарный мастер» в ркп. вписаны над строкой и на полях.

[18] Далее не разобрано несколько букв, вписанных над строкой.

[19] Вписаны над строкой слова: «курьер Сафонов».

[20] Далее в ркп. вписаны другими чернилами и более мелким почерком слова: «вот все его приближенные».

[21] Слово «звери» вписано над вымаранным «не».

[22] Буква «е» в слове переправлена другими чернилами на «ять».

[23] В ркп. в частице «бы» буква «ы» переправлена на букву «ер».

[24] Многоточие поставлено в ркп.

[25] В ркп. «бы» вписано над строкой.

[26] В ркп. слова «Макарову, собственному секретарю своему» вписаны белее мелким почерком позднее.

[27] В ркп. «много» вписано на полях перед вычеркнутым словом .довольно».

[28] «Более» вписано в ркп. на полях после вычеркнутого слова «много».

[29] «иному» вписано жирными буквами по другому слову, которое в силу этого не читается.

[30] «Двурублевых» вписано в ркп. над жирно вымаранным, словом.

[31] Лейбницем писанный. — Примеч. А.А Нартова.

[32] Слова «из Парижа и писанное» в ркп. вписаны над строкой.

[33] Далее жирно вымарано слово «охотники».

[34] Слово вписано на полях.

[35] Слово вписано над строкой.

[36] Слово вписано на полях, а следующее, вписанное над строкой, жирно вымарано.

[37] Слово вписано над строкой.

[38] Далее в ркп. следует знак звездочка (*), означающий завершение «рассказа», но поверх него написаны добавленные позднее два предложения.

[39] В ркп. переправлено слово «России» на «города».

[40] В ркп. слова «в отсутствие государево» вписаны над строкой.

[41] Карчмин — бонбардирской роты офицер, котораго батареи на Васильевском острове на берегу устья реки в море и с великим успехом действовали против приплывших шведов. — Примеч.АА Нартова

[42] Надлежит знать, что Государь в бытность свою в Париже несколько дней в Марли жил и, немного отменнее полюбя, по большей каштановой и липовой алее часто прогуливался и потом у каскада Агрипинина покоился и народу любопытствующему (последнее слово вписано над строкой. — П. К.) позволял себя тут смотреть. — Примеч. А А Нартова.

[43] В ркп. очевидная описка, отсутствует согласование: «одно».

[44] Князь-папа был Зотов (фамилия вписана поверх жирно вымаранной «Бутурлин». —П.К.), котораго он произвел в достоинство папежское в пасмеяние почитающих оное. — Примеч. А А Нартова.

[45] В ркп. очевидная описка, отсутствует согласование: «заблуждении».

[46] В ркп. слово не дописано: «челобитну»

[47] В ркп. окончание «ому» исправлено на «аго».

[48] Следующее далее окончание фразы приписано позднее

[49] Многоточие поставлено в ркп.

[50] Следующее слово жирно вымарано: «купил»? Написанные над ним слова«велев построить» вычеркнуты одной чертой. Еще выше другими чернилами написано «пожаловав».

[51] «Близ дворца» вписано над строкой.

[52] «Захаживал к нему, беседовал у него» вписано поверх жирно вымаранного:«бывал у него вместе»?

[53] Буква «з» в слове вписана позднее другими чернилами.

[54] Слова расставлены нами согласно стоящим над ними в ркп. номерам:

[55] «И на токарном простом станке тачивал» вписано в ркп. над строкой.

[56] «И» исправлено в ркп. на «Он».

[57] «Чего ради» вписано над жирно вымаранный: «велел»?

[58] В ркп. вписано над строкой «указал». Потом буква «л» исправлена на «в».

[59] «Оную» вписано на полях. Далее вычеркнуты слова первоначального текста: «баню, в которую».

[60] «В нее с денщиками» в ркп. вписано над строкой.

[61] Далее в ркп. вымарано следующее: «в один день, будучи в оной, приказал по обыкновению быть».

[62] Далее в ркп. вымарано «себя».

[63] Слово вписано над строкой.

[64] В ркп. «му» исправлено на «го».

[65] В ркп. «у» исправлено на «а».

[66] В ркп. «у» исправлено на «а».

[67] Далее в ркп. вымарано: «и видя, что он жарко».

[68] «А как Левонтьев некогда слишком» вписано в ркп. над строкой.

[69] В ркп. жирно вымарана концовка слова: «ет»? Над вымаранным вписано «вал».

[70] «То Государь, смеючись» вписано в ркп. над строкой.

[71] Далее в ркп. следует знак «F». Последующие слова Петра I вписаны под таким же знаком (вставки в текст) на полях позднее при переработке первоначального текста ркп.

[72] В ркп. слово «желаю» переправлено на «хочу». Далее в ркп. следует либо вымаранный, либо перечеркнутый текст с многочисленными вписанными между строк и, наоборот, вычеркнутыми либо вымаранными словами или фразами — следами неоднократной переработки, из которого оказалось воз можно прочитать нижеследующее: «Вить здесь [его]... сильно вертеть, ты... зажаришь*²» нас⁽¹> живых...» Изреченье «вертеть колесом» значит то, что должность была ученика сего вертеть... колесом, когда Его величество тачивал, к чему потребна была отменная мочь. Обыкновенно жаловал Государь сему Левонтьеву за каждую баню по рублю, сказывая, что он не более сего платил и в Париже на реке Сене тому банщику, которой его тер, приказав зделать тамо каменку и полки, что зделано было на берегу реки Сены в одном домике, что бывшие при нем россияне выпаривались от жару раскаленными и красными бросались в Сену и для прохлады в ней купались, [чем] парижской народ сматрел на сие [доволно?], чаял, что все они от простуды перемрут, но, видя их после здаровыми, бодрыми и [и не получившими от того] никакой болезни не чувствующими, весьма тому дивился, что знатные господа французы, сперва не веря сему, приезжали смотреть на». Далее в ркп. помещен знак вставки в текст — перевернутая заглавная латинская буква F. Завершение текста, следующее за этим знаком и также перечеркнутое, приведено в низу листа: «Преображенских гренадер, давали им по нескольку люидоров, чтоб они перед ними из бани выходящими в Сене плавали. Гвардейцы [они] ныряли, плавали стоя, на спине, на боку и переплывали чрез Сену».

[73] «Вестей» вписано над строкой.

[74] «Далее в ркп. следует знак вставки текста — перевернутая на 180° буква F. Добавленный текст приписан в низу листа за таким же знаком.

[75] «В беседе» вписано над строкой.

[76] «Или ковш с вином, называемый «Орел»« вписано над строкой.

[77] «Не обижал» вписано над строкой.

[78] Слово вписано над вымаранным «веселился».

[79] Слово вписано над строкой.

[80] Буква «о» переправлена на «ым».

[81] Слово вписано поверх вычеркнутого «людином», то есть над второй частью слова «простолюдином».

[82] В ркп.запятой нет ни после слова «позавтракав», ни после «в 6 часов», поэтому она поставлена нами произвольно.

[83] Далее слова «в одноколке к работам на строения, оттуда» вписаны над строкой.

[84] В ркп. «на» переправлено на «к».

[85] В ркп. окончание «ы» переправлено на «ам»: работам.

[86] В ркп. фраза вписана над строкой.

[87] В ркп, «спустя с полчаса» вписано над строкой.

[88] «С докладу» вписано над строкой.

[89] Далее в ркп. следует знак вставки текста — перевернутая на 180' буква F, и последующая часть предложения до слова «Девиер» включительно написана на полях.

[90] Далее в ркп. поставлен другой знак введения дополнительного текста (Е), и заключительная часть предложения вписана на полях же выше предыдущей текстовой вставки.

[91] В ркп. сокращение: «велич.».

[92] В ркп. слово переправлено из «ходя»: буква «х» изменена на «р» и приписана «б».

[93] Далее в ркп. вымарано «к» и поверх написано «прускому».

[94] Далее в ркп. вписано над строкой «барону Мардефелду».

[95] В ркп. далее вымарано слово «их».

[96] Далее в ркп. вписано над строкой .домашних горестей и»

[97] Поверх вымаранного «приводя» вписано «преклоняю».

[98] «И хотя в первом жару» вписано над вымаранным словом «правда»

[99] Далее в ркп. союз «и» переделан в жирную букву «о», которая объединена со следующим словом «отходчив», причем ранее написанная буква «о» в начале этого слова оказалась записанной.

[100] 'Далее в ркп. зачеркнуто «их» и приписано позднее еще одно предложение. При дописывании этого предложения более мелким почерком оказался записанным знак звездочка (*), который был ранее поставлен над номером следующего45-го рассказа' — свидетельство того, что фраза была добавлена позже.

[101] Далее в ркп. предложение приписано позднее болеемелким почерком.. ^шЭти слова Петра I вписаны над строкой.

[102] Далее в ркп. вписано над строкой «отговариваясь зубною болью».

[103] Эти слова Петра I вписаны над строкой.

[104] Далее в ркп. вымарано слово «села», над которым написано «повиновалась».

[105] ркп. в слове «будь» «бу» исправлено из «не», а ,дь» дописано сразу же, то есть в строке и столь же кратным почерком.

[106] Слова Петра [расставлены согласно проставленным над ними номерам: «Я⁽²⁾ вылечил⁽³⁾твою жену. Поди⁽¹⁾...».

[107] Далее в ркп. вымарано слово «после»

[108] В ркп. «и екипажмейстеру» вписано над строкой.

[109] В ркп. в слове «повеселюся» описка: «по» при переносе слова на оборотную сторону листа повторено второй раз.

[110] «Далее в ркп. вписано между строк «и алмазов».

[111] Далее в ркп. вписаномежду строк «Крамершу»

[112] «Когда примечали пасмурность его» вписано в ркп. над строкой.

[113] В ркп. «видеть» исправлено на «видя».

[114] «Гостю» вписано в ркп. над вычеркнутым «ему».

[115] Следующее предложение вписано позднее мелким почерком.

[116] Дмитрий Андреич Шепелев был путевым маршалом. — Примеч. Л Л Нартова.

[117] В ркп. слово вписано над вымаранным «других».

[118] в ркп. часть слова «ненавидел» («навидел») написана над вымаранным «терпел».

[119] В ркп. «без совести» написано над вымаранным и залитым чернилами словом: «злой»?

[120] В ркп. «ему» получено путем исправления. Буква «и десятеричное» переправлена на «е», к которой в строке же приписано «му».

[121] В ркп. далее следует жирно вымаранное слово: «ничему»?

[122] Последующее завершение этого высказывания Петра I вписано над жирно вымаранным: ,Я много видал примеров и неблагодарность наказывал». Над словом «наказывал» написано также вымаранное слово «терпел», а предшествующее ему «на» исправлено на «не» («не терпел»).

[123] В ркп. последняя буква слова переправлена с «я»

[124] Слово вписано на полях.

[125] В ркп. «любимое мое» вписано над строкой.

[126] «Наперед изволил он читать и» вписано над строкой.

[127] Далее в ркп. вычеркнут союз «и».

[128] В ркп. описка: «сол» повторено дважды.

[129] Дальнейшее в ркп. вписано позднее. Оказавшаяся на месте дополнения звездочка была записана, а «63» — номер очередного «рассказа» — вычеркнут и перенесен на поля

[130] Далее в ркп. вымарано слово «мне».

[131] Далее в ркп. вымарано слово «говорит»

[132] Слово вписано над вымаранным

[133] В ркп. «я постараюсь» переправлено из «я стараться буду».

[134] В ркп. вычеркнуто «его».

[135] Слово «хотя» вписано на полях и поставлен знак вставки (F), котораяпомещена ниже на полях же.

[136] «Отечеству пред вами служил» вписано после знака вставки (F) на полях.

[137] Далее в ркп. дан знак вставки (перевернутая на 180°букваР) и следуют 7 строк вымаранного текста: «Сим Государь показывал подданным пример, что заслуги не должны иметь посторонняго хода и воздаются сами по себе, каковые награждения по делам исполнялись беспристрастно и в точ-ности». Дополнение под знаком вставки приписано в низу листа.

[138] Далее в ркп. вымарано слово «большой».

[139] Слово «Петра» вписано над строкой.

[140] В слове «Великогагина» «Велико» в ркп. вписано над строкой.

[141] «Велико» в ркп. вписано над строкой.

[142] «По службе» в ркп. вписано над строкой.

[143] «С матерью» в ркп. вписано над строкой.

[144] В ркп. две последние буквы слова «слышал» переправлены на «у».

[145] В ркп. «что» вписано над строкой.

[146] Далее в ркп. вычеркнуто двумя чертами: «Я их держу сам».

[147] В ркп. зачеркнуто «и», а над зачеркнутым вписано «что».

[148] В ркп. «сие» вписано над вычеркнутым одной чертой словом «такое».

[149] В ркп. слово «диво» переправлено на «дивились».

[150] Далее в ркп. вычеркнуто двумя чертами «своей».

[151] Слово «обороны» в ркп. вписано над вымаранным «защищения».

[152] Далее в ркп. вымарано «он» и вписано над строкой: «Сей был разумный вождь и Государь, а тот».

[153] В ркп. слово «вместить» переправлено на «вмещать».

[154] Далее в ркп. вымарано слово «бывает».

[155] Далее в ркп. окончание речи Петра! вписано позднее в низу листа, причем оказался записанным и знак (•), отделявший 72-й «рассказ» от 73-го.

[156] Первая буква в слове «тогда» переправлена в ркп. с «к» на «т». Далее над строкой вписано «не».

[157] В ркп. «в» переправлено на «а».

[158] Порядок слов в предложении дан согласно номерам, расставленным в ркп. над словами: «не оружие⁽²⁾-а сошники⁽³⁾ковали⁽¹⁾».

[159] Далее в ркп. вычеркнут предлог «о».

[160] Последняя буква в слове в ркп. переправлена с «и» на «я». После слова «жестокосердия» вычеркнуто слово «его».

[161] Далее следует знак вставки в текст (Р).Дополнение к тексту приписано в низу того же листа. Вставка состоит из одного предложения (до слов «не заслуживающий милосердия»).

[162] Слово вписано в ркп. над строкой.

[163] Слова «из Петербурга» в ркп. вписаны над строкой.

[164] Первая буква в слове в ркп. переправлена на «И».

[165] Слова «и разсмеявшись» в ркп. вписаны над строкой.

[166] Называемаго асбест или амиам. — Примеч. А А Нартова.

[167] Слова «Сибире и» в ркп. вписаны над строкой.

[168] Окончание слова в ркп. переправлено с «ой» на «ое».

[169] Яд конце слова «ъ» в ркп. переправлен на «о».

[170] Слово «случае» в ркп. вписано над строкой.

[171] Слова «и городах» в ркп. вписаны над строкой.

[172] Слово «колико» в ркп. вписано над зачеркнутыми словами «сколь мало».

[173] В ркп. «не терпел» вписано над вычеркнутым словом «был».

[174] Две последние буквы в слове «суеверен» в ркп. переправлены на «ия».

[175] Слово «толико» в ркп. вписано над зачеркнутыми словами «столь много».

[176] Далее в ркп. вымарано слово «говоря».

[177] Слова «говаривал он» в ркп. вписаны над строкой.

[178] B слове слог «дер» вписан над строкой.

[179] Слова «и ударя им по столу» вписаны в ркп. над строкой.

[180] Далее в ркп. вымарано слово «суть».

[181] Слово в ркп. вписано над строкой.

[182] Слово в ркп. вписано над строкой.

[183] В ркп. «мо» вписано над строкой позднее.

[184] Слово в ркп. вписано над строкой.

[185] В ркп. слова «на подворье» вписаны вместо вычеркнутых «в дом».

[186] В ркп. «жилищу его» вписано над вычеркнутым словом ,двору».

[187] Bpкп. слова «идущаго к нему» вписаны над строкой.

[188] В ркп: «величества».

[189] В ркп слова Петра 1: «Ах, Катанка, плывут к нам голанские гости» — вписаны над строкой.

[190] В ркп. слово вписано над вычеркнутым словом «уборы».

[191] Союз «и» вписан в ркп. на полях.

[192] В ркп. слово вписано над густо вымаранным словом: «плотниками»?

[193] В ркп. слово «царь» вписано над строкой.

[194] Отчество царя вписано над вымаранным словам «Великий».

[195] В ркп. слово «Яузе» повторено в строке же после вымаранного его неверного написания «Язусе», в котором буква «з», насколько можно разобрать, переправлена на «у».

[196] Квадратные скобки даны в ркп.

[197] В ркп. слово «потомки» вписано над строкой.

[198] В ркп. после слова «твои» вымарано слово «дети».

[199] В ркп, слова «чужестранных министров» вписаны над строкой.

[200] Последующее окончание 84-го «рассказа» вписано позднее более мелким почерком, причем частично оказался записанным номер 85-го «рассказа».

[201] В ркп. слово «один» вписано над строкой.

[202] В ркп. слова «голанцы отвечали» переправлены на «голанец отвечал», при этом буква «е» в слове «голанец» осталась невписанной — она добавлена нами по смыслу сделанного исправления.

[203] Далее в ркп. вымарано слово: «в...»?

[204] Далее в ркп. вычеркнуто «то».

[205] В ркп. «я» вписано над строкой.

[206] В ркп. описка: «жалобы».

[207] Следующее предложение в ркп. вписано болеемелким почеркам в низу листа.

[208] Номер очередного 88-го рассказа» в ркп. отсутствует, имеется лишь звездочка, отделяющая его от предыдущего. Этот очевидный недосмотр А А. Нартова исправлен: перед «рассказом» проставлено число 88

[209] Далее в ркп. вычеркнут предлог «с».

[210] В ркп. это первое предложение 88-го рассказа» вписано мелким почерком позднее.

[211] Далее в ркп. жирно вымарано нечитающееся слово, перед которым над строкою было вписано и также вымарано «не».

[212] Слова «хвалил ея благочиние» помещены в тексте согласно номерам, проставленным над ними в ркп.- «ея⁽²⁾хвалил⁽¹⁾благочиние⁽³⁾».

[213] В ркп. под словом «может», последнем налисте, приписано «и его».

[214] Последующие слова «и что они с ней бывали прежде знакомы» вписаны в ркп. Более мелким почерком между строк.

[215] В ркп. описка: в слове «сделала» слог «ла» повторен трижды.

[216] В ркп. концовка слова переправлена с «на» на «л».

[217] В ркп. «ее» вписано над вычеркнутым словом «была».

[218] В ркп. слова «с геройским духом» приписаны на полях.

[219] Затем в ркп. оставлен пустой лист — надо предполагать, для объяснения (которое так и не было написано) в последующем после звездочки этого изречения Петра Великого.

[220] В ркп. слова «не постыди нас» вписаны над строкой.

[221] В ркп. слова «и надеятся» вписаны над строкой.

[222] В ркп. фраза «Я челюсти, зубы и ребры высажу» вписана над строкой.

[223] В ркп. «о».

[224] В ркп. в слове «нагбенной» буквы «гбе» выправлены из других.

[225] Далее в ркп. приписано на полях и снова вычеркнуто: «так проворно».

[226] В ркп. слова «для излечения» вписаны над строкой.

[227] В ркп. «инвалидной» вписано над строкой поверх вымаранного слова «сиротской».

[228] В ркп. слова «потом Государь приказал тут же» вписаны позднее более мелким почерком, причем ими оказался записанным знак звездочка, стоявший над номером следующего 92-го рассказа». За этими словами в ркп. стоит знак вставки (перевернутая на 180°букваF), которая приписана под таким же знаком на полях.

[229] В ркп. в слове «кидались» пропущенный слог «ли» вписан над строкой.

[230] Следующее предложение в ркп. дописано позднее в низу листа другими чернилами и более мелким почерком.

[231] В ркп. слова «учился играть на басу» вписаны над строкой.

[232] Далее в ркп. вымарано слово «названием», над ним написано также вымаранное слово «начертанием».

[233] В ркп. слово «титлом» вписано под строкой.

[234] В ркп. буква «у» в слове «трубкою» слита в единую лигатуру с буквой «р», что создает впечатление пропуска «у». Ср.-лигатуру «р», «у» и одновременно «Х» ниже в слове «окруженнаго».

[235] В ркп. слово «подле» вписано над строкой.

[236] В ркп. после «его» стоит знак вставки (Г), под которым на полях написано «в насмешку».

[237] Далее в ркп. вымарано «и».

[238] В ркп. далее вымарано недописанное слово «надею» (сь).

[239] В ркп. слова «на Бога» вписаны над строкой.

[240] Дальнейшие слова в ркп., по всей видимости, приписаны в низу листа позднее.

[241] В ркп. «поздо».

[242] Дальнейшее в ркп. приписано позднее более мелким начерком, причем оказалась записанной звездочка, стоявшая над номером последующего 98-го «рассказа».

[243] Далее в ркп. вымарано несколько букв, по-видимому, «Елиса» (веты. —П. К), то есть очевидная описка.

[244] В ркп. над строкой вписаны и вычеркнуты слова «нечаянно увидел».

[245] В ркп. над словом «сего» вписано и вычеркнуто «себя».

[246] В ркп. слово «портрета» переправлено на «портрет», но в тексте нами оставлен первый вариант, как соответствующий окончательной правке.

[247] В ркп. «а» переправлено на «и».

[248] В ркп. «как» вписано над строкой.

[249] В ркп. слово «учтивость» вписано над не прочитанным нами словом в строке, прямо по которому написано слово «внимание».

[250] Далее в ркп. вычеркнуто слово «здесь».

[251] То есть не согласовывался

[252] В ркп.- «знойкий».

[253] Далее в ркп. вписано над строкой «в разных походах бывалый и».

[254] В ркп. последняя буква («я»?) переправлена на «л».

[255] Далее в ркп. стоит знак вставки текста (F), которая под таким же знаком написана в низу листа до слов: «жену забыть».

[256] В ркп. слова «Врешь, — продолжал» вписаны над вычеркнутыми «на что».

[257] Далее в ркп. вычеркнуты слова «отвечал: «Слушай, брат»

[258] В ркп. далее вычеркнуто «по».

[259] В ркп. «и» вписано над строкой.

[260] Далее в ркп, вычеркнуто слово «так».

[261] Далее в ркп. вымарано слово «слово».

[262] Далее в ркп. вымарано слово «опасный».

[263] Далее в ркп. стоит знак вставки текста (Г), которая под таким же знаком приписана на полях: «по взятии левенгауптскаго корпуса».

[264] Далее в ркп. вписано над строкой и потом вымарано слово «торжественный».

[265] В ркп. слова «и отправлялось торжество» вписаны над строкой.

[266] Слова «теперь находится» вписаны над жирно вымаранными: «ныне (одно слою не прочесть. — П. К)- в стране турецкой».

[267] В ркп. слова «отдал им шпаги» вписаны над строкой.

[268] Далее в ркп. жирно вымараны, несколько букв

[269] Далее в ркп. вымарано слово «полковника».

[270] Слово «властелином» вписано над вымаранным «обладателем».

[271] Далее в ркп. вычеркнуты буквы «ев».

[272] «В ркп. последняя буква в слове «мира» переправлена на «ъ».

[273] Последнее предложение в 103-м «рассказе» дописано позднее, поскольку словом «желаю» оказался записан знак, поставленный первоначально после окончания «рассказа».

[274] Далее в ркп. вымарано слово «на пире».

[275] В ркп. «в Бирже» вписано над строкой.

[276] В ркп, слова «ибо сплющили между ладоней две большие чаши» вписаны над строкой.

[277] В ркп. слово «изрядно» вписано над вычеркнутым «хорошо».

[278] Далее в ркп. вычеркнуто слово «обще».

[279] Слова «покатать нам» переставлены местами согласно проставленным над ними в ркп. номерам: «нам⁽²⁾ покатать⁽¹⁾».

[280] В ркп. жирно вымараны здесь три слова: «поцаловали друг друга».

[281] Далее в ркп. вымарано слово «известная».

[282] Следующее предложение в ркп. вписано между строк.

[283] В ркп. «дал» переправлено на «давал».

[284] В ркп. «Государь» вписано под вычеркнутым словом «он».

[285] Далее в ркп. вычеркнута сделанная позднее в низу листа после знака об окончании 105-го, рассказа следующая приписка: «Сей случай расказывал Государь Петр Великий сам в комнате своей после того случая, как Август ему изменил в дружбе»

[286] Далее в ркп. вымарано слово «все».

[287] В ркп. слово «они» вписано над строкой.

[288] В ркп. слова «и пожав ему руку» вписаны над строкой, причем чертой, показывающей место их вставки, вычеркнут лишний союз «и»

[289] Далее в ркп. вычеркнуто слово «ему».

[290] В ркп. слова «то, что мыслим мы» вписаны над жирно вымаранными: «тот договор»?

[291] В ркп. слово «был» исправлено на «было».

[292] В ркп. слово «сие» написано над вымаранным «он».

[293] Bpкп. слово «тверд» переправлено на «твердо». Далее вымараны слова «между нами».

[294] В ркп. слово «сил» написано над строкой.

[295] В ркп. слово «вашею» переправлено на «ваших» Дальнейшее дописано в 105-м «рассказе» позднее, причем тем же, но более мелким начерком, таким, что и следующий 106-й рассказ» и приписка к 105-му «рассказу» в низу листа.

[296] Далее в ркп. стоит знак вставки в текст (перевернутая на 180 буква F), которая приписана под таким же знаком в низу листа. Вставка перенесена нами в текст.

[297] В ркп. слова «етава зверя» вписаны над жирно вымаранными «него есть».

[298] В ркп. слова «и котораго встретил Государь у кареты» вписаны над строкой, одолев

[299] в ркп. жирно вымарано одно нечитаемое слово.

[300] слово «равномерно» вписано над строкой.

[301] Далее в ркп. вымараны слова «не предполагая такого случая»

[302] В ркп. явная описка: «держав».

[303] В ркп. слово «обратное» переправлено на «обратно».

[304] «шли оба» написано над вычеркнутыми словами «шествие обоих».

[305] слово «Государей» переправлено на «Государя».

[306] В ркп. «рядом» написано над вычеркнутым «было такое же».

[307] В ркп. «у кареты» написано над вымаранным «на земле».

[308] В ркп. слово «него» вписано над строкой.

[309] Далее в ркп. вычеркнут союз «и».

[310] Последующие имена и фамилии приписаны, как видно, позднее. Об этом говорит вычеркнутый союз «и» перед словами «Петр Толстой», оставшаяся за ними в ркп. точка, приписанные крайне мелким почерком в самом низу листа фамилии И. И. Бутурлина и П. И. Ягужинского (последнего частично на вставке на полях).

[311] Далее в ркп. поставлен знак вставки текста (перевернутая на 180° буква F), которая помещена под таким же знаком на полях.

[312] В ркп. слово «величества» не дописано: «величес».

[313] В ркп. слова «и чтоб им сие исполнить повелел» вписаны над строкой.

[314] Далее в ркп. поставлен знак вставки текста (перевернутая на 180° буква F). Под таким же знаком в низу листа имеется пометка: «Вставь с места своего». Текста такой вставки в ркп. нет.

[315] В ркп. слово «кричал» вписано над вычеркнутым «сказал».

[316] Далее в ркп. поставлен знак вставки (перевернутая на 180''буква F), которая помещена под таким же знаком на полях: «Ребята, прибавляйте силы».

[317] В ркп. слово «надпись» написано над вычеркнутым «внизу».

[318] В ркп. номер не проставлен: 111-й «рассказ» отделен от последующего только двумя горизонтальными короткими черточками посредине листа.

[319] В ркп. слова «а особливо кардинала и примаса Радзиевскаго интриги» вписаны над строкой. После них стоитзнак вставки текста (L), которая вынесена на поля: «и к королю шведскому наклонность».

[320] Последующее завершение 114-го «рассказа» приписано в самом низу листа более мелким начерком, надо полагать, позднее в качестве дополнения к ранее написанному.

[321] Далее в ркп. стоит знак вставки в текст (перевернутая на 180° буква F), которая приписана под таким же знаком на полях: «выдал замуж».

[322] В ркп. явная описка: «присланы были».

[323] Слова «уведомленный о сем царь Петр Алексеевич» поставлены в тексте согласно номерам, проставленным над ними в ркп.: «царь⁽³⁾Петр⁽⁴⁾Алексеевич⁽⁵⁾уведомленный⁽¹⁾ о сем⁽²⁾».

[324] Далее в ркп. вычеркнуто недописанное слово «солда» (тами).

[325] В ркп. слова «и солдатами» вписаны над строкой.

[326] В ркп. слово «Семеновского» вписано над строкой.

[327] В ркп; «полку».

[328] В ркп.- «отправился».

[329] В ркп,- «скрылся».

[330] Таково написание слова в ркп.

[331] В тексте описка: «одом».

[332] В ркп. эти слова Петра I отчеркнуты сбоку по полям пунктирной линией.

[333] В ркп. «там» вписано над строкой.

[334] В ркп. эти слова Петра! отчеркнуты сбоку по полям пунктирной линией.

[335] В ркп. слова Петра 1 отчеркнуты на полях пунктиром

[336] Взятый в квадратные скобки первый авторский вариант 117-го «рассказа» в ркп. полностью вымаран.

[337] Номер 117 «рассказа» в ркп. повторен после вымаранного его первого варианта.

[338] В ркп. слово «росийскаго» вписано над вычеркнутым «моего» Далее вписано между строк «салдата Петра Михайлова».

[339] В ркп. «а» вписано над строкой. Далее стоящий в строке союз «а» переправлен на предлог «о».

[340] Далее в ркп, вымараны несколько слов: «еще не знаю».

Публикуется по изданию: Нартов А.А. Рассказы о Петре Великом (по авторской рукописи).
СПб.: Историческая иллюстрация, 2001
© Историческая иллюстрация, 2001
© П.А. Кротов: подготовка текста рукописи и приложений, вступительная статья, 2001
© Кузьминский А.: оформление и рисунки, 2001
© Фонд памяти светлейшего князя А.Д.Меньшикова, 2001