Оглавление

Франсиско де Миранда

Путешествие по Российской империи

ПОЕЗДКА В КАНЕВ

14 марта. В семь утра зашел в комнату генерала Румянцева и нашел его совершенно готовым. Выпил чаю, и в половине восьмого в карете князя Потемкина мы отправились, а моя «кибитка» со слугой следовала сзади. Через 33 версты, на границе с Польшей, поменяли лошадей. Примерно в версте оттуда — пикет русских войск и таможня, где нам не сказали ни слова, а немного в стороне — несколько построек, служащих во время чумы карантином.

Вокруг, насколько хватает глаз, земли почти не возделаны, не видно ни изгородей, ни деревьев, что придает полям вид унылый и бесплодный. Примерно в час дня прибыли в местечко Василевцисма (Wasileftsisma) , что в пяти милях от границы, — а каждая миля насчитывает семь верст — где расположен загородный дом польского магната графа Тарновского. Он тут же вышел к карете, был весьма внимателен и любезен, настойчиво приглашал зайти перекусить, поскольку вся семья как раз за столом, а тем временем и лошади будут готовы. Действительно, войдя в дом, мы увидели в столовой его жену, какую-то барышню и четырех дворян в национальных костюмах. Стол был прекрасно и с большим вкусом сервирован. Беседовали о путешествиях, и оказалось, что граф объездил большую часть Европы; графиня была очень при-

Так путешественник предположительно воспринял на слух название украинского селения Василёв, возникшего возле одноименной древнерусской крепости. Впоследствии оно превратилось в нынешний город Васильков. Подразумевается старая русская миля.

Стр. 110

ветлива и остроумна. После обеда перешли в гостиную, где пили кофе, а казачок лет одиннадцати играл на цитре или гитаре и прекрасно исполнил какой-то национальный танец. Закончив, он подошел к Румянцеву за вознаграждением, и тот дал ему дукат — таков обычай этой страны. Графиня показала мне гравюру, на которой изображено, как жена, пока ее старый муж спит, в одной сорочке выбирается из постели, чтобы бежать к возлюбленному... До чего же различны обычаи этого народа и американцев! И подобное показывает дама! Наконец, обменявшись тысячью любезностей и знаков внимания, — хозяйка дома оказала мне честь, нацарапав бриллиантом на стекле, мое имя, — мы распрощались и продолжили путь на лошадях графа Тарновского, ибо на почтовом дворе коней не оказалось.

Дорога не очень хороша, однако мою «кибитку» по-прежнему тащат те три лошади, которых мы взяли на границе. Удивительно, что она, на протяжении вот уже восьми миль, или 56 верст, не отстает от кареты, запряженной восьмеркой прекрасных коней. Нам попалось несколько триумфальных арок из дерева и ветвей, сооруженных на пути следования Его Величества короля Польши.

Мы выехали в четыре, а около шести прибыли в Кагарлык (Kaharlik) — в двух милях от предыдущей остановки — где поменяли лошадей. Видел двух или трех женщин весьма достойного вида, но так густо напудренных и накрашенных, в таких ярко-красных шелковых туфлях и столь пышных кружевах, что они напоминали французских модисток. Ну и ну! Выходит, проклятая галльская фривольность заразила весь род людской, добравшись даже до глухих украинских сел! Лошадей, конечно, дали не бог весть каких, и мы отправились дальше по весьма скверным дорогам. Поля, как и раньше, без единого дерева и выглядят заброшенными, хотя почва очень плодородна.

Снега уже почти нет, и вечером по обе стороны дороги видели на полях огромные костры — наверное, жгут солому, а золу потом используют для удобрения, как у меня на родине. В половине девятого, проехав две мили, прибыли в Поток (Potok) и зашли к почтовому смотрителю, у которого останавливался король. Он принял нас очень радушно, предложил чай, кофе, и вкупе с припасами, кои у нас имелись, получился замечательный ужин, однако мой спутник, генерал Румянцев, чувствовал себя не совсем здоровым. В

Стр. 111

комнате было так жарко, что мы, не в силах этого вынести, распахнули двери, хотя местным жителям подобная жара нравится. Девушка лет пятнадцати и малые дети спят в закутке, образованном стеной и печью, где хоть хлеб выпекай. Не понимаю, как эти люди не болеют, попеременно находясь то в жаре, то в холоде. Выехали в десять вечера на прекрасных лошадях, которые доставляли королевский багаж из Варшавы.

В час ночи прибыли в Канев — расположенный в трех милях от Потока — принадлежащий племяннику короля, князю Станиславу Понятовскому, где сейчас находится Его Величество. Курьер, которого мы послали вперед, оказался болваном и не вручил данное ему письмо генералу Комаржевскому. Нам пришлось прождать на улице более часа, по прошествии коего явился адъютант упомянутого генерала, блестяще говорящий по-французски и по-итальянски. Он провел нас в приготовленные комнаты, где уже пылал огонь и мы нашли все необходимое, за исключением постели или хотя бы походной койки. У местных жителей, как и у русских, не принято предоставлять гостям кровать, а посему каждый вынужден возить ее повсюду с собой. Около четырех лег спать.

15 марта. К графу Румянцеву (и ко мне также) явился с визитом господин Деболи, польский посланник в Петербурге. Около одиннадцати пришел генерал Комаржевский с приглашением на обед от имени Его Величества. Он сказал мне, что принц Нассау — его добрый и верный друг. Прощаясь, сообщил, что в час с четвертью за нами заедет королевская карета. Румянцев, прохаживаясь, разучивает приветственную речь, являющую собой нечто исключительное. Боюсь, не произошло бы с ним того же, что с учениками, которые забывают урок.

Карета прибыла точно в назначенный срок, и мы отправились во дворец — на самом деле всего лишь небольшой дом — Его Величества. Румянцева проводили в королевские покои, а я остался в зале в обществе князя Станислава, епископа Нарушевича — бывшего иезуита, автора истории Польши, а также генерала Комаржевского, Шидловского и проч. Его Величество вышел полчаса спустя и, подойдя ко мне, сказал, хотя я не был представлен, что бесконечно рад познакомиться. Это знакомство, судя по тому, что обо мне говорят, доставит ему огромное удовольствие и проч. Мы ненадолго задержались, беседуя, а потом проследовали к столу,

Стр. 112

накрытому в соседнем помещении. Румянцев сел справа, я — слева от Его Величества. За столом было четырнадцать человек, Его Величество все время поддерживал оживленный разговор и задал мне несколько вопросов об Испании и Испанской Америке.

После обеда перешли в гостиную пить кофе, и там король продолжал беседовать со мной, поскольку Румянцев и другие, по его настоянию, составили партию в вист; мы же разговаривали подле камина. Среди прочего Его Величество спросил, извинившись за возможную бестактность, правда ли, что у нас в Америке были волнения. Так мы продолжали беседовать на разные темы — в какой-то момент он зашел к себе в кабинет, на затем вернулся — до пяти часов, когда Его Величество, откланявшись, удалился к себе. Трудно найти человека, который был бы более приятным и интересным собеседником, чем этот монарх, обладающий, наряду с широкой начитанностью и глубокой эрудицией, умением терпеливо слушать и необыкновенным искусством задавать вопросы.

Уехали в той же королевской карете. Поскольку мы собирались нанести визит князю Станиславу, то отправились домой немного отдохнуть, предварительно послав, как положено, записки со всякими любезностями Комаржевскому и Деболи. Румянцев рассказывал о своей речи, о том, как благосклонно принял ее король, и проч.

Около шести за нами прибыла карета, и мы отправились во дворец. Через полчаса Его Величество вышел и предложил сесть лишь Румянцеву и князю Станиславу, остальные же, в том числе и я, остались стоять. Возможно, это было сделано для того, чтобы господин посол не жаловался и рассказывал потом об оказанном ему знаке внимания. Признаюсь, в первые минуты подобный прием меня огорчил, за что я потом сам себя отругал. О, сколь жалка судьба придворного, которого малейший жест или безразличие другого человека мгновенно делают несчастным!

Чтение какой-то бумаги из Парижа и проч. заняло довольно много времени, после чего все встали и Румянцев попрощался с королем, намереваясь на следующий день уехать. Я спросил у князя, поступить ли мне так же, но он посоветовал остаться, сказав, что король будет рад. Его Величество недолго, но весьма приветливо со мной поговорил, смягчив тем самым возникшее было недовольство (какое унижение!). В половине девятого он попрощался, уп-

Стр. 113

рашивая нас остаться ужинать, и объяснив, что сам к этому не привык; обратившись же ко мне, выразил надежду, что мы еще увидимся. После чего удалился к себе, а мы поклонились и сели за стол почти в той же компании, что и утром. Прекрасно провели время до десяти и вернулись домой.

Генерал Комаржевский и Деболи поехали с нами. Первый зашел с Румянцевым к нему в комнату и от имени короля подарил украшенную бриллиантами шкатулку с портретом Его Величества, чем несказанно обрадовал генерала. Я написал письмо принцу Нассау, и мы распрощались.

16 марта. Узнал, что Румянцев уехал в пять часов утра. Сам же я встал около семи, намереваясь отыскать князя Станислава и отправиться с ним на прогулку, как было условлено накануне вечером, но через полчаса он собственной персоной явился ко мне.

Выйдя, пошли на королевскую конюшню; там содержится часть привезенных из Варшавы лошадей, всего, кажется, 160, которых мы видели во время прогулки. Затем пересекли городок, население которого составляет около 800 человек — сколько же повсюду евреев! — и поднялись на холмы, находящиеся позади княжеского дома, напротив дворца, откуда открывается чудесный вид на реку и окрестности. Примерно в половине десятого зашли к нему [князю] выпить кофе, после чего я отправился смотреть древнейшую церковь — говорят, ее построили более 700 лет назад, — давно сгоревшую, а теперь восстанавливаемую по распоряжению князя.

Видели неподалеку еще одну, где служит униатский священник — грек; всего церквей здесь три или четыре, и все униатские. Побывали также в здании, которое называют Васильевским монастырем; там есть несколько классов, где детей обучают бесплатно. Как бы плохо не было поставлено дело в этом заведении, оно делает честь князю Станиславу, пекущемуся о нем. Меня сопровождали викарий и господин Луст — лейб-медик князя, уроженец Ганновера.

Вернулся домой и около одиннадцати принесли записку от князя, предлагавшего мне сопровождать Его Величество на прогулке, но я, извинившись, отказался, поскольку должен был одеться к обеду, куда был приглашен... позже узнал, что король пешком дошел до моего дома, желая пригласить меня прокатиться в своей карете, так как погода была уж больно хороша, но, получив мой ответ, уехал с князем, охраной и проч.

Стр. 114

В обычное время, т.е. в половине второго, отправился во дворец. Его Величество принял меня очень ласково, сказал, что приглашал меня на прогулку, но я, очевидно, уже успел прогуляться раньше и т.д. Я сел справа от него и на протяжении всего обеда мы беседовали о самых разных предметах, об Америке и проч. Затем пили кофе в гостиной и продолжали беседовать до пяти, на этот раз о Вашингтоне, чей характер вызывает у короля глубокое уважение. Когда он удалился в свои покои, мы тоже разошлись по домам.

Вернулись в шесть, и полчаса спустя вышел Его Величество. Он показал присланный из Рима проект перенесения обелиска, находящегося в латеранской базилике Сан-Джованни, на площадь Тринита-деи-Монти[i]. Затем долго рассуждали об изящных искусствах, об Италии, Греции и проч. Проговорили втроем до половины десятого, когда Его Величество удалился в свои апартаменты, а мы с князем отправились к нему домой, где нас ждал «petit souper»[ii], и беседа продолжалась до одиннадцати, после чего я пошел к себе, поскольку был приглашен Его Величеством на прогулку верхом следующим утром, если будет хорошая погода.

Как я узнал, вернувшись к себе, только что из Киева приехали еще кое-какие лица, остановившиеся поблизости. Я тотчас же пошел туда. Это оказались граф Шувалов с сыном, камергер Нелединский и придворный, господин Кочубей[iii], прибывшие к Его Величеству с визитом вежливости от имени императрицы. Меня обласкали, словно я был для них родным человеком. Пока пили чай, им приготовили походные кровати с балдахинами и проч., а также постели для всей свиты, ибо, как указывалось, они никуда не ездят без всего этого скарба.

Граф Шувалов, отозвав меня в сторону, сообщил по секрету, что императрица, прощаясь с ним, в присутствии графа Ангальта наговорила обо мне много лестного. Он показал также ее собственноручное письмо королю. На конверте значилось: «A Sa Majeste, le Roy de Pologne, mon cher frere»[iv]. Во втором часу пришли генерал Комаржевский и Деболи, а я отправился спать.

Стр. 115

17 марта. В девять явился к князю Станиславу. Лошади для прогулки уже были готовы, но поскольку нам сообщили, что там, куда мы собирались ехать, очень скользко, мы изменили маршрут, и в результате остались без завтрака, приготовленного в намеченном ранее месте. В поисках съестного мы с князем заглянули на кухню Его Величества, и я был очень доволен, что побывал там, где готовят столь изысканные блюда, каких не только я никогда не пробовал, но, наверное, не сыскать и в целом мире. Царящие тут чистота и порядок, удобное размещение всего необходимого и то, что здесь стряпают, несомненно заслуживают наивысших похвал. Зашли в необычайно опрятную комнату главного кондитера, где нас угостили шоколадом, бисквитами, хиосскими[v] апельсинами и проч. Еще раз бросил взгляд на эту удивительную кухню, которая произвела на меня большее впечатление, чем сам дворец.

В десять Его Величество, князь и я вскочили на коней. Нас сопровождали паж, конюший и офицер, а впереди двигался гвардейский пикет. Поскакали вдоль реки, совсем замерзшей, затем поднялись на холмы, откуда открывается прекрасный вид. Говорили об Америке, Англии, Испании, меня спрашивали, где и как я выучил английский язык и как получилось, что я был возле Спа[vi] и не подозревал об этом; оказывается, там поблизости есть источник под названием «Сппа», но никто не знает, почему его так назвали.

Мой жеребец, очень горячий, начал вставать на дыбы, удила не помогали, и я принужден был спешиться и поменяться конями с гвардейским офицером, который уступил мне своего и не без труда справился с моим. Около двенадцати возвратились во дворец, сделав примерно десять верст и слегка замерзнув, ибо на холмах было холодно.

Пошел домой переодеться и, поскольку приглашения у меня не было, попросил князя [Станислава Понятовского] сообщить, когда нужно прийти. Оделся, но лакей с уведомлением, что меня ожидают, явился только в два. Когда я прибыл, все уже сидели за столом, и Его Величество попросил, чтобы я сел на свое обычное место, которое не было занято. Генерал Комаржевский извинился, сказав, что меня никак не могли разыскать в Каневе... Думаю, все дело в зависти... он кажется мне человеком недобрым, с иезуит-

Стр. 116

скими наклонностями. Обедали, как и вчера; после обеда беседовали в гостиной, в пять Его Величество удалился, и все разошлись по домам.

Князь пригласил меня к себе на чай, и мы скоротали время за приятным разговором, а в половине седьмого отправились во дворец, где встретили графа Безбородко, посла Штакельберга, камергера Валуева и генерала Левашева, недавно прибывших из Киева. Дав аудиенцию Безбородко, который был представлен своим подчиненным Штакельбергом, Его Величество вышел к нам, и завязалась весьма ученая общая беседа. Пока вновь прибывшие играли в вист, мы с Его Величеством разговаривали. Древности Гранады, которые он упоминал еще в первый день, были одной темой; китайская стена, согласно сообщениям сильно разрушенная, как и линии перекопских укреплений, обычаи пограничных народов и населения Камчатки, о коих со знанием дела рассказывал Шувалов, — другой. Удостоились внимания и античные памятники Италии, причем Его Величество признался, что позавидовал нам [видевших их].

Я воспользовался перерывом в беседе, дабы попрощаться с Его Величеством наедине. Он очень ласково и по-дружески сказал, что бесконечно рад был со мной познакомиться, ибо я путешественник редких качеств, заслуживающих всяческого уважения, и куда бы ни забросила меня судьба, должен помнить, что здесь у меня остались друзья и проч. Я, в свою очередь, рассыпался в благодарностях. Затем принесли первый том сравнительного словаря, который императрица прислала в подарок князю Станиславу. В нем рассматриваются 200 разных языков, и более 30 из них распространены в России.

В девять сели за стол, а Его Величество остался в гостиной с теми, кто не ужинал. К десерту он пришел и расхаживал вокруг стола, беседуя с нами. Съел апельсин. После ужина все вернулись в гостиную, Шувалов и его спутники распростились, а Его Величество, повернувшись ко мне, громко произнес: «Вам я хочу сказать еще только одно — в этом ли мире или в ином, но всегда помните, что здесь у вас есть друг». Я еще раз поблагодарил, и он удалился.

Шувалов хотел, чтобы завтра утром я уехал с ними в Киев, но князь [Станислав Понятовский] пригласил меня спозаранок на какую-то необыкновенную рыбную ловлю и к тому же пожелал,

Стр. 117

чтобы я переночевал у него, так как проникся ко мне самой искренней дружбой.

18 марта. В семь я уже был готов и отправился к князю, где нашел всех остальных. На улице меня встретил лакей, обратившийся с просьбой немного подождать и оказать услугу Его Величеству, взяв с собой письмо для принца Нассау, которое он [король] сейчас пишет. Я ответил, что готов ждать сколько угодно, но письмо можно прислать в дом князя, а я по возвращении с рыбной ловли его заберу и проч. Выпили кофе и пешком спустились к реке, где нас ожидало полдюжины саней. Примерно милю ехали по льду реки — заметьте, что дело происходило 29 марта[vii], — причем быстро, и около девяти прибыли в селение Пикары (Pickary), где вылезли из саней. Некоторые двигались дальше верхом, мы же шли пешком, то вдоль берега, то по речному льду, и примерно через версту добрались до речки Рось (Ross).

Там собралось несметное количество народа, 6 или 7 тысяч человек, которые ловили рыбу следующим образом. Каждая группка состоит из четырех человек; двое специально принесенными для этой цели топорами вырубают во льду прямоугольное отверстие, а двое других натягивают на двух длинных шестах сеть. Рыба, которой в этой мелкой речушке не счесть и которой к тому же загородками перекрывают путь в Днепр, подплывает к отверстию подышать и попадает в сеть, так что за короткое время, и мы это наблюдали, можно ее наловить видимо-невидимо. Накануне улов составил более 800 телег, причем каждую волокли два быка или пара лошадей. Как только рыбу вытаскивают из воды, ее тут же развозят по домам, где женщины немедленно ее солят.

Продвинулись вверх и вниз по реке более четырех верст, холод был адский, и к тому же я все время опасался, что вот-вот поскользнусь и упаду. Господа Ауст и Шидловский, привычные ко всему этому, время от времени нас поддерживали. Наконец перекусили и решили возвращаться.

Эта рыбная ловля представляет собой замечательную и любопытную картину. Движущиеся по льду люди, сети, выпрыгивающая из них рыба, радостные лица — все это производит необыкно-

Стр. 118

венно приятное впечатление. Попробовали то, что они готовят, — очень вкусно. Ловят в основном рыбу трех сортов: что-то вроде форели, макрель и осетров. При нас вытащили рыбу в десять футов длиной, и мы решили отвезти ее королю.

Аббат Лакзинский, даром что горбун, в седле сидит лучше всех и честит по-польски весь белый свет. Одному иностранцу, который в Риме в шутку попросил, чтобы тот обратил его в свою веру, аббат не задумываясь ответил: «Таких бездельников можно обратить только в свиной жир», и шутник сразу осекся.

Рыбная ловля продолжается обычно дней пятнадцать, и не бывает ее только тогда, когда уровень воды в Борисфене резко падает, но это случается редко. В десять погрузились в сани и вскоре после одиннадцати прибыли в Канев. По дороге дважды заходили в церкви, и в обеих обедню служили по униатскому обряду. Прихожан было много — и мужчины, и женщины, одетые почти так же, как в Киеве, и проч. Зашли также в гости в одну немецкую семью, глава которой — пивовар на фабрике, принадлежащей князю. Его 18-летней дочери, весьма пригожей девушке, без особых усилий удалось сорвать поцелуи у господина Луста. Затем отправились к князю, и он показал мне чертежи своего просторного дома в Литве. Библиотека, манеж и оранжерея производят очень хорошее впечатление, а все остальное напоминает разрушенные термы.

Аббат вручил мне список тех, кто составляет свиту Его Величества, и самых знатных польских фамилий, с силуэтами или профилями всех перечисленных лиц.

Стал свидетелем сцены, характеризующей нынешний дух нации: какой-то офицер в форме явился к князю поговорить о служебных делах, Не знаю, в связи с чем, но прежде чем начать разговор, пал ниц и все пытался поцеловать ему ноги, что князь, стесняясь моего присутствия, запретил и даже отчитал его. Офицер изложил свое дело, князь удовлетворил его просьбу, и тот снова бросился на землю и стал целовать ему ступни, икры, все, до чего мог дотянуться. Какие тут к черту республиканские идеи и свобода! Видел также, как бедные женщины, когда мы с королем проезжали мимо на лошадях, падали перед ним ниц, уткнув лицо в землю и обхватив руками голову. Далеко, очень далеко до свободы, коль

Древнегреческое название Днепра.

Стр. 119

скоро подобные изъявления чувств воспринимаются без всякого смущения!

Князь настоял, чтобы я пообедал с его офицерами, казначеем, врачом и проч., и распрощался, заверяя в своей дружбе и глубокой привязанности ко мне. Я отправился с офицерами в соседний дом, где был накрыт обильный стол. За обедом беседовал с капельмейстером Альбертини, уроженцем Рима, находящимся на службе у князя, с которым невозможно говорить о музыке, хотя меня уверяли, что он известный композитор.

Вернувшись домой, нашел лошадей и «кибитку» в полной готовности. Сопровождавший меня господин Луст распорядился, согласно приказу князя, доставить из королевской кладовой закуски и вино. Я дал пару дукатов тому, кто принес все это, и лакею короля, который только этого и ждал (что за дурная привычка!), и сел в экипаж, выслушав тысячу заверений от господина Луста в том, что князь питает ко мне особое расположение. Он сообщил также, что за каждую лошадь на почтовом дворе нужно платить шесть польских флоринов: голландский дукат равен 18 серебряным флоринам и 200 медным. Попрощались, и около трех часов дня я уехал.

Дороги не так уж плохи, но замерзшаяся грязь делает езду в «кибитке» в высшей степени неприятной. В Потоке видел несколько экипажей, в которых из Киева прибыли гетман Тышкевич и господин Уитворт, чрезвычайный посланник Англии в Варшаве. Сменил лошадей и отправился дальше. Примерно в восемь добрался до Кагарлыка, что в пяти милях от Канева, и пока меняли коней, из любопытства заглянул в дом почтового смотрителя и нашел его весьма опрятным. Тем временем приехали граф Безбородко, Штакельберг, Левашев и Валуев, которые отбыли сразу после обеда у Его Величества и собирались переночевать здесь. Идея показалась мне неплохой, принимая во внимание чудесный камин и прекрасные постели. Я тоже намеревался поужинать и даже заночевать в доме графа Тарновского, но опоздал — место оказалось занято обслугой Шувалова, а посему решил не мешкая продолжить путь. Перекусил с Безбородко и отбыл, оставив их играющими в вист — без карт они не могут прожить ни дня. Прекрасно выспался в «кибитке», несмотря на тряску.