|
Марбо Жан-Батист-Антуан-Марселен Мемуары генерала барона де Марбо
Глава XXIV Стр. 637 Выбор командиров корпусов. — Нарушение перемирия. — Предательство Жомини. — Битвы в Силезии на реке Бобер. — Различные эпизоды. — Прискорбная неудача Французский император разделил свою армию на 14 корпусов, называвшихся пехотными, хотя в каждом из них была одна дивизия или, по крайней мере, одна бригада легкой кавалерии. Вот кто командовал этими корпусами: 1-м корпусом — генерал Вандамм, 2-м — маршал Виктор, 3-м — маршал Ней, 4-м — генерал Бертран, 5-м — генерал Лористон, 6-м — маршал Мармон, 7-м — генерал Рейнье, 8-м — князь Понятовский, 9-м — маршал Ожеро, 10-м (окруженным в Данциге) — генерал Рапп, 11-м — маршал Макдональд, 12-м — маршал Удино, 13-м — маршал Даву, 14-м — маршал Сен-Сир. Наконец, гвардия находилась под непосредственным командованием императора. Кавалерия была разделена на пять корпусов под командованием следующих лиц: 1-й корпус — генерал Латур-Мобур; 2-й — генерал Себастьяни; 3-й — генерал Арриги; 4-й — генерал Келлерман; 5-й — генерал Мийо. Кавалерия, входившая в состав гвардии, находилась под командованием генерала Нансути. Некоторым из этих назначений армия аплодировала, одобряя назначения Даву; Нея, Ожеро, Рейнье и Сен-Сира. Армия сожалела, что командовать войсками были назначены Удино, совершивший не одну ошибку во время последней кампании; Мармон, из-за своей поспешности только что проигравший битву при Арапилах; Себастьяни, который, как оказалось, был не способен решить возложенную на него задачу. И, наконец, армия сожалела о том, что для кампании, в ходе которой должна была решаться судьба Франции, император решил опробовать стратегические таланты Лористона и Бертрана. Первый из них был хорошим артиллеристом, второй — великолепным инженером, но ни тот ни другой не командовали воинскими частями на поле битвы, и поэтому оба они никак не могли руководить армейскими корпусами. Вероятно, Наполеон вспоминал, что, когда он был назначен главнокомандующим Итальянской армией, он до этого командовал лишь несколькими батальонами, но это не помешало ему с самого начала руководить армией. Может быть, из-за этого Наполеон подумал, что Лори-стон и Бертран могли бы действовать так же. Однако люди со столь универсальными талантами, как Наполеон, крайне редки, и он никак не мог надеяться встретить подобных людей среди своих новых командиров Стр. 638 корпусов. Таким образом, личная привязанность, какую он питал к этим генералам, заставила его совершить ошибку, подобную той, какую он уже совершил, доверив армию артиллеристу Мармону. Напрасно вести дискуссии по этому поводу. История прошедших войн доказывает нам, что генералам для командования крупными воинскими частями теории недостаточно и что за крайне малыми исключениями надо прослужить какое-то время в пехотных или кавалерийских полках и иметь опыт службы в этих полках в качестве командира полка. Только тогда человек приобретает способность правильно руководить массами войск. Лишь очень немногие учатся этому сразу в качестве генералов и особенно командующих армией. Ни разу Людовик XIV не доверил в разгар кампании командование каким-либо из корпусов своих войск маршалу Вобану, а он, однако, был одним из самых способных людей своего века. А если бы ему и доверили такое командование, то можно предположить, что Вобан от него бы отказался, чтобы служить по своей специальности, коей была атака и защита крепостей. Мармон, Бертран, Лористон не были настолько скромными, и привязанность, питаемая к ним Наполеоном, помешала ему прислушаться к каким-либо замечаниям по этому поводу. Король Мюрат, отправившийся после Русской кампании в Неаполь, присоединился к императору в Дрездене. Участники коалиции, то есть австрийцы, русские и пруссаки, вновь открыли военные действия вероломно и недостойно для цивилизованных наций. Согласно последним договоренностям, военные действия должны были бы начаться только 16 августа, однако, несмотря на это, участники коалиции атаковали наши передовые посты 14-го. Они привели в движение большую часть своих сил в результате предательства Жомини. До этого дня лишь два саксонских генерала, Тильманн и Лангенау, опустились до того, чтобы перейти на сторону врага. Мундир ни одного французского генерала еще не был запятнан подобным предательством. Запятнал его швейцарец генерал Жомини. В 1800 году этот несчастный был простым чиновником с жалованьем 1200 франков и служил в министерстве 1ельветической республики. В то время генерал Ней был послан первым консулом в Берн, чтобы договориться с правительством Швейцарии относительно способов защиты этого государства, которое в то время было нашим союзником. Чиновнику Жомини было поручено вести реестры, касающиеся ситуации в Швейцарии. По роду работы он оказался связанным с генералом Неем. Тот оценил большие возможности этого человека и, уступая его настойчивым просьбам, приказал принять его в армию лейтенантом, а затем сделать капитаном в швейцарском полку на службе у Франции. Генерал Ней все больше и больше привязывался к своему протеже. Он приказал сделать его французским офицером, взял к себе адъютантом и дал ему возможность печатать труды, которые тот писал о военном искусстве. Надо сказать, что хотя эти труды хвалят слишком сильно, они и в самом деле не лишены достоинств. Стр. 639 Благодаря этой высокой протекции Жомини быстро стал полковником, бригадным генералом и оказался командующим штабом у маршала Нея во время возобновления военных действий в 1813 году. В этот момент он соблазнился блеском русских обещаний и, забыв все, чем он обязан маршалу Нею, императору, а также Франции, ставшей его второй родиной, дезертировал, унеся с собой документы, касающиеся положения армий, а также все заметки, относившиеся к плану военной кампании, которая должна была вот-вот открыться. Опасаясь, как бы, узнав о его бегстве, Наполеон не изменил своих планов, Жомини настоял перед командованием союзников по коалиции на том, чтобы они начали военные действия за два дня до прекращения перемирия. К большому удивлению всей Европы, император Александр вознаградил Жомини за предательство, назначив его своим адъютантом. Это настолько оскорбило лучшие чувства деликатного императора Австрии, что однажды, обедая у императора Александра и заметив Жомини в числе приглашенных, он громко воскликнул: «Я знаю, что государям иногда требуется воспользоваться услугами дезертиров, но я не могу согласиться с тем, чтобы они их принимали у себя в штабе и даже у себя за столом». Предательство Жомини, начальника штаба маршала Нея, предоставило в руки союзникам приказы, продиктованные Наполеоном и касающиеся передвижения наших войск. Это было для Наполеона одним из самых ужасных ударов, потому что многие из его армейских корпусов подверглись атакам во время их движения к местам соединения с другими корпусами. Им в ряде случаев пришлось уступить врагу очень важные позиции, поскольку не хватило времени для того, чтобы приготовиться к их защите. В планах императора было идти в Богемию, однако он везде обнаруживал уже предупрежденного неприятеля, державшегося в направлении Богемии настороже. Поэтому Наполеон решил идти на прусскую армию, стоявшую в Силезии, и возобновить там наступление французских корпусов, которым только что пришлось отступить перед Блюхером. В результате 20 августа Наполеон отправился в Лёвенберг, где атаковал значительные силы союзников. Здесь были войска пруссаков, русских и австрийцев. 21, 22 и 23 августа в окрестностях Гольдберга, Градицберга и Бунцлау произошли сражения. Неприятель потерял 7 тысяч человек убитыми и взятыми в плен и отступил за реку Кацбах. Во время одного из многочисленных столкновений, происходивших в течение этих трех дней, бригада Ватье, преследовавшая противника, была вдруг остановлена широким и бурным ручьем, притоком Бобера. Через него можно было переправиться лишь по двум деревянным мостам, расположенным на расстоянии 1/8 лье один от другого. Оба эти моста русская артиллерия обстреливала градом ядер. 24-й конно-егер-ский полк, который перешел под командование храброго полковника Шнейта, получил приказ атаковать левый мост и бросился туда со своей обычной решимостью. Но совершенно иначе вел себя 11-й полк голландских гусар. Он был только недавно включен в состав бригады, и пе- Стр. 640 ред ним стояла задача занять правый мост. Напрасно командир этого полка полковник Льежар, очень хороший, смелый офицер, единственный француз в этом полку, призывал своих кавалеристов последовать за ним. Ни один из них не шевельнулся, настолько силен был страх, владевший ими. Но поскольку мой полк, расположенный в данный момент во второй линии, получал почти столько же артиллерийских ядер, что и 11-й гусарский полк, я бросился к голландцам, чтобы помочь полковнику заставить гусар атаковать вражескую артиллерию. Это был единственный способ заставить ее прекратить огонь. Но, видя бесполезность моих усилий и предвидя также, что трусость голландцев приведет к большим потерям в моем полку, я приказал полку пройти перед голландцами и готов был начать атаку, как вдруг увидел, что левый мост провалился под первым взводом 24-го полка, многие люди и лошади утонули. Отступая, русские приготовили такой ход событий. Они очень умело подпилили основные балки, которые должны были держать на себе настил моста. Это было сделано столь тщательно, что ничего нельзя было заметить, если вы не были предупреждены. Видя столь ужасное происшествие, я испугался, как бы противник не расставил похожую ловушку и на том мосту, куда я направлял голову моей колонны. На короткое время я остановил движение полка, чтобы послать разведку для осмотра моста. Это было очень трудным делом, поскольку на этот мост враг не только нацеливал свою артиллерию, но на него также летели пули одного из вражеских батальонов. Поэтому я попросил, чтобы кто-либо из людей добровольно отправился на это трудное дело. Я был уверен, что найду такого человека. В этот момент аджю-дан Буавен, которого я некоторое время назад разжаловал за то, что он по недосмотру дал убежать приговоренному к смерти егерю, спешился и подошел ко мне, говоря, что «было бы несправедливо, если бы кто-то из его товарищей был убит, отправившись в разведку на переправу, и что он просит меня позволить ему выполнить это поручение, чтобы искупить свою вину». Мне понравился этот благородный порыв, и я ответил: «Идите, г-н Буавен, и вы вновь обретете ваши эполеты, когда окажетесь на другой стороне моста...» Буавен спокойно пробрался среди ядер и пуль к мосту, разглядел как следует его настил, спустился с моста и вернулся ко мне, сообщив о том, что можно быть уверенным: мост прочен, полк может переправляться. Я вернул ему его чин. Он сел на лошадь и, заняв свое место во главе эскадрона, который должен был пройти по мосту, первым переправился через ручей и бросился на русских, не ожидавших нашей атаки и потому быстро отступивших. В следующем месяце император устроил смотр нашего полка и многих повысил в званиях. Я при этом представил г-на Буавена к чину младшего лейтенанта. Наш новый генерал г-н Ватье сумел в различных сражениях завоевать уважение и любовь своих солдат. Что до генерала Экзельманса, командира дивизии, мы знали о нем лишь то, что было достоянием армейской молвы. Мы слышали, что он блестящий командир, но та же самая Стр. 641 армейская молва сообщала, что он не всегда последователен в своем командовании. Доказательство этого мы получили при следующих обстоятельствах, которые оказались связанными с возобновлением военных действий. В тот момент, когда дивизия отступала, а мой полк должен был прикрывать ее, генерал Экзельманс под тем предлогом, что хотел устроить ловушку прусскому авангарду, приказал мне предоставить в его распоряжение мою лучшую роту и 25 моих самых метких солдат. Командование ими он доверил начальнику эскадрона Лакуру. Затем он разместил этих людей, в количестве 150, посреди равнины, окруженной лесом, и запретил им двигаться без его приказа, а сам удалился и полностью забыл о них. Появился неприятель и, видя оставленное таким образом посреди равнины подразделение, остановился, опасаясь, что эта часть стоит там для того, чтобы завлечь врага в ловушку. Чтобы убедиться в этом, противник направил нескольких человек в лес направо и налево. Не слыша ни единого выстрела, в лес с обеих сторон входило все больше и больше неприятельских солдат, так что в конце концов они полностью окружили наших кавалеристов. Напрасно несколько офицеров замечали своему командиру Лакуру, что этот обходной маневр со стороны неприятеля имеет целью полностью отрезать для Лакура путь к отступлению. Ла-кур, очень смелый военный, был совершенно лишен инициативы и буквально последовал приказу, полученному от Экзельманса, не думая о том, что генерал Экзельманс забыл о них и что лучше всего было бы послать кого-то предупредить генерала или, по крайней мере, отправить разведку. Ему приказали оставаться здесь, он здесь и остался, хоть его люди и рисковали быть взятыми в плен или погибнуть. В то время как эскадронный начальник Лакур выполнял полученный приказ скорее так, как это делает простой сержант, чем как должен был бы делать это старший офицер, дивизия уходила все дальше! Мы с генералом Ватье не видели возвращения отряда Лакура. Мы не знали также, где найти Экзельманса, ускакавшего галопом через поля, поэтому мы были полны самых мрачных предчувствий. Тогда я попросил у генерала Ватье разрешения вернуться к начальнику эскадрона Лакуру и получил согласие генерала. Я поскакал галопом вместе с одним из моих эскадронов и прибыл на место, где стал свидетелем жуткого зрелища, особенно ужасного для командира, дорожащего жизнями своих солдат! Враг обошел наш отряд с флангов и даже сзади и с фронта атаковал его большими силами, так что наши 150 человек были окружены 700— 800 прусскими уланами, а у наших кавалеристов, в довершение всех несчастий, для отступления был только плохонький дощатый мостик, перекинутый через ручей, вытекавший с соседней мельницы и имевший крутые берега! По этому узкому переходу наши кавалеристы могли переправляться только по одному, так что на мостике получилась свалка и моя элитная рота потеряла многих своих кавалеристов. В этот момент несколько кавалеристов заметили обширный двор и подумали, что он имел выход на ручей. В надежде найти мост в этом месте они кинулись Стр. 642 во двор, и весь отряд последовал за ними. На самом деле ручей тек вдоль этого двора, но в этом месте находился мельничий водозабор, и берега его были облицованы большими скользкими плитами. Это делало доступ к ручью очень трудным для лошадей и давало громадное преимущество противнику. Чтобы взять в плен всех французов, вошедших в этот широкий двор, враг закрыл ворота во двор. Именно в этот критический момент я появился на другом берегу ручейка во главе эскадрона, который я срочно привел на выручку. Я заставил моих кавалеристов спешиться так, чтобы один человек вел в поводу четырех лошадей. Все другие кавалеристы, вооруженные карабинами, перебежали через мостик, охраняемый эскадроном пруссаков. Пруссаки, которые оставались на лошадях и имели в качестве оружия только несколько пистолетов, не смогли сопротивляться огню многочисленных карабинов моих егерей, поэтому прусским кавалеристам пришлось отойти на несколько сот шагов, оставив на земле 40 раненых и убитых. Те из моих кавалеристов, кто оказался запертым во дворе, хотели воспользоваться этой передышкой для того, чтобы силой распахнуть большие ворота и всей толпой выйти наружу, но я велел им ничего не предпринимать, потому что подобная демонстрация силы не спасла бы их. Для того чтобы присоединиться ко мне, им пришлось бы со своими лошадьми переправляться через ручей по мостику, а они могли бы сделать это, двигаясь только по одному, и, таким образом, фланги и тыл были бы открыты пруссакам, а уж те не упустили бы случая броситься в атаку и уничтожить наших солдат во время такого движения. На берегу росло много деревьев, и среди них пехотинцы могли безнаказанно расстрелять многочисленную кавалерию, поэтому я разместил своих егерей вдоль ручейка. Это были люди из моего эскадрона, которые уже спешились. Как только они вошли в контакт с теми, кто был во дворе мельницы, я приказал сказать тем, кто находился в этом дворе, чтобы они тоже спешились, взяли карабины и в то время, как сто из них своим огнем удерживали бы противника на расстоянии, другие, перемещаясь позади линии стрелков, передавали бы друг другу лошадей до того, как перешли бы мостик. Под прикрытием 180 спешенных егерей это перемещение начало осуществляться в полном порядке. В то же время прусские уланы, видя, что добыча ускользает от них, пришли в ярость и попытались нарушить наше отступление мощной атакой. Однако их лошадям мешали двигаться ветки прибрежных ив, лужи и многочисленные ямы. Лошади едва могли двигаться шагом по неровной земле. Поэтому пруссакам не удалось подойти к нашим спешенным кавалеристам, а прицельный огонь, к тому же на очень маленьком расстоянии, нанес пруссакам большие потери. Однако прусский майор, который командовал этой атакой, смело бросился на центр нашей линии и выстрелом из пистолета попал в голову лейтенанту Башле, одному из лучших офицеров моего полка. Я очень сожалел о г-не Башле, за которого егеря его взвода в самое ближайшее время отомстили: прусский майор, пораженный множеством пуль, упал мертвым. Стр. 643 Гибель командира, потери, которые они только что понесли, и особенно невозможность приблизиться к нам заставили неприятеля отказаться от своих планов. Враг отступил. Я приказал поднять раненых и отступил без преследования. В этой неудачной вылазке мой полк потерял 1 офицера и 9 кавалеристов убитыми, 13 человек были захвачены в плен. Среди них был лейтенант Марешаль. Потеря этих 23 человек причинила мне громадную боль: ведь эта потеря к тому же была бесполезной и унесла множество самых смелых воинов, большинство из них было представлено к наградам или повышению. Я никогда не смог утешиться от печали, какую вызвала у меня эта тяжелая неудача! После этого случая мы окончательно уверились в том, что Экзельманс не достоин нашего хорошего отношения. За это он удостоился упреков генерала Се-бастьяни и императора. Впрочем, императору Экзельманса рекомендовал Мюрат. Старый генерал Сен-Жермен, бывший командир и даже создатель 23-го полка конных егерей, к которому император сохранил большую привязанность, вслух сказал, что Экзельманс заслуживает примерного наказания. В результате Мюрат и генерал Сен-Жермен поссорились и даже перешли бы к рукоприкладству, если бы император лично не запретил им это. Майор Лакур, чье неумение было одной из главных причин этой катастрофы, с того дня потерял мое доверие. Глава XXV Стр. 643 Сражение 26 и 27 августа при Дрездене. — Вандамм при Кульме. — Отважное поведение Вандамма, взятого в плен После боев 21, 22 и 23 августа император отдал приказы относительно преследования врага на следующий день. Но, узнав, что громадная австро-прусско-русская армия, насчитывавшая 200 тысяч человек под командованием князя Шварценберга, только что 22 августа вышла с Богемских гор, направляясь к Саксонии, император взял с собой всю гвардию, кавалерию Латур-Мобура и несколько дивизий пехоты. Форсированным маршем он отправился в сторону Дрездена, где закрепился маршал Сен-Сир с войсками, поспешно им выведенными из лагеря Пирны. Уходя из Силезии, император приказал маршалу Нею следовать за ним, а маршалу Макдональду доверил командование многочисленной армией на Одере. Речь идет о 3-м, 5-м и 11-м армейских корпусах и 2-м кавалерийском корпусе с очень сильной артиллерией, в общей сложности здесь было 75 тысяч человек. Как показали дальнейшие события, командование такой массой было слишком трудным делом для Макдональда. Вы, наверное, заметили, что чем больше войск участвует в боях, тем меньше я детально описываю их передвижение. Причина прежде всего в том, что для этой цели потребовалась бы громадная работа, а я опаса- Стр. 644 юсь, что не смогу довести ее до конца. Второй причиной является то, что в таком случае эти «Мемуары» было бы слишком утомительно читать. Поэтому я буду еще более краток, говоря о событиях войны 1813 года, в которой приняли участие 600—700 тысяч человек, чем в рассказах о предыдущих кампаниях. 28 августа 200 тысяч солдат союзников окружили слабо укрепленный город Дрезден. Положение маршала Сен-Сира стало трудным, потому что у него было только 17 тысяч французских солдат, которые должны были противостоять громадным силам противника. Плохо осведомленный шпионами, враг не знал о скором прибытии Наполеона, и, полный уверенности в себе за счет громадного численного преимущества, противник отложил атаку на следующий день. Его уверенность возросла, когда к ним прибыли два вестфальских полка, дезертировавших из армии короля Жерома и присоединившихся к австрийцам. Обеспокоенный маршал Сен-Сир ожидал атаки утром 26 августа, но он приободрился, когда в тот же день рано утром император вошел в Дрезден во главе гвардии и многочисленных войск всех родов оружия. Через несколько мгновений противник, продолжая думать, что имеет дело только с одним корпусом Сен-Сира, атаковал город. Враг двигался очень уверенно. Войска противника смели несколько редутов. Русские и пруссаки были уже хозяевами в пригороде и пытались взломать Фрайбергские ворота, как вдруг по приказу императора эти ворота распахнулись и из них вышла колонна Императорской гвардии, 1-й бригадой которой командовал бравый генерал Камбронн! Это выглядело как явление головы Медузы! Враг в ужасе отступил. Беспорядочно бегущие солдаты опрокинули артиллерию, а канониры были убиты прямо на пушечных лафетах. Французские колонны одновременно и с тем же самым результатом вышли из всех ворот Дрездена. Войска коалиции покинули редуты, захваченные ими незадолго до этого, и бежали в окрестные поля, где Наполеон приказал своей кавалерии атаковать их и гнать до подножия холмов. В этот первый день сражения враг потерял 5 тысяч человек убитыми и ранеными и 3 тысячи солдат были взяты в плен. С французской стороны было убито и ранено 2500 человек, среди них 5 генералов. На следующий день, 27 августа, французская армия, в свою очередь, взяла на себя инициативу атаки, хотя у французов было на 87 тысяч человек меньше, чем у противника. Поначалу столкновение было очень яростным и кровавым, но прошедший проливной дождь превратил жирную землю на поле битвы в громадные лужи, полные грязной воды. Наши войска, двигаясь в направлении противника, испытывали громадные затруднения. Однако мы все время наступали, и Молодая гвардия заставила отступить левый фланг противника. В это время император заметил, что князь Шварценберг, главнокомандующий союзников, совершил ошибку: он не обеспечил достаточной поддержки своему левому флангу. Увидев это, Наполеон приказал маршалу Виктору и кавалерийским дивизиям Латур-Мобура раздавить левый фланг противника. Стр. 645 Король Мюрат, командовавший этой частью французской боевой линии, проявил себя еще более блистательным, чем обычно. Он форсировал ущелье Котты, затем повернул и, отделив от австрийской армии корпус Кленау, бросился на этот корпус с саблей наголо во главе своих карабинеров и кирасир1. Это сыграло решающую роль: Кленау не смог сопротивляться этой ужасной атаке! Почти всем его разбитым батальонам пришлось сложить оружие. Та же судьба ждала и две другие дивизии. В то время как Мюрат таким образом разбил левый фланг врага, его правый фланг был обращен в бегство Молодой гвардией, так что в 3 часа победа была окончательной и войска неприятеля начали отступать по направлению к Богемии. В этот второй кровавый день сражения неприятель оставил на поле битвы 18 знамен, 26 пушек и 40 тысяч человек, из которых 20 тысяч были взяты в плен. Главные потери понесла австрийская пехота, потерявшая двух генералов убитыми, трех ранеными и двух захваченными в плен. Следует отметить, что «бойковое» огнестрельное оружие в ту пору было еще мало известно, и пехота пользовалась кремневыми ружьями, огонь из которых становился почти невозможным, если порох на полке намокал, так что дождь, не прекращавшийся на протяжении целого дня, во многом способствовал тому, что вражеская пехота была разбита в результате атак наших кавалеристов. При этом произошло одно весьма примечательное событие. Кирасирская дивизия под командованием генерала Бордесуля, находясь лицом к лицу с сильной дивизией австрийской пехоты, построенной в каре, попыталась заставить врагов сдаться. Вражеский генерал отказался, тогда Бордесуль выехал вперед и заметил ему, что ни одно из ружей его пехоты не способно стрелять. Австриец ответил на это, что солдаты будут защищаться штыками, к тому же лошади у французов вязнут по колено в грязи и поэтому не смогут сбивать австрийцев с ног, используя ударную силу кавалерии. «Я испепелю ваше каре из моих пушек!» — «Но у вас их нет, потому что они остались в грязи!» — «Однако, если я покажу вам пушки, расположенные позади моего 1-го полка, вы сдадитесь?» — «Конечно, придется, потому что в таком случае у меня не останется никакого способа защиты». Тогда французский генерал приказал выдвинуть на расстояние не менее 30 шагов от противника батарею из шести орудий. Канониры, держа в руке запалы, были готовы стрелять по вражескому каре. При виде этих пушек австрийский генерал и его дивизия сложили оружие. 1 Марбо ошибочно упоминает здесь карабинеров, поскольку во время Германской кампании 1813 года 1-й и 2-й карабинерные полки входили в состав 2-го кавалерийского корпуса генерала Себастьяни, не принимавшего участие в Дрезденской битве. 27 августа при Дрездене Мюрат бросил против австрийцев 1-ю и 3-ю дивизии тяжелой кавалерии (генералов Бордесуля и Думерка) из 1-го кавалерийского корпуса генерала Латур-Мобу-ра. Наряду с кирасирами, в этой знаменитой атаке отличились пять драгунских полков (четыре французских и один итальянский), составлявших бригаду генерала Рейзе. (Прим, ред.) Стр. 646 Дождь парализовал огонь пехоты обеих армий и намного замедлил движение кавалерии, поэтому основную роль в сражении сыграла артиллерия, особенно французская. Принимая во внимание большую трудность передвижения по земле, промокшей от проливных дождей, Наполеон приказал вдвое увеличить число лошадей, тащивших орудия, за счет тех лошадей, которых быстро выпрягли из повозок администрации, находившихся в безопасности в городе Дрездене. Поэтому наши орудия нанесли противнику большой урон. Одно из ядер поразило Моро. Уже в течение некоторого времени молва сообщала о возвращении в Европу этого старого и знаменитого французского генерала, утверждая, что он перешел на службу к врагам своей страны. Однако очень немногие верили этому слуху, который, впрочем, подтвердился вечером того дня, когда произошла битва при Дрездене, причем подтвердился очень примечательным образом. Наш авангард преследовал отступающего врага, когда один из наших гусаров заметил при входе в деревню Нетниц великолепного датского дога. Пес с беспокойным видом, казалось, искал своего хозяина. Гусар приманил собаку, схватил ее и прочел на ее ошейнике такие слова: «Я принадлежу генералу Моро». Затем из рассказов местного кюре стало известно, что генералу Моро только что ампутировали обе ноги. Французское ядро, разорвавшееся в штабе русского императора, сначала раздробило одно колено этого знаменитого перебежчика, а затем, пробив насквозь тело его лошади, попало в другую ногу Моро. Этот эпизод произошел в момент отступления союзнических армий, поэтому император Александр во избежание того, чтобы Моро не был захвачен французами, приказал своим гренадерам нести его на руках до того момента, когда преследование со стороны наших войск замедлилось, и тогда удалось перевязать раненого, ампутировав ему обе ноги. Саксонский кюре, бывший свидетелем этой тяжелой операции, сообщал, что Моро, от которого не сумели скрыть, что его жизнь была в опасности, проклинал сам себя и непрерывно повторял: «Как, я! Я, Моро, умираю среди врагов Франции, сраженный французским ядром!» Он испустил дух 1 сентября, и русские увезли с собой его тело. Никто во французской армии не сожалел о Моро, как только стало известно, что он сражается против нас. Когда русский парламентер пришел потребовать возврата собаки Моро (он был прислан полковником Рабателем, адъютантом Моро), ему отдали животное, но без ошейника, а ошейник отправили королю Саксонии. В настоящее время этот ошейник находится среди достопримечательностей Дрезденской галереи. Тем временем, после того как князь Шварценберг, главнокомандующий вражеских войск, разбитых при Дрездене, указал город Теплиц в качестве сборного пункта остатков своих армий, австрийцы отступили по долине Диппольдисвальде, русские и пруссаки по дороге через Пирну на Теплиц, а остатки корпуса Кленау — по дороге на Фрайберг. Император Наполеон двигался вместе с французскими колоннами, преследовавшими побежденных, до Пирны и немного дальше этого пункта. Однако в момент прибытия в Пирну он внезапно почувствовал легкое не- Стр. 647 домогание, сопровождающееся небольшой тошнотой и вызванное усталостью, какую он испытывал после того, как пять дней подряд не слезал с лошади и находился под непрекращающимся дождем. Одно из самых больших неудобств, связанных с положением государей, состоит в том, что в их окружении всегда находится несколько человек, желающих проявить избыток привязанности, всегда выражают тревогу при их малейшем недомогании и преувеличивают меры предосторожности, которые следует принимать. Это и произошло в данных обстоятельствах. Главный шталмейстер Коленкур посоветовал Наполеону вернуться в Дрезден, а другие высшие офицеры не осмелились дать ему намного более удачный совет: продолжать путь до Пирны, расположенной на расстоянии всего лишь одного лье. Там уже находилась Императорская гвардия, и император обрел бы в этом городе вместе с отдыхом, в котором он так нуждался, громадное преимущество: он оказался бы в состоянии отдавать приказы о передвижениях войск, участвовавших в преследовании противника. Из Дрездена он не мог этого делать, поскольку Дрезден находится на гораздо большем расстоянии от центра всех этих операций. Наполеон поручил маршалам Мортье и Сен-Сиру поддерживать генерала Вандамма, командующего 1-м корпусом. Вандамм на протяжении трех дней не имел связи с Великой армией. Он отбросил русский корпус и теперь угрожал вражеским тылам, перерезав дорогу от Дрездена до Праги, и контролировал район Кульма в Богемии, а также городок Теплиц, который был одним из самых важных пунктов, поскольку через него войскам коалиции наверняка пришлось бы отступать. Но возвращение Наполеона в Дрезден аннулировало успех в сражении и привело к огромной неудаче. Последствия этой неудачи способствовали в значительной степени падению Империи. Вот очень сжатый рассказ об этой знаменитой катастрофе. Генерал Вандамм был очень хорошим и смелым офицером, ставшим знаменитым уже начиная с первых войн Революции. Он почти всегда командовал различными корпусами в войнах Империи. Можно было только удивляться, что он до сих пор не получил маршальского жезла. Этого жезла его лишала резкая и высокомерная манера поведения. После его поражения хулители генерала Вандамма утверждали, что желание получить наконец эту высшую награду толкнуло его броситься сломя голову всего лишь с 20 тысячами навстречу 200 тысячам вражеских солдат, которым он собирался преградить путь. Однако истина состоит в том, что генерал Вандамм был предупрежден командованием, что его поддержат две армии маршала Сен-Сира и Мортье. Вандамм получил обязательный приказ занять Теплиц, для того чтобы отрезать неприятелю путь к отступлению, и должен был повиноваться. Считая, что может быть уверенным в поддержке, Вандамм смело спустился 29 августа к Кульму, откуда, заставляя отступать перед собой вражеские части, он попытался овладеть Теплицем. Совершенно ясно, что если бы Мортье и Сен-Сир выполнили полученный им приказ, то прусские, русские и австрийцы, находившиеся на ужасных дорогах, отрезан- Стр. 648 ные от Богемии взятием Теплица, были бы атакованы спереди и сзади, и им бы пришлось сложить оружие. Вандамма тогда бы громко хвалили даже те, кто ругал его раньше. Как бы то ни было, прибыв к Теплицу утром 30 августа, Вандамм оказался лицом к лицу с войсками Остермана, одного из лучших и самых храбрых генералов русской армии. Вандамм атаковал Остермана, тем более что увидел, как с высот Петерсвальде спускается армейский корпус, идущий по той же дороге, по которой накануне шли его полки. И Вандамм должен был решить, что это войска Мортье и Сен-Сира, помощь которых обещал ему император. Но вновь прибывшие оказались двумя крупными прусскими дивизиями1 под командованием генерала Клейста. Эти прусские дивизии направились к Кульму по совету Жомини. Они только что прошли между корпусами Сен-Сира и Мортье, а эти маршалы их не заметили, столь велика была злая воля Сен-Сира, когда ему приходилось помогать одному из своих товарищей. Эта злая воля в данных обстоятельствах повлияла и на Мортье! Ни тот ни другой не пошевелились, а ведь их совместные действия в сочетании со смелыми усилиями Вандамма наверняка привели бы к полному поражению противника. Судите сами: колонны вражеской пехоты, кавалерии, артиллерии в самой ужасной неразберихе казались загнанными в полном беспорядке в узкие проходы в высоких горах, разделявших Силезию и Богемию. Вместо помощи, которой он ожидал, генерал Вандамм увидел перед собой две дивизии генерала Клейста. Пруссаки сразу бросились на французов. Первая линия Вандамма продолжала сражаться с русскими Остермана, расположенными перед Теплицем. Одновременно Вандамм повернул свой арьергард против Клейста и яростно его атаковал. Вражеские войска со всех сторон начали слабеть, но получили огромное подкрепление. Это подкрепление довело численность неприятеля более чем до 100 тысяч человек, что привело к громадной диспропорции по отношению к 15 тысячам, остававшимся под командованием Вандамма. Прибытие подкрепления к неприятелю заставило Вандамма, несмотря на его упорство и способности, подумать об отступлении в направлении корпусов Сен-Сира и Мортье. Вандамм полагал, что эти корпуса находятся недалеко от него, в соответствии с тем, что по приказу императора написал ему Бертье. Подойдя к переправе возле Тельница, французы нашли его занятым вражескими дивизиями генерала Клейста. Эти дивизии полностью закрывали полкам Вандамма путь. Впереди наших колонн шла конница генерала Корбино. Этот храбрец, несмотря на трудности передвижения по горам, потребовал для себя честь по-прежнему оставаться в авангар- 1 Как и другие прусские армейские корпуса, 2-й армейский корпус генерал-лейтенанта Фридриха Генриха фон Клейста подразделялся в то время не на дивизии, а на бригады, которые, однако, по своей численности были фактически эквивалентны французским дивизиям. (Прим, ред.) Стр. 649 де. Наши войска бросились на пруссаков столь стремительно, что опрокинули их и сумели преодолеть горный проход, захватив при этом всю вражескую артиллерию. Из-за плохого состояния дорог они смогли взять только лошадей вражеской артиллерии. Военные с настоящим боевым опытом поймут, что такой успех может быть одержан только ценой большой крови и что после столь ужасной битвы 1-й армейский корпус лишился множества своих бойцов. Однако Вандамм, окруженный со всех сторон силами противника, в десятки раз превосходившими его собственные силы, отказался сдаваться и стал во главе двух батальонов 85-го линейного полка, единственных, которыми он еще мог располагать. Он бросился в гущу врагов, надеясь найти там смерть. Но лошадь под ним была убита, и многочисленная толпа русских бросилась на него и захватила его в плен. Генералы, офицеры и даже простые солдаты неприятеля, восхищаясь смелостью Вандамма, питали к нему самое большое уважение. Однако, и это кажется совершенно невероятным, но тем не менее неоспоримо, хорошее отношение пропало и сменилось оскорблениями, как только пленник был привезен в Прагу и предстал перед русским императором и его братом, великим князем Константином, который, забыв о том, как следует относиться к храбрости находящихся в несчастье, обратился к нему с оскорблениями. Великий князь Константин даже вырвал у него его шпагу. Возмущенный Вандамм воскликнул: «Мою шпагу легко отнять здесь. Благороднее было бы явиться за ней на поле битвы, но, кажется, вы любите только те трофеи, которые вам ничего не стоят и дешево обходятся!» Услышав эти слова, Александр в ярости приказал арестовать Вандамма и наградил его эпитетами вор и бандит. Гордо глядя прямо в лицо Александру, Вандамм ответил: «Я не вор и не бандит, и в любом случае мои современники и история никогда не упрекнут меня в том, что я обагрил свои руки кровью собственного отца!» При этом намеке на убийство своего отца Павла I Александр побледнел, ведь молва упрекала его в том, что он одобрил это убийство, возможно, из-за боязни смерти. Сраженный воспоминаниями об ужасно преступлении, которому он был обязан своим троном и о котором Вандамм только что напомнил ему открыто перед его многочисленным штабом, а также отрядом гвардейцев, Александр быстро удалился. Французский генерал был под конвоем перевезен в Вятку — город, расположенный где-то в Сибири1, и вновь увидел родину лишь после заключения мирного договора в 1814 году. Битва при Кульме стоила 1-му корпусу французской армии 2 тысяч человек убитыми и 8 тысяч взятыми в плен. Среди последних находился командующий этим корпусом. Оставшиеся солдаты Вандамма в количестве 10 тысяч человек под командованием генералов Теста, Мутон- 1 Марбо имел весьма смутное представление о географии Российской империи. Как известно, город Вятка (нынешний Киров) находится не в Сибири, а в европейской части России. (Прим. ред.) Стр. 650 Дюверне, Дюмонсо и Корбино, которым удалось пробиться с оружием в руках, присоединились к Сен-Сиру и Мортье. Эти два маршала нарушили свой долг, не преследуя отступающего врага, и остановились на полдороге. Они слышали грохот сражения, которое вел смелый и несчастный Вандамм, но не пришли к нему на подмогу. Можно только удивляться, почему из Дрездена Наполеон не послал кого-нибудь из своих многочисленных адъютантов удостовериться, что Сен-Сир и Мортье отправились в путь, чтобы прийти на помощь Ван-дамму, как он им приказал. Эти два маршала не выполнили полученные ими приказы, поэтому они заслуживали того, чтобы предстать перед военным советом, однако французская армия перед лицом огромного численного превосходства врага уже пришла в такое состояние истощения, что, если бы император и захотел наказать всех, кому не доставало старания, ему пришлось бы отказаться от услуг почти всех своих маршалов. Поэтому он ограничился тем, что отругал Сен-Сира и Мортье, так как ему теперь больше, чем когда-либо, требовалось скрывать свои несчастья. Увы! Наши войска испытали поражение не только при Кульме. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. |
