|
Марбо Жан-Батист-Антуан-Марселен Мемуары генерала барона де Марбо
Глава X Стр. 546 Новое отступление Удино. — Марши в обоих направлениях. — 23-й конно-егерский полк осыпан почестями и наградами. — Отступление под Полоцком. — Генерал Сен-Сир. — Удино после ранения уступает командование Сен-Сиру Глубоко взволнованный этим мрачным эпизодом, я предавался грустным размышлениям, когда меня оторвал от них отдаленный шум очень оживленной орудийной канонады. Обе армии по-прежнему находились в соприкосновении. Действительно, миновав Клястицы, где я был накануне ранен, маршал Удино вошел в контакт с русским авангардом при входе в болото, выход из которого оказался столь гибельным для нас сутки назад. Удино упорно старался загнать в болото армию противника, но эта армия, не желая проходить через столь опасное место, со всеми своими значительными силами развернулась и перешла в наступление против французских частей, которые, понеся довольно большие потери, отступили, преследуемые русскими. Можно было бы сказать, что Удино и Витгенштейн «играли в салочки»! Когда один из них двигался вперед, другой отступал и в свою очередь начинал преследовать противника, если тот переходил к отступлению. О новом отходе Удино сообщил нам на поле битвы при Сивошине адъютант, доставивший генералу Альберу приказ отвести его бригаду и 23-й полк конных егерей на расстояние 2 лье в направлении Полоцка. В момент отправки я не захотел бросить четырнадцать орудий, захваченных этим утром моим полком. Поскольку лошади, на которых противник привез эти пушки, попали в наши руки, мы запрягли их и привезли артиллерию на наш следующий бивуак, а оттуда этот славный трофей храброго 23-го полка был следующей же ночью направлен в Полоцк. Наши четырнадцать пушек сразу принесли большую пользу при защите этого города. В тот же день армия Удино отступила до брода при Сивошине. В этом месте она переправилась через реку утром. Витгенштейн сделался более осторожным после удара, нанесенного его авангарду в тот же день и в том же месте. Поэтому он не осмелился послать ни один полк на берег, занятый нашими войсками. Таким образом, обе армии, разделенные рекой Дриссой, заняли свои позиции ночью. Но 2 августа Удино подтянул свои части к Полоцку, и военные действия на несколько дней прекратились, настолько обе армии нуждались в отдыхе. К нам присоединился генерал Кастекс, а также 24-й полк, который был очень сердит на Стр. 547 своего командира за то, что он увел полк как раз в тот момент, когда нужно было атаковать русский лагерь: ведь на протяжении своего перехода к верховью Вислы 24-й полк не встретил врага и не обнаружил брода, существование коего предполагалось. После нескольких дней отдыха Витгенштейн передвинул часть своих войск в низовья Дриссы, откуда Макдональд угрожал его правому флангу. Маршал Удино последовал за русской армией в этом же направлении, тогда русские развернулись и пошли на нас. В течение 8—10 дней обе армии непрерывно меняли позиции, много раз шли то в одну, то в другую сторону и вели многочисленные бои, анализировать которые было бы слишком долго и трудно, тем более что это все не привело ни к какому результату, кроме совершенно бесполезной гибели людей. Вдобавок подробный анализ этих столкновений показал бы, насколько мало решимости было у командования обеими армиями. Самые серьезные бои на протяжении этого короткого периода происходили 13 августа возле замечательного монастыря Волынцы, построенного на берегах Свольны. Эта небольшая река с очень топкими берегами разделяла французов и русских, и было очевидно, что тот из двух генералов, кто попытается форсировать эту реку в столь неблагоприятном месте, потерпит кровавое поражение. Поэтому ни Витгенштейн, ни Удино не собирались переправляться через Свольну в этом месте. Но вместо того чтобы поискать в других местах поле битвы, где они смогли бы помериться силами, оба они заняли позиции по обоим берегам реки, как будто для того, чтобы бросить друг другу вызов. Вскоре с одного берега на другой начала стрелять артиллерия. Канонада была весьма ожесточенной и совершенно бесполезной, потому что орудия и той и другой армии были не в состоянии попасть в противника. По этой причине в столь достойном сожаления противостоянии преимуществом не обладала ни одна из сторон. Однако Витгенштейн для сохранения своих солдат ограничился тем, что поставил несколько батальонов пеших егерей в зарослях прибрежного ивняка и камыша и держал свои части вне досягаемости французских пушек, непрерывный огонь которых достигал лишь немногих его стрелков. В то же время Удино, несмотря на мудрые замечания многих генералов, упорствовал в своем стремлении приблизить передовую линию к Свольне. Поэтому он понес потери, которых мог бы и должен был бы избежать. Русская артиллерия далеко не так хороша, как наша, но в ней используются орудия, называемые единорогами, чья дальнобойность в ту эпоху превышала дальнобойность французских пушек, и именно эти единороги нанесли нашим частям самый большой урон. Маршал Удино, убежденный в том, что противник собирается переправиться через реку, не только держал дивизию пехоты в том месте, где пехота могла бы отразить возможный натиск врага, но для поддержки этой пехоты собирался использовать кавалерию генерала Кастекса. Это была излишняя предосторожность, потому что переправа даже через маленькую речку требует больше времени, чем его нужно защитни- Стр. 548 кам переправы для того, чтобы выстроиться в боевой порядок перед атакующими. Тем не менее мой полк и 24-й полк конных егерей в течение суток стояли под ядрами русских пушек, убившими и искалечившими многих наших людей. Во время этого сражения, когда войска очень долго оставались без движения, к нам прибыл адъютант, которого Удино послал в Витебск к императору с рапортом о сражении при Клястицах, а также при Сиво-шине. Наполеон хотел показать войскам, что он не винил их в недостаточном успехе, поэтому осыпал 2-й корпус почестями, многих наградив и повысив в звании. Его Величество оказал много чести пехоте и, кроме того, пожаловал по четыре креста ордена Почетного легиона в каждый из кавалерийских полков. Начальник штаба принц Бертье добавлял в своем сопроводительном письме, что император, желая выразить 23-му полку конных егерей свое удовлетворение по поводу славного поведения этого полка при Вилькомире, на мосту у Дюнабурга, в ночном сражении при Друе, под Клястицами и особенно при атаке на русский лагерь у Сивошина, посылал, помимо четырех наград, которые были даны всем остальным полкам, четырнадцать орденов, по одному за каждую пушку, захваченную нашим полком у авангарда Кульнева! Так что я должен был раздать в моем бесстрашном полку восемнадцать орденов. Адъютант не привез с собой свидетельства о награждении, но начальник Главного штаба присоединил их к своему посланию, поручив командирам полков выбрать воинов, которые должны были получить эти награды, и передать ему их список. Я собрал всех капитанов и, выяснив их мнение, составил мой список, который попросил представить маршалу Удино. Я просил у него разрешения немедленно ознакомить с этим списком мой полк. «Как, здесь, под ядрами!» — «Да, г-н маршал, под ядрами... Это будет больше по-кавалерийски и по-рыцарски!» Генерал Лорансе, составивший в качестве начальника корпусного штаба рапорт о различных боях, очень хвалил 23-й полк конных егерей и был со мной одного мнения, поэтому маршал согласился на мою просьбу. Ордена должны были прибыть позже, но я послал в обоз за лентой, которую держал теперь в своем ящике для одежды. Я приказал нарезать из нее восемнадцать кусочков и объявил моему полку о наградах императора. Затем я по очереди вызвал из рядов всех награжденных и каждому из них дал кусочек этой красной ленты. В то время такая ленточка была столь желанной, ее с такой честью носили, а с тех пор престиж ее так сильно упал, поскольку ее так щедро раздавали и даже продавали! Это награждение в присутствии врага, среди опасностей боя, произвело огромное действие на весь полк. Энтузиазм был особенно велик, когда я вызвал старого унтер-офицера Прюдома, справедливо прославившегося как самый бесстрашный и самый смелый из всех воинов 23-го конно-егерского. Как всегда, спокойный, этот храбрец, отличившийся во многих боях, скромно и застенчиво подошел ко мне и получил ленточку под громкие приветственные крики всех эскадронов. Для Стр. 549 него это был настоящий триумф! Я никогда не забуду сию трогательную сцену, а она, как вы знаете, происходила под артиллерийским огнем противника. Но полного счастья не бывает! Два человека, против которых в моем списке значилось, что они по заслугам ближе других к Прюдому, были только что тяжело ранены ядрами! Вахмистр Лежандр, тот, кто убил генерала Кульнева, лишился руки, а капрал Гриффон был ранен в ногу, раздробленную ядром! Им ампутировали руку и ногу, и, когда я явился в лазарет, чтобы наградить их, операция была в разгаре! При виде ленточки Почетного легиона они как будто забыли, что им больно, и высказали самую живую радость! Однако Лежандр недолго прожил после ранения, а что до Гриффона, то он выздоровел. Его эвакуировали во Францию, и спустя много лет я встретил его в Доме Инвалидов. 24-й полк конных егерей, получивший только четыре ордена, в то время как 23-й полк получил их восемнадцать, согласился, что все было по справедливости, но тем не менее выразил сожаление по поводу того, что честь захвата четырнадцати русских пушек в Сивошине принадлежит не им, хотя они понесли такие же потери, как и мы сами. «Мы солдаты, — говорили они, — нам полагается испытывать и удачи, и неудачи!» Они сердились на своего полковника за то, что их, как они выражались, обошли! Что за армия, в которой солдаты требуют для себя в качестве привилегии право идти первыми на врага! Вы, конечно, спросите, какую же из раздаваемых здесь наград получил я сам? Никакой! Потому что император перед тем, как решиться отобрать командование полком у полковника де Ла Нугареда, назначив его либо генералом, либо начальником жандармов, хотел выяснить, позволит ли здоровье этого офицера нести службу. Поэтому начальник генерального штаба поручил маршалу Удино, чтобы медицинский совет тщательно осмотрел г-на де Ла Нугареда. Этот совет счел, что де Ла Ну-гаред никогда больше не сможет сесть на лошадь. В соответствии с этим решением маршал позволил г-ну де Ла Нугареду вернуться во Францию, где он был назначен комендантом какой-то второстепенной крепости. Перед тем как покинуть Полоцк, куда его загнало нездоровье, этот несчастный полковник написал мне очень трогательное письмо, в котором он прощался с 23-м полком. И, хотя г-н де Ла Нугаред никогда не участвовал в боях во главе этого полка (а именно это бесконечно привязывает войска к их начальнику), солдаты тем не менее сожалели о нем и высказывали ему свое высокое уважение и почтение. Таким образом, полк оставался без командира, и маршал ожидал, что вскоре получит приказ о моем назначении на эту должность. Признаюсь откровенно, что я тоже ждал этого. Однако император уехал от нас, покинул Витебск, чтобы двигаться на Смоленск, а от Смоленска на Москву. Поэтому деятельность его администрации сильно замедлилась из-за забот и проблем, обусловленных военными операциями, так что я был назначен командиром полка и произведен в полковники только через три месяца! Стр. 550 Но вернемся на берега Свольны, откуда французы быстро ушли, оставив часть раненых в монастыре Волынцы. Среди тех, кого мы сумели взять с собой, был г-н Казабьянка, командир 11-го полка легкой пехоты. Он был моим другом, когда мы оба служили адъютантами у Массены. Казабьянки был замечательным офицером, быстро сделавшим военную карьеру, но он был ранен в голову в тот момент, когда находился среди пехотинцев своего полка, расположенных на берегах Свольны. После этого его карьерный рост прекратился. Он уже умирал, когда я увидел его на носилках, которые несли саперы! Он узнал меня и, пожимая мне руку, сказал, как сильно он сожалеет, видя столь неважное командование нашим армейским корпусом. В тот же вечер несчастный полковник скончался. Его последние слова была вполне обоснованными, поскольку создавалось впечатление, что наш начальник действовал, не имея никакого плана и никакой методы. Добившись где-нибудь успеха, он преследовал Витгенштейна, не обращая внимания ни на какие препятствия, и не говорил ни о чем другом, как о стремлении дойти до Санкт-Петербурга. Но при малейшем поражении он сразу начинал отступать, и ему казалось, что враг был повсюду. Он привел под стены Полоцка свои войска именно под влиянием этого последнего впечатления, а войска тем временем были очень удивлены, что им приказывают отступать перед русскими, которых они только что разбили почти во всех происходивших столкновениях. 15 августа, в день рождения императора, 2-й армейский корпус весьма уныло подошел к Полоцку, где мы нашли 6-й корпус, состоявший из двух неплохих баварских дивизий генерала Вреде. Высшим командиром этого корпуса был французский генерал Гувьон Сен-Сир. Император направил это подкрепление, состоявшее из 8—10 тысяч человек, маршалу Удино, который принял бы его с еще большей радостью, если бы не опасался насмешек со стороны того, кто привел эти войска. И действительно, Сен-Сир был одним из самых способных военных во всей Европе. Собеседник и соперник Моро, Гоша, Клебера и Дезе, он успешно командовал одним из флангов Рейнской армии, в то время как Удино был всего лишь полковником или бригадным генералом. Я не знал никого, кто лучше Сен-Сира командовал бы войсками на поле битвы. Сын мелкопоместного дворянина из Туля, он учился, чтобы стать гражданским инженером. В какой-то момент это ему надоело, и он сделался актером в Париже. Он сыграл знаменитую роль Робера — предводителя разбойников — в театре Сите, и там его застала революция 1789 года. Сен-Сир вступил в батальон волонтеров, проявил свой военный талант, огромную смелость и очень быстро достиг звания дивизионного генерала и отличился благодаря многочисленным военным успехам. Он был очень высокого роста, но походил скорее на профессора, чем на военного. Возможно, это следует объяснить привычкой, которую он приобрел, находясь рядом с генералами Рейнской армии: не носить форму или эполеты, а ходить в простом однотонном синем сюртуке. Стр. 551 Невозможно было встретить более невозмутимого человека! Ни самые серьезные поражения, ни неприятности, ни успехи — ничто не могло его взволновать. Можно представить себе, какие преимущества давал этому высшему офицеру подобный характер, дополняемый любовью к учению и размышлению. Однако у Сен-Сира были также и серьезные недостатки. Он завидовал своим товарищам, поэтому нередко держал свои войска в бездействии, в то время как рядом с ним другие дивизии оказывались смятыми противником. Тогда Сен-Сир выступал вперед и, пользуясь усталостью врага, бил его, создавая таким образом впечатление, что победу одержал он один. Кроме того, если генерал Сен-Сир и был одним из армейских командиров, лучше всех умевших использовать войска на поле сражения, он, без всякого сомнения, также был командиром, который меньше всего занимался благополучием и обустройством своих солдат. Он никогда не интересовался, получали ли его солдаты достаточно провианта, одежды, обуви, в хорошем ли состоянии было их оружие. Он не устраивал никаких смотров, не посещал госпитали и даже не спрашивал, существовали ли они! Он считал, что заниматься всем этим должны были командиры полков. Одним словом, он хотел, чтобы ему на поле битвы приводили полки, полностью готовые к сражению, и чтобы ему не приходилось заниматься теми делами, цель которых — сохранять воинские части в хорошем состоянии. Подобный способ действия во многом вредил Сен-Сиру, и повсюду, где он служил, войска, отдавая справедливость его военным талантам, не любили его. Все его товарищи не рвались оказаться вместе с ним, и различные правительства во Франции использовали его лишь по необходимости. То же самое относится к императору. У него к Сен-Сиру была такая антипатия, что, создавая звание маршалов, он не внес Сен-Сира в список тех, кто получал повышение до этого звания, хотя Сен-Сир и был одним из лучших генералов, более талантливым, чем большинство тех, кому Наполеон вручил маршальский жезл. Таков был человек, которого император только что назначил под командование Удино, к большому сожалению этого последнего, предчувствовавшего, что превосходство Сен-Сира в ближайшее время раздавит его самого. 16 августа (в день рождения моего старшего сына Альфреда1) русская армия в количестве 60 с лишним тысяч человек атаковала Удино, который, если считать баварский корпус, приведенный Сен-Сиром, имел под своим командованием 52 тысячи человек. В любом другом случае, во время обычных войн, столкновение между 112 тысячами человек получило бы название битвы. Проиграть или выиграть такую битву было бы крайне важно. Однако в 1812 году численность противостоящих друг другу армий достигала 600 или 700 тысяч человек, поэтому столкновение между ста тысячами воинов было всего лишь боем! Именно так и назвали то, что произошло в окрестностях Полоцка между русскими войсками и корпусом маршала Удино. 1 Барон Альфред де Марбо, докладчик в Государственном Совете, умер в 1865 г. (Прим. франц. ред.) Стр. 552 Город Полоцк, построенный на правом берегу Двины, окружен старыми земляными укреплениями. Спереди от передовых фронтальных укреплений этой крепости поля разделены многочисленными каналами, между которыми выращивают овощи. Хотя эти водные препятствия и не являются непреодолимыми для артиллерии и кавалерии, они тем не менее затрудняют их передвижение. Огороды простираются перед городом на расстояние около полулье, но слева от них, на берегах Двины, находится обширная равнина, ровная, как ковер. Именно оттуда русский генерал должен был бы атаковать Полоцк, что сделало бы его хозяином единственного ненадежного понтонного моста, связывавшего нас с левым берегом, откуда мы получали провиант. Однако Витгенштейн, предпочитая взять быка за рога, направил свои основные силы к огородам, откуда он надеялся взобраться на земляные валы, представляющие собой, собственно говоря, лишь бугры, на которые подняться совсем не трудно. Однако они имеют то преимущество, что являются господствующими над значительной территорией высотами. Атака была очень ожесточенной, однако наши пехотинцы смело защищали сады и огороды, в то время как с вершины укреплений артиллерия, в составе которой находились 14 орудий, захваченных 23-м полком при Сиво-шине, наносила ужасные потери врагу. Русские в беспорядке отступили и начали перестраиваться на равнине. Удино, вместо того чтобы сохранить свою хорошую позицию, стал преследовать их, и ему, в свою очередь, пришлось отступать. Он был отброшен с большими потерями. Значительная часть дня прошла таким образом: русские без конца вновь шли в атаку, а французы отбрасывали их за сады и огороды. Что же делал генерал Сен-Сир во время этих передвижений взад и вперед, когда было пролито столько крови? Он молча следовал за Удино, и когда тот спрашивал его мнение, то кланялся и ограничивался лишь словами: «Ваше сиятельство господин маршал!» Это должно было значить: поскольку вас произвели в маршалы, вы должны знать обо всем больше меня, простого генерала, поэтому выходите из положения как можете! Однако, поскольку Витгенштейн уже понес огромные потери и утратил надежду добиться победы, продолжая свои атаки со стороны садов и огородов, он в конце концов пришел к тому, с чего должен был бы начать, и направил основную часть своих войск в сторону лугов, расположенных на берегах Двины. До этого момента Удино держал свои двенадцатифунтовые пушки и всю свою кавалерию в этом месте, где они оставались как бы вне боя. Однако артиллерийский генерал Дюлолуа, который опасался за свои пушки, предложил маршалу перевезти их на левый берег реки, причем не только пушки крупного калибра, но и всю кавалерию под тем предлогом, что они будут мешать передвижению пехоты. Удино спросил у Сен-Сира, что он об этом думает, а тот вместо того, чтобы дать ему хороший совет использовать артиллерию и кавалерию на том участке, где они смогли бы легко маневрировать и поддержать пехоту, удовольствовался тем, что лишь повторил свой постоянный припев: «Ваше сиятельство г-н маршал!» В конце концов Удино, не- Стр. 553 смотря на возражения генерала Лорансе, своего начальника штаба, приказал артиллерии и кавалерии переправиться на другой берег реки. Этот достойный сожаления маневр, дававший основание думать об отступлении и полном оставлении Полоцка и правого берега, очень не понравился войскам, которых уводили на другую сторону реки, и повлиял на моральный дух пехоты, призванной защищать ту сторону города, какая соседствовала с лугами. Русские же, напротив, видя, как десять кавалерийских полков и многочисленные артиллерийские батареи покидают поле сражения, стали действовать с еще большим напором. Чтобы внести сумятицу в массу отходивших войск, они быстро продвинулись вперед и начали стрелять из своих единорогов. Их полые метательные снаряды вначале летели, подобно ядрам, а затем разрывались, как гранаты. Соседние с моим полки потеряли многих убитыми или ранеными. Я был очень рад, что никто из моих кавалеристов не пострадал, я потерял только нескольких лошадей. Лошадь подо мной была убита попаданием в голову. Я упал вместе с ней, и мое раненое плечо сильно ударилось о землю, мне было очень больно! Будь у русской пушки другой угол обстрела, я получил бы ядро прямо в грудь, и мой сын остался бы сиротой через несколько часов после появления на свет! Тем временем противник только что возобновил бой, и, когда, перейдя через мост, мы повернули головы, чтобы посмотреть, что же происходит на том берегу, который мы только что оставили, мы увидели крайне волнующее зрелище: французская пехота, баварцы и хорваты смело сражались и даже имели преимущество, но португальцы и особенно два швейцарских полка бежали перед русскими и остановились лишь тогда, когда, отброшенные до самой реки, они оказались по колено в воде! Там, принужденные повернуться лицом к врагу, чтобы не утонуть, они наконец начали сражаться и своим огнем заставили русских немного отойти. Командир французской артиллерии, только что переправившейся через Двину вместе с кавалерией, успешно воспользовался возможностью принести пользу, приказав придвинуть свои орудия к берегу и стрелять через реку. Таким образом он уничтожил вражеские батальоны, стоявшие на другом берегу. Этот мощный отпор остановил в этом месте войска Витгенштейна, которые французы, баварцы и хорваты отбрасывали и на другом берегу реки. Поэтому сражение замедлилось и за час до заката солнца перешло в перестрелку. Однако маршал Удино не мог скрыть от себя, что на следующий день надо было все начинать сначала. Поэтому, очень озабоченный ситуацией, он не видел выхода, и, каждый раз наталкиваясь на упорное молчание Сен-Сира, Удино удалился верхом на лошади шагом в сопровождении единственного адъютанта и двигался среди стрелков своей пехоты, как вдруг вражеские канониры, заметив этого всадника в шляпе, украшенной белым плюмажем, прицелились и выстрелили. Маршал был ранен в руку. Удино, приказав уведомить Сен-Сира о своем ранении, передал ему командование армией. Предоставив Сен-Сиру заботу о решении всех проблем, Удино покинул поле сражения, переправил- Стр. 554 ся через мост, на какое-то время остановился на бивуаке кавалерии и, удалившись от армии, отправился в тыл, в Литву, чтобы лечить там свою рану. Мы вновь увидели маршала Удино лишь два месяца спустя. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. |
