Русский литературный анекдот XVIII-XIX вв.

Куда как чудно создан свет! Пофилософствуй — ум вскружится; То бережешься, то обед: Ешь три часа, а в три дня не сварится! Грибоедов. «Горе от ума»[ii]

Философ вы или просто умный человек, действительный ли вы важный человек или только титулярный, бедный или богатый, разумный или чужеумный — все равно, вы должны непременно есть, но обедают только избранные.

Все другое вы можете заставить людей делать за себя, и за чужой труд и ум получать всевозможные выгоды, но есть вы должны непременно сами за себя и поплачиваться своею особою за последствия вашей еды.

Следовательно, это дело самое важное в жизни, то же самое, что заведение пружин в часах. Мне кажется, что человека ни с чем нельзя так удачно сравнить, как с часами.

часы указывают течение планет и решают важнейшую математическую задачу, не имея ни мыслей, ни идей, и большая часть людей исполняют весьма важные дела точно таким же образом.

Не заводите часов — часы остановятся; не кормите человека, человек остановится.

От неуменья заводить часы механисм часов расстроится, а от неуменья есть расстроится здоровье человека, т. е. весь его механизм, и тогда человек гораздо бесполезнее часов.

Мы имеем на земном шаре множество ученых людей, великих писателей, философов и поэтов, имеем великих художников и умных администраторов, но людей, умеющих обедать, имеем весьма мало. Их надобно искать с фонарем, среди бела дня, как Диоген искал честного мудреца.

Искусство обедать есть наука, которая потому только не преподается, что для нее нет профессора; но эта наука гораз-

до важнее медицины, потому что предшествует ей и есть, так сказать, ее мать. Нет сомнения, что суп варили прежде микстуры, и прежде объедались, а потом уже начали лечиться. Во всяком случае, медицина занимет место после обеда, и от обеда вполне зависит подчиниться медицине, между тем как медицина всегда зависит от обеда.

Важнейшим доказательством, что медицина гораздо ниже обеда, служит то, что искусных докторов гораздо более, нежели людей, умеющих обедать, а если б, напротив, людей, умеющих обедать было более, нежели искусных докторов, то самые искусные дбктора принуждены были бы оставаться без обеда!

Мне скажут: что за важность хорошо пообедать! Был бы аппетит да деньги, так и все тут!

Этого недостаточно. Тут надобны великие познания и глубокие соображения, без которых аппетит и деньги погубят вас скорее, чем голод и бедность.

Ars longa, vita brevis (т. е. наука длинна, а жизнь коротка), и искусство обедать есть настоящая энциклопедия. В искусство обедать входят все науки, от астрономии и математики, химии и минералогии, до грамматики и правописания включительно.

Я вам открою главные таинства науки, любезные читатели «Северной пчелы», только с условием, чтоб вы хранили это за тайну и не объявляли читателям других журналов. За познания в этой важной науке заплатил я весьма дорого, а именно расстройством желудка, и если теперь сообщаю вам мои сведения даром, то это только из благодарности за то, что вы иногда побраниваете «Северную пчелу». Я не смею бранить ее, хотя она меня жестоко мучит, заставляя смеяться, когда мне хочется плакать, писать, когда меня клонит сон, читать пуды вздору, чтоб выбрать золотник дельного и забавного, и, наконец, принуждает меня быть аистом и очищать литературное болото от лягушек, чтоб они не надоедали вам своим кваканьем. Итак, любезные читатели, браните «Северную пчелу», браните ее порядком, но только читайте, а если вам некогда читать, тем лучше! Употребляйте ее на папилиоты и только иногда заглядывайте в нее.

Если «Северная пчела» не умеет выдумывать любопытных и страшных событий в мире политическом, не пугает вас ужасами неистовой литературы, не усыпляет вас, приятно, высоко-трансцендентальною философиею, то по крайней мере говорит с вами чисто и правильно по-русски и судит по совести о друге и недруге. А в нынешнем веке рококо, когда у нас стали писать резным и точеным языком, и эта капля стоит жемчужины!

Искусство обедать основано на разрещении трех важных вопросов:

Это, как говорят немцы, Lebensfragen, т. е. вопросы жизни и смерти!

Если обед при свечах, то при блистательном освещении.

Человек с изящным вкусом никогда не станет обедать не при лампах, ни при стеариновых-свечах, потому что взгляд на них припоминает две отвратительные для вкуса вещи: ламповое масло и сало.

Восковая свеча, напротив, припоминает мед, сладкий и душистый, и пчелу с лугами и цветниками.

В светлой или ярко освещенной комнате душа располагается к принятию приятных ощущений.

В соседних комнатах не должно быть шума и беготни, чтоб все внимание сосредоточено было в обеденном столе.

В столовой не должно быть много слуг. Переменив тарелки и подав блюда, прислуга потихоньку удаляется, и остается только два человека. Во Франции, даже в трактирах, прислуга в башмаках и в белых перчатках. Ничего нет несноснее, как топот лакейской и вид руки, рожденной для топора и заступа! Лакеи так же должны быть выучены переменять легко и ловко тарелки, как музыканты выучены не фальшивить в оркестре. Хорошая прислуга — камертон обеда.

Я предпочитаю серебро днем, а хрусталь вечером, при свечах.

Цветы должны быть во всякое время — это старая мода, но ее должно непременно удержать и поддержать всеми средствами. Хрусталь, цветы и позолота вечером, хрусталь, серебро и цветы днем, а фарфор во всякое время должны быть принадлежностью хорошего стола. Подайте мне пастет Периге в черепке, лучший трюфельный соус в деревянной чаше, и заставьте меня есть при сальных свечах, в грязной, мрачной комнате, на столе непокрытом — я откажусь от вкусных блюд и соглашусь лучше съесть кусок черного хлеба с водою, в светлой комнате, за столом блистательным. Ведь результат один — насыщение, и если я буду сыт о одного хлеба, то чрез час и не вспомню о соусах! Я видел красавиц в Эстляндии, разметавших позем руками, по полю, и при все моем уважении к красоте и юности, жмурил глаза и отворачивался. На-

ряд составляет три четверти важности в красоте и даже в значении человека.

Французы весьма умно говорят о человеке, украшенном орденами: // est decore[iii]. Декорации — великое дело! В обеде половина его достоинства составляют место, прислуга и убранство стола.

Не каждый может исполнить предложенные здесь условия.

О бедных людях мы умалчиваем: они могут насыщаться только дома или в трактире, а обедают всегда в гостях.

Но люди среднего состояния могут прекрасно обедать без золота, серебра и драгоценного фарфора и хрусталя, заменяя все это чистотою, но чистотою изысканною, педантскою.

Вот один только случай, в котором позволено педантство! Я с величайшим наслаждением обедывал у немецких биргеров, у которых за столом служила одна миловидная служаночка, а обед состоял из трех или четырех вкусных блюд и был подан на простой, но красивой посуде и превосходном белье.

Вот уж у кого нет хорошего столового белья, тот истинно беден! А что проку в куче тусклого серебра, которым побрякивает неуклюжая прислуга, в кованых сапогах!..

Брр, брр, брр! Ужасно вспомнить о провинциальном барстве!!!

В хороших трактирах также можно обедать. Но за общим столом или в общей зале только едят, на скорую руку по нужде, а не обедают.

Обедать должно в особой комнате, и тогда, за свои деньги, можно требовать исполнения всех условий обеда.

В Петербурге можно обедать, по всем правилам искусства, только у Г. Веделя, в Павловском воксале, и у г. Леграна, в доме Жако, на углу Морской и Кирпичного переулка. В других местах можно поесть хорошо и плотно — но не обедать!

Только здесь хозяин может показать свой ум, свое умение жить в свете (savoir vivre)[iv], свой такт и свое значение в обществе. Хорошее кушанье есть принадлежность метрдотеля или повара, но вино и гости — дело самого хозяина.

Не говорю здесь об обедах деловых, дипломатических и парадных, или почетных, на которые гостей запрашивают по

их отношению к хозяину, по званию или значению в свете. В этом случае справляются не с умом, а с адрес-календарем.

Я говорю об обеде приятном, о котором самое воспоминание доставляет наслаждение и который составляет репутацию, славу хозяина.

Обеды бывают двоякие: дамские и мужские, но, во всяком случае, на настоящем эпикурейском обеде не может и не должно быть более двенадцати человек мужчин. Дам может быть вдвое более, так, чтобы каждый мужчина сидел между двумя дамами; однако ж, гораздо лучше, если дам и мужчин равное или почти равное число.

Каждый гость должен твердо помнить, что он обедает не даром, потому что даром ничего в мире не достается, но что он должен заплатить за обед умом своим и любезностью, если таковые имеются, или приятным молчанием, кстати, и ловким поддакиванием хозяину, если другого чего не спрашивается.

Подобрать гостей гораздо труднее, нежели написать книгу или решить важное дело.

Надобно, чтоб в беседе не было ни соперников, ни совместников, ни противоположных характеров, ни неравенства образования, а более всего должно стараться, чтоб не было людей мнительных, подозрительных, сплетников, вестовщиков, хвастунов и щекотливых, обижающихся каждым словом и намеком.

Педанты за столом — хуже горького масла и гнилого яйца! Педанты бывают по части учености и по службе: оба рода несносны. Педантов можно кормить, но никогда не должно с ними обедать.

В старину, в образованной Европе, когда рекомендовали в доме нового человека, хозяин спрашивал прежде всего: понимает ли гость шутку? Не каждого наделила природа даром шутить остро, умно и приятно, но каждый образованный человек обязан понимать шутку.

Первая приправа обеда, эссенция его и лучший рецепт к пищеварению — приятное общество. Приятный застольный собеседник в обществе выше лорда Бейрона и Христофора Коломба!

Но обеденные законы не те, что законы вечерних собраний. На вечерах умным людям позволено рассказывать, спорить и рассуждать о каком-либо предмете; обязанность каждого гостя на вечере состоит в том, чтоб разговаривать. За столом, напротив, не должно рассказывать, спорить, рассуждать, не должно даже вести длинных разговоров. За обедом надобно уметь перестреливаться короткими фразами, и эти фразы должны быть похожи на пирожки (petits pates) или крепкие, пряные соусы, т. е. должны заключать в себе столько ума и остроты, чтоб какой-нибудь журналист, на одной

подобной фразе, мог развесть несколько своих толстых книжек.

Пошлая лесть, вялый комплимент изгоняются из беседы, так же как колкая эпиграмма и едкая сатира.

Ни лизать, ни кусать, ни щипать, ни колоть словами не позволяется за столом, а можно только щекотать словами.

Не должно никогда заводить речи, за столом, о важном и сериозном. Политики — то же, что кислый соус в нелуженой кастрюле; дела — то же, что иссушенное жаркое; ученость хуже пережаренного ростбифа!

Вообще беседа начинается в конце обеда, приближаясь к жаркому, в виду пирожного и десерта.

Везде дамы дают законы в обществе, и с дамами должно говорить о том, что им угодно и что им приятно, а в обществе умных и любезных дам беседа всегда будет приятна, потому что они умеют управлять разговором с удивительным искусством.

Но на мужском обеде финал каждой беседы — разговор о женщинах. Иногда веселие снимает уздечку с языка, но в таком случае говорится уже о женском поле, т. е. когда уже женщина не имеет ни звания, ни имени.

Говорите о любви, пейте за здоровье вашей возлюбленной, но да прильнет язык к гортани вашей, если вы дерзнете, хотя намеком, указать на лицо!

В разговоре о литературе, художествах и вообще об изящном позволяется за столом только выражать свои чувствования и впечатления, но строго запрещается произносить суждения и приговоры, потому что от разности мнений может завязаться скучный спор. Если что вам не нравится, говорите, что вы того не читали или не видали, или читали рассеянно, видели бегло.

Главное правило застольной беседы состоит в том, чтоб собеседники соблюдали равенство в тоне разговора, чтоб никто не отличался преимуществами ума, а всяк жертвовал умом своим для общего удовольствия.

В XVIII веке вельможи так заботились об украшении своих обедов умными литераторами и артистами, как и о хорошем вине. В XVIII веке забавлялись и наслаждались жизнью и умом, и все нынешнее общежитие составлено из развалин прошлого века.

Ныне жизнь и ум продают и покупают, как товар, о красоте и любезности наводят справки в ломбарде, а за столом рассуждают о стеарине, асфальте и железной дороге.

К литераторам прибегают только по делам, когда нужно пустить в свет бумагу, правильно написанную.

Теперь едят и пьют так же вкусно и много, как и в прежнее время, но ныне обедают весьма редко.

Вспомните, что богачи, вельможи и эпикурейцы XVIII века, невзирая на то, что ели и пили так же хорошо, как ныне, и так же превращали ночь в день и наоборот, как и мы, — жили, однако ж, долго и в глубокой старости были свежи и веселы.

А теперь эпикурейцы, на сороковом году от рождения, уже старцы немощные! Это объясняется немецкою пословицею: guter Muth macht gutes Blut, т. е. веселое расположение духа дает здоровье. Хохот и веселие за столом лучше всех желудочных капель, дижестивных лепешек и микстур. Человек, который всегда обедает сам-друг, непременно кончит свое поприще чахоткою или затвердением печени, разлитием желчи и сплином.

Прежде за обеды поплачивались одною подагрою, а ныне за еду платят жизнью.

Каждый ест то, что ему нравится, но если кто желает себе блага и долголетия на земле, тот должен избегать всех национальных обедов. Каждый народ имеет свои народные кушанья, выдуманные, разумеется, в древности, в веках варварства и народного младенчества, когда люди работали более телом, нежели умом.

Ныне хотя ум и не в работе, но тело почти всегда без движения. Пища тяжелая, которая в наше время пригодна только пильщикам, плотникам и дровосекам, в старину была безвредною. Например, наши кулебяки, подовые пироги, блины для желудка человека, ведущего сидячую жизнь, то же, что картечь!

Мы хотим ускорить пищеварение горячительными средствами, и расстраиваем его.

Советую вам отказываться всегда, когда вас зовут на какой бы то ни было национальный обед!

Хозяевам обеда нечего сетовать. Они знают, что обед тогда только великолепен, когда состоит из вещей далеких, привозных или не по времени года. Лучший обед — смешанный, т. е. состоящий из блюд всех народов и из припасов всех земель.

Званые, великолепные обеды даются только средь зимы, для того, чтоб щеголять тепличною зеленью и оранжерейными плодами. Но это уже роскошь, а хороший обед может быть и не роскошный.

Лучший обед тот, после которого вы не чувствуете сильной жажды и по прошествии шести часов можете снова покушать с аппетитом.

Выбор вина есть доказательство образованности хозяина. Умный человек может довольствоваться одним блюдом, если оно хорошо изготовлено, но только дикарь может пить дурное вино!

За сим желаю вам хорошего аппетита и приятного существенного обеда!

Они ныне так же редки, как хорошие произведения в литературе.

Извините, если «Обед» мой покажется вам длинен!

Отдохните на других журналах: нечего сказать, есть на чем развлечься и есть что подложить под голову! Это также новое изобретение нашего промышленного века, в котором спекуляции и проекты распространили бессоницу и истребили веселые обеды. Уснуть есть от чего, а пробудиться не для чего!

[i] Ф.В. Булгарин. — Северная пчела. 1840, N° 7.

[ii] Автор неточно цитирует монолог Фамусова.

[iii] Он украшен, декорирован (фр.).

[iv] Обходительность (фр.)

Публикуется по изданию: Лаврентьева Е.В. «Культура застолья XIX века. Пушкинская пора»
М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1999
© ООО «СКЦ-НОРД», 1999
© ТЕРРА-Книжный клуб, 1999