Оглавление

Головина Варвара Николаевна
(1766-1819)

Мемуары

ГЛАВА ШЕСТАЯ 1797

В Вербную субботу, 27 марта, был торжественный въезд Государя в Москву. Шествие было огромно, и войска выстроены от Петровского дворца до дома Безбо-родко. Из Петербурга, как это принято, прибыли все гвардейские полки. Император и его сыновья ехали верхом. Государыня, Великая Княгиня Елизавета и одна из Великих Княжон были в большой карете, приготовленной для всех Великих Княгинь и Государыни, но участвовали только перечисленные лица, остальные были больны*.


* Великая Княгиня Анна поехала из Петербурга уже больная, но, так как Государь не любил этого, она старалась пересилить себя, пока у нее не сделалось воспаление легких. Ее перевезли из Петровского дворца в Москву, где ей сделали кровопускание. На другой день после Государь пришел к ней и сказал: «Теперь я вижу, что это серьезно, и мне очень досадно, что вы так больны; признаюсь, до сего времени я думал, что все это маленькие привычки (petitcs manieres), приобретенные во время прошлого царствования и которые я стараюсь искоренить. Неизвестно, что он хотел сказать этими маленькими привычками прошлого царствования, о которых он упоминал каждую минуту. Примеч. авт.

Стр. 162

Шествие остановилось в Кремле, и Императорская

Фамилия обошла соборы и поклонилась мощам. Оттуда оно двинулось дальше и к восьми часам вечера прибыло во дворец Безбородко, выйдя из Петровского около полудня. Дворец принадлежал князю Безбородко, первому министру; он отделал его для себя с особой роскошью и изысканностью, но предложил его Императору на время коронации, потому что дворцов, кроме Кремлевского, в Москве не было, и Императрица Екатерина также останавливалась в домах частных владельцев в последние свои посещения Москвы, Императорский дворец уже давно сгорел. Вскоре после коронации Государь купил дворец Безбородко*. Он находился на окраине города в одном из самых красивых кварталов. Около него был маленький сад, отделенный бассейном от дворцового сада, прекрасного места общественного гулянья. Дворец не был стеснен строениями, и из него открывался обширный вид, что делало пребывание в нем более приятным, чем в Петровском. Великий Князь Александр, его супруга и Великие Княжны остались там, а Великий Князь Константин вместе со своим двором остановился напротив, в здании, называемом Старым Сенатом.

Двор провел во дворце Безбородко всего не-: сколько дней и в страстную среду с большой пышностью переехал в Кремль, чтобы приготовиться к коронации.

Надо обладать талантом историка, чтобы вкратце рассказать все, что делает Кремль местом почита


* Он почти целиком был разрушен во время пожара Москвы, когда этот город был занят врагом. Примеч. авт.

Стр. 163

ния, и пером поэта, чтобы описать впечатление, производимое этим древним и прекрасным памятником старины, описать его соборы и возвышающийся над всею Москвою дворец, которому готический стиль с террасами, сводами и оградой придает вид чего-то воображаемого. Сам по себе дворец недостаточно велик, чтобы вместить всю Императорскую Фамилию: Великого Князя Александра с супругой поместили в архиерейском доме, а Великого Князя Константина — в Арсенал. Великая Княгиня Елизавета говорила мне, что она никогда не забудет впечатления, произведенного на нее видом Кремля в вечер ее приезда.

Выйдя от Императрицы, она отправилась к Великой Княгине Анне и ушла от нее, только когда стало темно. Она была печальна, пребывание в Москве не имело для нее никакой прелести, но зато тысячи неприятностей. Все окружавшее далеко не восхищало ее воображения, скорее душило его и сжимало ей сердце. Но в тот вечер, выходя от Великой Княгини Анны и садясь в карету, она бросила взгляд на древнюю красоту Кремля, усеянную ярким светом луны, чудно отражавшимся в золотых крышах, и она испытала мгновение невольного энтузиазма, воспоминание о котором никогда не изгладилось из ее памяти.

Обряд коронования свершился 5 апреля, в день Святой Пасхи, в Успенском соборе. Посредине церкви, напротив алтаря, было устроено возвышение, где стоял трон Императора, возвышение для Императрицы было рядом на некотором расстоянии. Направо

Стр. 164

были трибуны для Императорской Фамилии и напротив — другие. Кругом собора были устроены места для публики.

Император короновался сам, потом он короновал Императрицу, беря свою корону и дотрагиваясь ею до головы супруги, на которую минуту спустя была надета маленькая корона. После обедни, причастия, коронования и Те Deum (благодарственный молебен) Император приказал прочесть громким голосом у подножия возвышения, где стоял его трон, Акт о престолонаследии, составленный по его приказанию. Этим Актом он устанавливает порядок престолонаследия и исключает из него женщин, кроме случая отсутствия мужчин в прямой линии. Он предусматривает случай несовершеннолетия. Он определяет положение вдовствующих Императриц и Великих Княжон и условия, предоставляющие им полное право на это положение, ограничивая их в наследовании. Этот Акт был положен на алтарь в Успенском соборе, где его и читали.

Их Величества обедали на тронах в Большом зале дворца. Он находится в первом этаже дворца, сделан со сводами и столбами. Со стороны входа находится возвышение, где Их Величества присутствовали на обеде. Небольшие окна находятся на некотором расстоянии в трех других стенах, покрытых, как и пол, красным сукном, что придавало залу совсем странный вид и делало неприятным балы, которые там давались впоследствии. Маленькая комната примыкает к возвышению, и в ней подали обед Императорской Фамилии и Польскому королю, присутствовавшему на всех церемониях коронования в королевской мантии. После обеда Великие Княгини отправились до вечерни к Великим Княжнам, которых одних поместили во дворце. Но у них было такое плохое помещение, что Великая Княгиня Елизавета все послеобеденное время

Стр. 165

провела сидя на сундуке, хотя и в парадном придворном платье.

Во время коронации были значительные награды и производства. Император высказал Великому Князю Александру, что ему нравится его дружба с князьями Чарторижскими, и спросил у него, что он мог бы сделать для них, чтобы это им было приятно. Великий Князь, зная любовь отца к военной службе и желая оградить своих друзей на будущее время от немилости Императора и поставить их на хороший счет в его мнении, сказал об их желании вступить в военную службу. Император действительно очень хорошо принял эту просьбу и назначил обоих братьев адъютантами: старшего — к Великому Князю Александру, младшего — к Великому Князю Константину, и в то же время очень милостиво предоставил им отпуск на три месяца, чтобы съездить в Галицию повидаться с отцом. Отпуска в это время года были чрезвычайной милостью, потому что обыкновенно они разрешались только осенью.

Это назначение, в силу которого князь Адам Чар-торижский должен был по обязанности находиться при Великом Князе Александре, что как бы разрушало тесную дружбу князя с его Императорским Высочеством, не понравилось многим и было причиной впоследствии многих событий.

Князь Безбородко был награжден огромными богатствами. У Государя был камердинер, цирюльник Кутайсов3), турок по происхождению, в детстве он был привезен в Россию. Государь был его крестным отцом. В это время он назначил его гардеробмейстером — должность, специально для него созданная. Быстрое повышение Кутайсова привлекло к нему внимание всех, в особенности когда он в конце того же года получил орден Св. Анны на шею.

Стр. 166

Двор был за обедней в понедельник и вторник Пасхи в различных соборах Кремля, а начиная со среды Их Величества каждое утро в течение двух недель проводили на троне, принимая поздравления. Императору все казалось, что приходило слишком мало народу. Императрица постоянно повторяла, что она слышала от Императрицы Екатерины будто во время коронации толпа, целовавшая руку, была так велика, что рука у нее распухла, и жаловалась, что у нее рука не распухает. Обер-церемониймейстер Валуев, чтобы доставить удовольствие .Их Величествам, заставлял появляться одних и тех же лиц под различными названиями. Если случалось, что какое-нибудь лицо занимало не одну должность, то Валуев заставлял появляться его в один и тот же день то как сенатора, то как депутата от дворянства, то как члена суда.

Вся Императорская Фамилия и двор присутствовали при принесении поздравлений. Государь и Государыня сидели на тронах; Императорская Фамилия с двором находилась направо, и различные корпорации и московские дамы, которых тоже заставляли приходить по несколько раз, подходили к трону, кланялись, поднимались по ступеням трона, целовали руки у Их Величеств и уходили с другой стороны. Потрясение, происшедшее от замены самого мягкого царствования режимом террора, произвело совершенно неожиданное действие, которое было бы необъяснимым, если бы не было известно, что крайности соприкасаются. В большинстве случаев, когда не дрожали от страха, то впадали в безумную веселость. Никогда так не смеялись, никогда так удачно не подхватывали смешные стороны, преувеличивая их; но часто также саркастический смех превращался в гримасу ужаса.

Надо сознаться, что никогда раньше высшая власть не давала столько поводов к смешному, чего

Стр. 167

народная наблюдательность никогда не оставляет безнаказанным, где бы она это смешное ни находила. Император вкладывал в представительство и приемы всю свою склонность к преувеличению*. Казалось иногда, что он был просто знатным человеком, которому позволили сыграть роль монарха, и торопился насладиться удовольствием, которое у него скоро отнимут. Небольшое количество спокойного достоинства, вкладываемое Императрицей в свою роль, ребяческая радость, которую ей доставляла эта роль и которую она не могла скрыть, — ничто не ускользало от внимания общества, и оно вознаграждало себя за состояние постоянного страха, в котором его держал характер Государя, шутками, иногда довольно острыми.

Этим занимались, главным образом, во время упоминанаемого мною выше принесения поздравлений, и, сказать по правде, в этом чувствовалась необходимость, чтобы выносить скуку и утомление от этой церемонии. Кавалеры двора из свиты Великих Княгинь, в особенности мой муж и князь Голицын2), делали злые замечания и смеялись над тем, что происходило, и над отдельными лицами, и, благодаря тому, что мы находились вдали от Их Императорских Величеств, можно было внести некоторое разнообразие в монотонность этих приемов.


* Я не могу не привести здесь одно замечание, а именно: эта преувеличенная склонность к приемам Императора Павла оказала печальные последствия в царствование его сына. Император Александр был шокирован, как и все, отсутствием меры в этом отношении и запомнил все насмешки и жалобы, вызванные этим. При своем восшествии на престол он бросился в противоположную крайность и вызвал недовольство общества, уничтожая, насколько возможно, всякие приемы и поздравления. Примеч. авт:

Стр. 168

Было много балов, ставших источником беспокойства для Государыни и м-ль Нелидовой. Среди большого числа московских дам, приезжавших ко двору, было много красивых особ и между ними княжны Щербатовы3) и барышни Лопухины4). Последние особенно привлекли внимание Императора. Он часто принимался говорить о них, и беспокойству Государыни и Нелидовой по этому поводу приписывают ускоренный отъезд двора из Москвы.

Государь .жил попеременно то в Кремле, то во дворце Безбородко, и так как каждый переезд совершался торжественно, то Государь устраивал их как возможно чаще. Двор делал много поездок в окрестности Москвы и в Троицкий и Воскресенский монастыри. Последний называется также Новым Иерусалимом*. Ездили в Коломенское, место рождения Петра Великого, в Царицыно, где находится Императорский дворец, лежащий в чудной местности, и в Архангельское, имение, принадлежавшее тогда князю Голицыну.

Государь совершал эти поездки всегда в большой шести- или восьмиместной карете, и дорогой его секретари чередовались, докладывая текущие дела, военные донесения и прошения разного рода, адресованные ему. Великая Княгиня Елизавета, всегда находившаяся во время поездок в его карете, говорила мне, что она часто бывала поражена раздражительностью Государя, когда что-нибудь ему не нравилось в


* Монастырь расположен в прелестной местности, а еще более интересен оттого, что его церковь построена по образцу Иерусалимского храма и в нем представлены все места, где происходили Страсти Христовы. Примеч. авт.

Стр. 169

докладе, и холодной жестокостью, позволявшей ему делать предметом шутки просьбы, с которыми обращались к нему несчастные. Быть может, молодость и неопытность Великой Княгини Елизаветы вводили ее в обман относительно настоящих намерений Государя, но подобный род шуток приводил ее в возмущение.

Последние празднества коронации состояли: из итальянской оперы; дворянского бала, который Их Величества почтили своим присутствием; обеда у Польского короля; торжественной прогулки в дворцовом саду и прогулки 1 мая на общественном гулянье.

Я не присутствовала ни на одном из празднеств, дававшихся в это время в Петербурге. Я оставалась с Толстой. Мое сердце было облечено в вечный траур, и я избегала общественных увеселений. Но я была вынуждена отправиться на маскированный бал не по приглашению, а по приказу полиции. Тот, кто отказывался подчиниться ему, заносился на особый лист, и, таким образом, об этом доходило до сведения Государя. Я отправилась на этот печальный праздник, так же как и Толстая. Вначале было заиграли полонез, который я привыкла слышать в счастливые времена. Эта музыка произвела на меня ужасное впечатление, рыдания душили меня.

Шумная радость и празднества являются для пеЧа-ли чем-то вроде судорожной улыбки, устрашающей природу. Я бежала от света, казавшегося мне ужасным. Могила была у меня в сердце, и мои взоры, казалось, стремились к ней, ища в ней отдохновения. Мы вернулись с этого бала измученные и усталые, точно мы возвращались после тяжелого и опасного путешествия.

Во время коронации князь Репнин получил письмо от графа Михаила Румянцева5), служившего тогда генерал-лейтенантом под начальством фельдмаршала Суворова. Граф Михаил Румянцев был светским человеком, очень ограниченным, самолюбивым и сплетником

Стр. 170

худшего сорта, вроде старой бабы. Фельдмаршал обращался с ним, как он того заслуживал. Граф обиделся и решил отомстить. Он написал князю Репнину, что фельдмаршал овладел умами, и дал ему понять, что подготовляется восстание. Князь Репнин почувствовал, насколько лживо это известие, но не мог удержаться от удовольствия распространить его с целью повредить фельдмаршалу, заслугам которого он завидовал. Он отнес письмо графа Румянцева Ростопчину. Последний указал ему, как опасно возбуждать порывистую горячность Императора. Эти доводы нисколько не подействовали на князя Репнина. Он сам отнес письмо его Величеству, и фельдмаршал Суворов был удален.

Несчастный характер Императора был причиною стольких несправедливостей, совершенных им, что их едва можно согласовать с понятием прекрасной души.

Я позволю себе на минуту прервать рассказ и приведу малоизвестный анекдот, доказывающий природную доброту и великодушие, заложенные в глубине души этого Государя.

Граф Панин, сын графа Петра Панина, о котором я говорила выше, ни в чем не походил на своего отца. У него не было ни силы характера, ни умения себя держать, и он был способен только к интригам и возмущению. Император Павел, когда был еще Великим Князем, принимал в нем участие как в племяннике графа Никиты Панина, его воспитателя. Граф Панин воспользовался склонностью Великого Князя, удвоил усердие и старание и достиг того, что овладел его доверием. Заметив несогласие, царившее в отношениях между Государыней и ее сыном, он захотел нанести последний удар, чтобы потом осуществить свои честолюбивые и даже преступные проекты. Он возвратился в Гатчину после кратковременного пребывания в городе и попросил у Великого Князя особой аудиенции, чтобы сообщить ему дело первой важности.

Стр. 171

Великий Князь назначил ему время, когда граф должен быль прийти к нему в кабинет. Граф вошел со скромным видом, очень ловко прикрыв скромностью, как маской, свое вероломство, и наконец сказал Великому Князю с притворным колебанием, что откроет ему самую ужасную для него вещь, чтр дело идет о заговоре, образованном против него Государыней, его матерью, и что она посягала на его жизнь.

Великий Князь спросил у него, знает ли он имена заговорщиков, и, услыхав утвердительный ответ, приказал написать их на листе. Граф Панин при помощи своей фантазии составил большой список. «Подпишите!» — прибавил Великий Князь. Панин подписал. Тогда Павел взял лист и сказал:

— Идите, предатель, и не показывайтесь никогда мне на глаза.

Он рассказал об этой ужасной клевете своей матери; Государыня была так же возмущена, как и он, а этот список остался у Великого Князя Павла в отдельном ящике, хранившемся у него всегда в спальне.

IV

Возвратимся к придворным происшествиям после коронации. Третьего мая Государь уехал из Москвы вместе с сыновьями, отправляясь в объезд вновь приобретенных в силу раздела Польши губерний и оттуда прямо в Петербург. Государыня уехала из Москвы одновременно с Государем, вместе с Великими Княгинями, своими невестками, и со своей дочерью, Великой Княжной Александрой. Она объявила им, всем трем, что они не будут расставаться с ней ни днем, ни ночью. И действительно, как в дороге, так и по приезде в Павловск, она оставляла их ночевать в своей ком-

Стр. 172

нате. У Великих Княгинь Елизаветы и Анны даже не было другого отдельного помещения, кроме ее апартаментов.

Здоровье Великой Княгини Елизаветы, выдержавшее всякого рода испытания предыдущей зимой, к утомительной церемонии коронации в конце концов пошатнулось. Великая Княгиня впала в состояние особой слабости, сопровождаемой страданиями, почему она с крайним нетерпением ждала приезда Императора, чтобы по крайней мере освободиться от зависимости, в которой она находилась. Наконец этот момент наступил в последних числах мая. Государыня, в сопровождении двора, выехала навстречу Государю в Гатчину, где провели только несколько дней, после чего все вернулись в Павловск.

Стремились во что бы то ни стало заставить позабыть прошлое царствование и, в виде одного из средств, переменили, насколько это было возможно, место всех резиденций двора. Императрица Мария питала отвращение к Царскому Селу, объяснимое только личными отношениями. Она ревновала его к созданному ею Павловску. Вследствие этого Императорский дворец в Царском Селе, жилище, достойное Монарха и где всегда весь двор удобно размещался, был брошен, и все лучшее из имущества перевезено в Павловск, тоже красивое место, но нисколько не соответствовавшее размерами с двором и не подходившее для резиденции Монарха, влюбленного в пышность и приемы. Поспешно строили новые здания, но они были разительным противоречием с постройками прошлого царствования. Екатерина II построила для своего внука великолепный дворец в Царском Селе. Императрица Мария, пока по ее распоряжению для наследника трона строили деревянный дом, поместила его в хижину. Да и дом Великого Князя Александра немногим был больше, но Великая Княгиня Елизавета

Стр. 173

чувствовала себя там счастливой в сравнении с теми тремя неделями, которые она провела во дворце.

Немного спустя после возвращения Государя, когда однажды вечером он прогуливался по саду в Павловске вместе с двором и лицами, составлявшими его постоянное общество, послышались звуки барабана. Все насторожились. Для вечерней зори было слишком поздно. Император остановился, заметно взволнованный. Били тревогу. «Это пожар!» — вскричал он, повернулся и быстро пошел к дворцу вместе с Великими Князьями и военными. Императрица с остальным обществом следовала за ним издали. Подойдя к дворцу, увидали, что одна из ведущих к нему дорог занята частью гвардейских полков. Остальные кавалеристы и пехотинцы поспешно бежали со всех сторон. Спрашивали друг у друга, куда надо идти, сталкивались, и на узкой дороге, наполненной войсками, военные, пожарные и различные повозки пролагали себе дорогу только с помощью страшного крика.

Императрица, опираясь на руку одного из придворных, пробиралась чрез толпу, разыскивая Государя, потерянного ею из виду. Наконец беспорядок настолько увеличился, что многим из дам, и именно Великим Княгиням, пришлось перелезть через барьер, чтобы избежать опасности быть раздавленными.

Немного спустя войскам был дан приказ разойтись. Возвратились во дворец. Император был взволнован и в плохом настроении. Много было движения, продолжавшегося до позднего вечера. После долгих розысков открыли, что причиною суматохи был трубач, упражнявшийся в казармах конной гвардии. Войска в примыкающих казармах подумали, что это сигнал, и повторили его, таким образом тревога передалась от одного полка другому. В войсках думали, что

Стр. 174

это или пожар, или испытание на быстроту сбора; но толки в обществе и при дворе, которые с самого начала этого царствования приняли такое направление, что можно было предчувствовать конец его, постарались объяснить совершенно иначе это событие, и в особенности событие, случившееся на следующий день.

Ничто так не вызывает предательство, как постоянная боязнь его. Павел I не умел скрывать, до какой степени эта боязнь отравляла его жизнь. Она проявлялась во всех его поступках, и много жестокостей, которые он допустил совершить, были следствием этого чувства, постоянно присутствовавшего в его душе, и, наконец, оправдали его, вызывая общее раздражение.

На следующий день, почти в те же часы,, когда двор был на прогулке в другой части сада, отделенной от большой дороги только небольшим барьером, послышался звук трубы и показалось несколько кавалеристов, скакавших во весь опор по тропинке, примыкающей к большой дороге. Император в бешенстве бросился к ним с поднятой тростью и заставил их повернуть обратно. Великая Княгиня и адъютанты бросились за ним, и все были довольно удивлены этой второй сценой. В особенности растерялась Государыня. Она кричала, обращаясь к придворным:

— Бегите, господа, спасайте вашего Государя!

Около нее оказался граф Феликс Потоцкий, добрый малый, но неуклюжий толстяк, вдобавок питавший смешное чувство страха перед Императором. Она схватила его за руку и толкала вперед. Едва ли видали фигуру смешнее, чем ту, которую представлял из себя бедный граф Потоцкий, не понимавший, чего от него требуют, и более испуганный криком Государыни, чем опасностью, которой подвергался Государь.

Стр. 175

На этот раз войскам помешали собраться, но никогда не дознались, как следует, что вызвало это волнение. Никто не хотел сказать или не знал его причины. Одни говорили, что войска были уверены, будто тревога, бывшая накануне, была устроена по приказу Государя, поэтому держались все время наготове и могли принять всякий шум за сигнал. Другие утверждали, что какой-нибудь шутник дурного тона, желая повторить суматоху, бывшую накануне, дал сигнал. История окончилась несколькими наказаниями и больше не повторялась.

Слабость Великой Княгини Елизаветы все продолжалась, увеличиваясь. Она получила позволение нигде не бывать и провести несколько недель в полнейшем уединении. Медики предложили ей употребить это время на лечение.

В то время когда она сидела дома, Великий Князь едва не погиб и чудом избежал опасности. Однажды утром он вместе с Государем присутствовал на учении. Он был верхом на лошади на краю пригорка, сзади его Величества. Быстрое движение войска, при котором на солнце заблестели ружья, испугало лошадь Великого Князя. Она встала на дыбы, задние ноги у ней поскользнулись, и она скатилась вниз вместе с всадником. Все боялись подойти, думая, что Великий Князь убит. Но он был только сильно помят, и у него была погнута ключица. Если бы он не был так молод, она сломалась бы.

Стр. 163

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация внизу страницы.
Текст приводится по изданию: Мемуары / В.Н. Головина. — М.: ACT: Астрель: Люкс, 2005. — 402 с.
© «Издательство Астрель», 2005
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев ([email protected])