|
Головина Варвара Николаевна Мемуары
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 1802—1803 I Немного спустя после этого бала я захворала. Болезнь, подготовлявшаяся во мне в течение многих лет, проявилась от перемены климата. Семьи Турцелей и Караманов не покидали меня. Они разделили между собою время, чтобы ухаживать за мной, одни — утром, другие — вечером. Г-жа де Турцель-мать заставила меня послать за Порталем1) и дать ему себя выслушать. Он нашел у меня засорение печени и желез. У меня очень болела голова, пульс был перемежающимся и дыхание стеснено. Мне прописали искусственные воды Виши и как доктора назначили Галлея, очень любезного господина и не без способностей. В течение последних дней я чувствовала себя очень плохо. Первая моя мысль была о Боге, вторая — об Императрице Елизавете. Я написала ей и запечатала письмо, предполагая отдать его г-же де Тарант, чтобы она послала ей по- Стр. 303 .еле моей смерти. Но лекарства оказали свое действие: к концу месяца мне стало легче и я перешла к своему обыкновенному образу жизни. Одна из религиозных церемоний, которой я наиболее была поражена в Париже, это поклонение Кресту в Великую пятницу. Г-жа де Тарант свела меня в несколько церквей. Служба происходит в подземных приделах. Освещен только крест. Священник читает тихим голосом. Все присутствующие погружены в самую глубокую мысленную молитву. Религиозная тишина сильно трогает душу. И крест, такой таинственный, единственный предмет поклонения, страх одних и утешение других, символ спасения и надежды, возвышающий скорбь среди унижений, разрушающий кумиров сердца и рассеивающий мрак, заключает, в себе совокупность истин, которые дают почувствовать нам тщету жизни. Я люблю все, что возвышает и пробуждает душу. Париж может многое предложить для удовлетворения этой склонности, и ум не чувствует там недостатка в пище. Достаточно прогуляться по улицам, чтобы проследить целый курс морали: церкви обращены в театры; старинные родовые особняки — в магазины моды; почтенные люди, потомки знаменитых родов принуждены идти пешком по грязи; масса несуразностей, результат всеобщего переворота, поражают без конца. Переходишь от удивления к удивлению, и мысль не поспевает следить за всем, что встречается на пути. Г-жа де Матиньон, дочь барона де Бретейль, бывшего посланника в России в царствование Екатерины II, шла однажды пешком. Это была просто ее фантазия, потому что у нее есть карета. Между улицей дю-Бак и улицей де ла-Планш стояли торговка овощами и торговец табаком. Случилось, что пошел проливной дождь, когда г-жа де Матиньон проходила мимо них, а в это время там проезжал в карете герцог де Прален. Увидев г-жу де Ма- Стр. 304 тиньон, он приказал остановиться и предложил ей занять место в его экипаже. Но говоря с ней, он не был настолько вежлив, чтобы снять шляпу. Торговка овощами была возмущена этим и закричала своему соседу: — Посмотрите-ка, кум, это, верно, из новых, вишь, важничает. Взгляните на него: можно подумать, что шляпа у него гвоздями приколочена к голове. Это не из тех прежних господ, которые были так вежливы и любезны с дамами. Эта уличная сцена доказывает, насколько даже народ был поражен манерами нового режима. Герцог де Прален очень дурно вел себя во время революции и приобрел дурные привычки. Я встретила однажды г-жу де Турцель-мать, идущую пешком в ужасную погоду. Она спокойно шла с зонтиком. Мне стало стыдно за свое удобство и что я могу обрызгать ее грязью, проезжая мимо. Я дернула за шнурок и попросила ее войти в карету. — Я принимаю ваше любезное предложение, — сказала она, — только из-за удовольствия быть с вами. Вы думаете, мне тяжело идти по грязи? Нет, уверяю вас. Я могла бы избавить себя от этого, но, признаюсь вам, я нахожу наслаждение в лишениях, когда подумаю, что наш несчастный король живет милостынею равных ему государей. Я отвезла ее домой и осталась в этой семье, которую я с каждым днем видела все с большим удовольствием. Я много занималась живописью. Легкость доставить себе все, что имеет отношение к искусству, возбуждает и поощряет склонность. Каждый четверг Ро- Стр. 305 бер2) обедал у меня и оставлял мне всегда эскиз, начатый в два часа, а в четыре уже висевший на стене моей гостиной. Частью моих познаний я обязана Роберу. Нельзя лучше научиться, как наблюдая за работой большого художника. Он рассказал мне свое приключение в катакомбах, так удачно помещенное аббатом Делилем в свою поэму «Imagination». С большим интересом слушаешь героя истории: каждый по-своему воспринимает впечатления и судит о них сообразно своему характеру и страстям. Нет ничего прелестнее весны в Париже. С февраля месяца начинаешь наслаждаться ее постепенным наступлением. Воздух насыщен ароматами, кусты покрываются цветами. Мой дом был окружен с четырех сторон садами: сад иностранной миссии, сад Верака, сад Монако и сад г-жи де Шатильон. Первые три сада окружали мой дом и были отделены от него только каменной стеной; чтобы попасть в четвертый, мне надо было пройти через двор и пересечь улицу де Бабилон, очень узкую. Там я бывала окружена сиренью и жасмином, любовалась на цветники из роз и лилий, а в конце этого прекрасного сада я видела дом, где жила г-жа де Тарант со своей матерью. Я любила присутствовать при туалете г-жи де Шатильон, кабинет которой носил характер доброго старинного устройства настоящей Франции. Он был наполнен маленькими картинами и сувенирами всякого рода. Я рассматривала их в то время, как Леонора, горничная, причесывала ее. Все было чисто и изящно, все отзывалось хорошим обществом, и в мелких вещах я узнавала отпечаток склонностей и характера той, кому они принадлежали. Вечера во Франции почти всегда теплее дня. Чае-то я оставалась до позднего часа в беседке моей матери при лунном свете или в полнейшей темноте. Я внимала различному шуму этого огромного города. Стр. 306 Ничто не располагает так к мечте, как далёкий смутный гул, который то увеличивается, то уменьшается, и слух невольно следит за ним. Однажды вечером я увидала в сумерках двух женщин. Они вошли через калитку, соединявшую мой сад с садом Верака, и подходили ко мне. Я напрасно напрягала зрение, чтобы разглядеть их. Спустя минуту я услыхала голос г-жи де Лакост и пошла навстречу ей. — Вот я вам привожу г-жу де Дамас, — сказала она. — Она давно желает быть представленной вам. Мы сказали друг другу все, что полагается в подобных случаях. Г-жа де Дамас выразила мне самым любезным образом, насколько она благодарна мне за участие, которое я приняла в ее сыне. У нее приятный голос, а также приятная манера говорить. Я думала: «Вот прелестная молодая женщина, но я не знаю, какое у нее лицо». Эта манера знакомиться показалась мне довольно остроумной, и я умышленно замедлила ввести г-жу де Дамас в дом. Но наконец пришлось это сделать, и, войдя в мою круглую гостиную, освещенную лампами, мы с г-жой де Дамас так усердно вглядывались друг в друга, что обе рассмеялись. Лицо г-жи де Дамас мне показалось красивым. Г-жа де Лакост настолько же некрасива, насколько умна и несчастна. У нее необычайная болезнь: она иногда впадает в летаргическое оцепенение, продолжающееся больше десяти дней. Ее кладут тогда на постель, и она остается там без движения, не принимая пищи и без питья. Ее можно бы было счесть мертвой, если бы не бился пульс. Ее брат Оливье де Верак рассказывал, что однажды, когда летаргия продолжалась долее, чем обыкновенно, он упал на колени, говоря: — Боже, неужели это состояние будет продолжаться? Вдруг, не открывая глаз, она сделала ему знак подойти и движением показала, что она хочет писать. Он Стр. 307 дал ей бумагу и карандаш, и она, с закрытыми же глазами, написала: «Будьте покойны, это скоро окончится. Пришлите ко мне завтра (она написала имя), и пусть никто другой не приходит». Сделали так, как она хотела. Г-жа де Конфлан, очень дружная с г-жой де Лакост, пожелала находиться во время таинственного разговора в комнате рядом с той, где лежала больная. На следующий день, когда брат вошел к больной, она опять сделала знак, что хочет писать, и спросила в записке, почему впустили г-жу де Конфлан в ее комнату, несмотря на запрещение, данное ею. На третий же день она встала, ничего не помня из того, что происходило. Принцесса де Тальмонт, невестка г-жи де Тарант, видела г-жу де Лакост во время этих припадков и говорила мне, что ничем нельзя объяснить этих случаев сомнамбулизма и никто из докторов не мог понять их. Ее неслыханные несчастия, быть может, были причиною ее болезни; муж ее был отъявленным революционером; он отнял у нее единственного сына и воспитал его дикарем, разрушив в нем религиозные принципы и чувство любви к матери. Он женился на танцовщице, от которой у него было шесть человек детей. Г-жа де Лакост осталась бы совершенно без всяких средств к жизни, если бы не ее брат Оливье, трогательно заботившийся о ней. Терраса в моем саду возвышалась над садом Иностранных миссий, и я видела от себя процессию Тела Господня. Алтари были поставлены в различных местах сада. Многочисленное духовенство в богатых одеждах окружало священника, который шел под балдахином со Св. Дарами. Диаконы предшествовали с кадильницами, и дети, одетые в белое с голубыми поясами, несли корзины цветов, Стр. 308 разбрасывая цветы по дороге. По временам останавливались и слышались звуки серпента, сопровождавшие пение. Народ падал ниц, и торжественность этого зрелища еще более выигрывала от прекрасной погоды. Молитвы на открытом воздухе кажутся более величественными и религиозными. Выражение благочестия не может найти пространства, слишком обширного для своего распространения. Однажды утром я была с г-жой де Тарант у принцессы де Шиме, которая попросила ее приехать к ней на следующий день, желая ей передать нечто очень интересное. На следующий день вечером г-жа де Тарант приехала ко мне, Она была так бледна и взволнованна, что я испугалась. Когда мы остались одни, я спросила у нее: — Скажите мне, что с вами: ваш вид вызывает у меня беспокойство. Г-жа де Тарант ответила: — Вчера, при вас, г-жа де Шиме назначила мне свидание. Я приехала к ней. Она мне сказала, что знает особу, благочестие которой и любовь к ближнему открыли ей двери всех тюрем, где страдали жертвы Робеспьера, обреченные им на эшафот. Когда этот тигр, превысив меру своих злодеяний, извлек королеву из Тампля и заключил ее в Консьер-жери, эта тюрьма стала предметом забот м-ль X... У нее хватило ловкости, мужества и силы проникнуть в ужасную камеру, где была заключена королева Франции. Она презирала опасности, сопровождавшие это трогательное дело милосердия,, и стара- Стр. 309 лась приблизиться не к королеве, а к страдающему существу и облегчить его положение. — Надо, — продолжала принцесса де Шиме, — чтобы вы повидались с м-ль X..., она знает о вашем существовании, но боится, что ее имя станет известным, и потому отказывалась вас видеть. Но так как может случиться, что вы увидите герцогиню Ангу-лемскую в Митаве*. то, может быть, вы возьметесь передать герцогине некоторые вещи покойной королевы. Я сказала ей, что приведу с собой одну из моих подруг, которая увидит дочь короля, и она согласилась. Хотите вы поехать со мной? Слова принцессы глубоко взволновали меня и вызвали во мне сильнейшее желание видеть и слышать человека, облегчавшего нечеловеческие страдания и скорбь. Мы поднялись по жалкой лестнице на третий этаж и вошли в жилище добродетели. Я увидала старую женщину, невысокого роста, полную, с ногами такими же толстыми, как туловище, с трудом передвигавшуюся для себя, но деятельную и проворную для блага других. Г-жа де Шиме сказала ей, показывая на меня: — Вот моя подруга, о которой я говорила. Она хорошо приняла меня из вежливости к принцессе, которая старалась навести разговор на воспоминания, наполнявшие мое сердце. Она отказывалась, говоря: — Вы знаете, я не могу говорить о королеве... И слезы покрывали ее лицо. Принцесса настаивала. — Вы знаете, принцесса, что, когда я говорю о королеве, я делаюсь совершенно больна: я лишаюсь ап- * В это время г-жа де Тарант собиралась со мной возвратиться в Россию. Примеч. авт. Стр. 310 петита и сна; мне нельзя этого: человек, которому я вполне доверяю, запретил мне это*. Уступая настояниям принцессы, м-ль X... передала нам ужасные подробности о печальном положении, в котором она видела королеву в тюрьме, об ее неслыханных страданиях и еще более удивительном терпении. Королева была лишена всякой помощи, и ее положение требовало больших забот. Ее одежда была из грубого холста; у нее не хватало белья, и чулки были совершенно в дырах. Вместо постели у нее был настоящий одр, и пища была так груба и дурна, что воткнутая вилка оставалась стоять. В тюрьме было сыро. Два человека из стражи, запертые день и ночь с ней, были отделены только рваными ширмами. Некоторые из стражи, менее жестокие, чем другие, выказывали ей участие и, казалось, сожалели, что принуждены стеснять ее, и тем еще больше увеличивали её муки. М-ль X... проникла в эту ужасную темницу. Королева долгое время отталкивала ее, не веря, что сострадание и жалость могут встретиться в этом ужасном месте, и принимая ее за одну из тех отвратительных женщин, которые дружатся с заключенными, чтобы предать их. М-льХ... не отступила перед этим; она продолжала свои посещения и наконец внушила доверие королеве и могла оказать ей помощь. * Этот человек был священник, которому удалось избежать преследования. Он был на свободе в Париже во время террора. Он сам бы напутствовал королеву в Консьержери, если бы не лежал в это время при смерти. Но он сказал г-же де Тарант, что он оказал эту важную услугу принцессе Елизавете в те двадцать четыре часа, которые она провела в Консьержери. Он помог ей принести в жертву свою жизнь, посвященную на всем ее коротком протяжении любви к Богу, который и вознаградит ее в вечности. Этого священника звали г-ном Шарлем. Примеч. авт. Стр. 311 Она стала опорою той, кто, находясь на троне, сделал столько добра, отплаченного неблагодарностью. В течение многих недель королева была предметом ее забот. У м-ль X... не было недостатка в деньгах, они открыли перед нею дверь тюрьмы, и Бог вознаградит тех, кто имел счастье доставить ей их. Много раз м-ль X... удавалось провести к королеве священника, переодетого в костюм национальной гвардии, и она присутствовала при том, как королева со слезами исповедовалась в четырех шагах от нее. Удалось даже отслужить мессу в камере королевы, и ничто не помешало ее совершению. М-ль X... сказала мне еще: — Королева часто говорила мне про одну из своих дам, которую она особенно любила и судьба которой беспокоила ее. Она часто в разговоре упоминала эту даму, говоря, что она любила ее и была любима ею и что эта дама должна быть очень огорчена... М-льХ... сначала не могла вспомнить имя, которое королева часто упоминала; она произносила Та... и потом останавливалась. Но я угадала. Я была в выс-дией степени взволнована; сердце говорило мне, что это воспоминание, сохраненное среди ужасных несчастий, было воспоминанием обо мне. Не раздумывая, я бросилась на шею м-льX... и смешала свои слезы с ее слезами. Этот порыв выдал меня м-ль X..., и она сказала: — Это вы, без сомнения, та дама, о которой говорила королева. Я вижу это по вашим чувствам. Это вы г-жа де Та.... Я сказала ей мое имя, и она тотчас же вспомнила его, сожалея, что раньше не исполнила желания г-жи де Монтагю повидаться со мною. Г-жа де Тарант рассказала мне все это с горячностью, связанной у нее с воспоминанием о королеве, которую она нежно любила и к которой ее сердце со- Стр. 312 хранило такую верную привязанность. Потом она неоднократно виделась с м-ль X... Она удостоверилась при помощи некоторых преднамеренных вопросов в доверии, которым м-ль X... пользовалась у королевы, и в правдивости тех необычайных сношений, которые у нее были с королевой в тюрьме. М-ль X... рассказала ей обо всех придворных дамах, пользовавшихся особыми милостями королевы. Она знала, что в каждой из них были причиной этой любви обстоятельства, словом, все... — Королева выразила желание в тюрьме раздать двадцать пять луидоров бедным, — сказала м-льХ... — Она не могла осуществить этого, и я — тоже. Бог предоставляет вам это утешение. Герцогиня Ангулемская пожелала исполнить это обязательство через посредство г-жи де Тарант. М-льХ... рассказывала также, что у королевы не было чашки, и она принесла ей чашку, которой Ее Величество пользовалась до последней минуты, и поручила м-льХ... передать эту чашку ее дочери, герцогине Ангу-лемской, если будет возможно. Г-жа де Тарант исполнила это поручение, проезжая через Митаву. Герцогиня удостоверила получение этой вещи запиской. М-ль X... подарила г-же де Тарант картину, которую она заказала по просьбе королевы. Это были анютины глазки, в средине цветка находился череп. Четыре желтых лепестка изображали контурами профили короля, дофина, принцессы Елизаветы и королевы. Стебель выходил из сердца. Внизу была подпись: Цветок смерти (Мысль о смерти). М-ль Х... отдала бы все, что у нее было, г-же де Тарант, так согласно были настроены их сердца. Г-жа де Тарант взяла меня с собой в одно из своих посещений, и я могла собственными глазами убедиться в том, что она мне рассказывала про это интересное единение благочестия и любви к ближнему. Мы отпра- Стр. 313 вились туда пешком под проливным дождем. Мне приятно было дать себе урок терпения, покорности и самозабвения. М-ль X... принял а-меня со вниманием, которым я была обязана вмешательству г-жи де Монтагю. Я предложила ей несколько луидоров для раздачи бедным; она попросила меня отдать их г-ну Шарлю. Я осталась с этим достойным священником, чтобы предоставить ей свободно поговорить с г-жою де Тарант. Лицо г-на Шарля вполне гармонирует с его речью. Я глубоко была растрогана тем, что он мне сказал, и сохраняю воспоминание о его словах, часто пробуждающееся в моей душе. Многие спорили с г-жою де Тарант относительно достоверности фактов, рассказанных ей м-ль X..., и также относительно мессы в тюрьме. Но как не поверить словам добродетельного человека, который не ищет одобрения света, презирает богатство и почести и имеет только в виду религию и благо ближнего, скрывая свои благодеяния со всею строгостью человеколюбия. К тому же священник подтвердил все эти обстоятельства в тот момент, когда он направлялся к алтарю. Способны ли на подобное клятвопреступление и в такую минуту уста, предназначение которых — утешать несчастных? Мы знаем положительно: королева причащалась в тюрьме и ее стража вместе с нею. Г-жа де Тарант простилась с м-ль X... накануне своего отъезда, отстояв в ее молельне обедню, отслуженную г. Шарлем. Она сохранила самое приятное воспоминание о пяти или шести визитах, сделанных в это освященное место. М-ль X... была известна Робеспьеру, с которым она однажды говорила удивительно свободно. Он знал, какому занятию посвящает она свои дни, и никогда не препятствовал ей. Стр. 314 IV Мне рассказали про одну очень трогательную смерть, случившуюся незадолго до моего приезда в Париж. Она очень замечательна, и я приведу ее здесь. У герцогини де Дудовиль, так же красивой, как и добродетельной, были сын и дочь, которых она очень любила. Она рыдала дочь замуж за г-на де Растиньяка. Эта молодая женщина была счастлива и с наслаждением отдалась тихим удовольствиям. Она с детства была дружна с г-жой д'Эстурнель, которая умерла вследствие одного ужасного случая. Она была беременна вторым ребенком и, находясь однажды утром в постели, позвала своего двухлетнего сына, чтобы он играл около нее. Тот, желая достать звонок, находившийся в глубине кровати, упал на живот матери и вдавил его. Несчастная молодая женщина вскрикнула, лишилась чувств и вскоре после этого умерла. На ребенка, бывшего невольной причиной несчастья, смерть матери произвела впечатление, и он вскоре последовал за нею в могилу. Г-жа де Растиньяк была глубоко огорчена смертью своей подруги. Она пошла к скульптору, снимавшему маску с лица покойной, долго смотрела на нее и сказала художнику уходя: — Скоро вы будете снимать маску с меня. Немного спустя ее здоровье заметно изменилось. Болезнь быстро прогрессировала. Ее отец, все ее родственники были в крайнем беспокойстве. Любовь, которую больная питала к своей матери, становилась более горячей, по мере того как уходили ее физические силы. Она не хотела терять ее ни на одну минуту из виду, и, как только г-жи де Дудовиль не было с нею, она говорила: — Позовите мне моего ангела, мне надо научиться у нее покорности. Стр. 315 ливым. Это счастье покорности. Видя смирение жертвы, ощущают в себе силу подчиниться ей и заранее испытывают счастье победы». «Последние слова г-жи де Растиньяк были: «Боже, я отдаю в Твои руки дух мой и мою жизнь. Я всецело жертвую Твоей любви всеми моими желаниями. Делай со мною все, что Ты хочешь. Ты мой Бог и Отец. Я соединяю свои страдания и смерть со страданием и смертью Иисуса Христа и на него Единого надеюсь». Без сомнения, само небо одобрит это геройское мужество, с любовью жертвующее всеми привязанностями Богу, который разрывает их, и этому умиляющему благочестию, которое успокаивается у подножия креста, на лоне Провидения». V Бонапарт поссорился с Англией. Чтобы успокоить нацию, недовольную войной, он старался развлечь ее зрелищем приготовления к высадке. Он ходил от одной верфи к другой и следил за работами. Зеваки сбегались туда, но никто не был одурачен, и стены покрывались плакатами. Мегэ, якобинец, преданный Бонапарту, жил в Лондоне уже несколько лет и нашел средство проникнуть в кружок верноподданных короля Людовика XVIII. Он уверил их, что недовольство французов достигло апогея и что скоро наступит благоприятный момент, когда может восторжествовать правое дело. Он сообщил первому консулу обо всех своих поступках, и тот, в свою очередь, работал над успехом интриги, последствия которой вскоре будут видны. Чтобы придать законную внешность своим честолюбивым проектам, Бонапарт предложил Людовику XVIII Стр. 318 отказаться от короны своих предков. Известен ответ короля Франции на это оскорбительное предложение. Бонапарт был взбешен и под угрозою смерти запретил распространение этого письма. Опасались тогда, чтобы народ не совершил бы какого-нибудь насильственного акта. Боялись даже за иностранцев. Я никогда не разделяла этого опасения и слышала от многих лиц из низшего класса, что они бросятся все к домам, занятым русскими, чтобы спасать их, что они считают себя слишком много обязанными русским, чтобы не предохранить их от всякой опасности. Англичане были подвергнуты строгому аресту и отведены в Верден. Эти события случились весной (1803 года). А лето в этом году мы провели на даче в Пасси, в пятнадцати минутах езды от Парижа. Дача была прелестно расположена. Сад террасами спускался прямо к берегу Сены. От одной террасы к другой вели каменные лестницы с железными перилами, увитыми виноградом. Верхняя терраса, очень тенистая, служила нам гостиной. На других было много фруктовых деревьев. Мать занимала бельэтаж, мои комнаты были наверху. Из моих окон налево был виден как на ладони Париж, направо — долина Гренель. Дальше возвышались дворцы и дачи и между ними Медон, принадлежавший тетке Людовика XVI. Мать часто оставалась за полночь на террасе, чтобы посмотреть фейерверки, пускаемые в разных местах: в Шантильи, в Енисейских Полях, вТиволи, уФра-скати. Мне было трудно уходить с террасы. Я оставалась одна по целым часам. Луна освещала красивый пейзаж, простиравшийся перед моими глазами; теплая, спокойная ночь заставляла меня ценить всю прелесть прекрасного климата. Париж, такой шумный даже вдали, давал резкий контраст с чистым-и-ясным небом. Противоречия наводят нас на невольные раз- Стр. 319 мышления; они проясняют наши чувства и вызывают удивление, а все, что трогает душу, возвышает ее. Наш дом находился на Нижней улице, и дорога поднималась прямо к Булонскому лесу. Я часто ходила туда по воскресеньям с моими друзьями, семейством Караман. Мы там гуляли, ели мороженое на чистом воздухе, иногда заходили в павильон, чтобы посмотреть на бал. Там бывало много народа в красивых костюмах, с приятными манерами. Отсутствие церемонии и этикета придает более свободы удовольствию. Там не подчиняются никаким обязанностям; приходят и уходят когда вздумается, и никто не чувствует себя обязанным никому каким-нибудь особенным отношением. Я совершила с г-жой де Тарант одну прогулку, доставившую мне слишком много удовольствия, чтобы я могла забыть ее. Мы возвращались из Парижа около одиннадцати часов вечера и пересекали Елисейские Поля. Направо я увидала освещенный сад, и г-жа де Тарант сказала мне, что здесь, в Шантильи, дается два раза в неделю бал с платой за вход по тридцати су. Она предложила мне пойти туда, и я охотно согласилась. Мы заплатили у входа, получили билеты и вошли в сад. Деревня Шантильи принадлежала раньше принцу де Конде. Я увидала прелестный сад, красиво освещенный фейерверк, а во дворце был очень оживленный бал. В разных углах сада были устроены игры. За наши тридцать су нам дали еще по маленькому стаканчику мороженого. Мы не были разодеты, и на нас не обращали внимания; мы могли свободно наслаждаться забавным зрелищем и возвратились в Паеси в восхищении от полученного удовольствия. У меня было в Пасси трое довольно замечательных соседей. Г-жа де Жанлис, которую я никогда не хотела ни видеть, ни встречать и предпочитала лучше Стр. 320 читать ее произведения, чем слушать ее; аббат Же-рар, автор трех почтенных трудов: «Les lecons de 1'his-toire», «La Theorie du bonheur» и «Le Comte de Valmont»3), и г-жа д'Арблей4), урожденная мисс Верней, известная своими прелестными романами. Бывают странные случаи, оставляющие нечто вроде воспоминания о лицах совершенно безразличных. Гуляя однажды вечером, я увидала красивую собаку, которая стала ласкаться ко мне и давала мне понять, что хочет войти в дом, мимо которого я шла. Я открыла ей дверь, и она бросилась туда. Спросив, кому принадлежит эта собака, я узнала, что хозяйкой ее была г-жа д'Арблей. Я никогда не думала, читая ее произведения, что когда-нибудь ее собака будет ласкаться ко мне и я впущу ее в дом. Гуляя однажды поздно вечером с Генриеттой по Верхней улице, я увидела около двери одного дома добродушную старую поселянку в чепце, а рядом ее старика мужа в бумажном колпаке с кисточкой. Они были окружены молодыми девушками и парнями. Старуха что-то говорила, жестикулировала, а слушатели были поглощены рассказом. Я тоже остановилась, она заметила меня и сказала: — Вы тоже хотите слушать, добрая госпожа? — С удовольствием,— отвечала я. Один из молодых людей предложил мне скамейку, но я отказалась, предпочитая стоять. Женщина продолжала прерванный рассказ. В нем было все: и привидения, и звуки цепей. Молодые девушки прижимались в страхе друг к другу. В ту же минуту из большого дома напротив я услыхала звуки концерта Моцарта, исполняемого на скрипке с большой точностью и тонким вкусом. Я осталась неподвижной на своем месте и не видела больше деревенской картины, бывшей передо мной. Воспоминания толпою вставали в моем сердце. Мой взор был устремлен в глубь моей души и Стр. 321 видел вещи, не имевшие никакого отношения к деревенскому вечеру. Внезапно невольная мысль пришла мне в голову. Я нахожусь на улице в Пасси; сейчас десять часов вечера, и все, что находится передо мною, я, вероятно, никогда больше не увижу; но музыка погружает меня в прошлое и чувство заставляет меня видеть то, чего нет передо мною. Что же такое сердце? Какая его сила? Я молчаливо вернулась домой, слишком поглощенная своими мыслями, чтобы говорить. Г-жа де Тарант проводила время между мной и своей матерью. Я воспользовалась пребыванием в Пасси, чтобы делать с ней прогулки пешком; приятно гулять с подругой или совсем одной; когда рядом идет человек совершенно безразличный, вся прелесть прогулки пропадает; ни о чем не думаешь, ничем не наслаждаешься, и только общение располагает к наслаждению. Однажды вечером мы прошлись в Отейль. Стояла хорошая погода, заставившая нас позабыть про время. Мы шли все вперед, пока надвигавшиеся сумерки не напомнили нам о возвращении домой. Думая сократить дорогу, мы пересекли поля, находившиеся на опушке Булонского леса, но сбились с дороги и темнота застала нас около этого леса, бывшего далеко не безопасным. Но мое крайнее доверие к г-же де Тарант успокаивало меня. Часто забываешь об опасности, находясь с человеком, на которого привык полагаться, и спокойствие сердца гонит мысли. Но темнота все увеличивалась, мы шли с трудом по сжатому полю, коловшему нам ноги, и положение наше становилось неприятным. Наконец сквозь сумрак неба я увидала фигуру женщины, шедшей на недалеком расстоянии. Мы ускорили шаг и, наконец, догнали. Это была старая женщина с корзиной на Стр. 322 спине, что не позволяло ей скоро идти. Я попросила ее провести нас в Пасси. Она охотно согласилась и сказала: — Идите за мной. Мы сейчас выйдем к стене, огибающей Верхнюю улицу. Действительно, мы скоро оказались близ дома. Я хотела поблагодарить добрую женщину и заплатить за услугу, которую она нам оказала. Но мне с трудом удалось уговорить ее взять монету в шесть франков. Французский народ услужлив бескорыстно. Я много раз могла убедиться в этом. VI Г-жа де Тарант предложила мне отправиться подробнее осмотреть Версаль. Я видела его только мельком, когда выезжала встречать г-жу де Шатиль-он. Все в этом интересном месте носит отпечаток величия. Кажетря, что вновь видишь век благородной красоты, воспоминание о котором будет всегда вызывать чувство любви к Франции. Жестокая революция коснулась и Версальского дворца; барельефы с лилиями разрушены, но видны еще некоторые остатки их, и они утешают сердца верных. Я была в Трианоне, проходила по залам Людовика XVI и думала: Все кончается, это истина, резюмирующая наши размышления. Прекрасные дела эхом отдаются по временам по всему пространству вселенной. Величие стирается, блеск исчезает, только добродетель остается, и коса времени не может ее уничтожить; она чувствуется всегда, ею наслаждаются и восхищаются. Она дает утешение и пищу прекрасной душе. Я жадно вглядывалась в величественный парк Трианона. Сидя на перроне колоннады, соединяющей Стр. 323 два крыла здания, я оглядывалась назад на мраморный паркет, где ходил Великий король, окруженный такими редкими людьми, в которых природа, казалось, соединила столько заслуг, оставив миру только сожаление и доказательство их исчезновения. У меня не хватало мыслей, чтобы отвечать на полученные впечатления. Вдвойне бываешь поражен, когда видишь места, описание которых много раз читал. Мой муж отправился на два дня с г-жой де Тарант в замок Ронси, к герцогине де Шаро. Я осталась с матерью до его возвращения. Потом я совершила ту же поездку с г-жой де Тарант и графиней де Люксембург, приглашенной мною, чтобы сделать приятный сюрприз герцогине, с которой она особенно была дружна. Мы отправились за ней в Париж и оттуда в полночь выехали по Реймской дороге, чтобы на следующее утро достигнуть цели нашего путешествия. Мы проезжали через Вильер-Котере, знаменитое имение герцога Орлеанского. К замку примыкает огромный лес удивительной красоты, пересекаемый почтовой дорогой. По временам на известном расстоянии видны площадки, где сходится много аллей. Проезжая, я вспомнила массу Особенностей, которые я слышала про этот лес, и с восхищением любовалась его прекрасной растительностью. Мы приехали в Ронси к полудню. Замок с четырьмя башенками по углам построен на пригорке. Перед ним находится красивый мощеный двор. Гг. де Шаро, де Беарн, де Турцель и дети выбежали навстречу. Радость их увеличилась при виде г-жи Люксембург. В гостиной мы увидали г-жу де Турцель-мать, принявшую нас с открытыми объятиями. Гостиная занимала большую квадратную комнату, с широким окном на каждой стене. У одного окна находился письменный стол и вблизи клавесин с нотами. На камине лежали газеты и брошюры, вокруг стояла удобная мебель. Стр. 324 Посредине гостиной стоял большой стол, предназначенный для работы, и еще стол для других надобностей. У маленьких детей был свой угол для игрушек. Вставали все в восемь часов и после туалета делали друг другу визиты. Я Отправилась к Полине, помещавшейся около меня и общество которой я особенно любила. В гостиной собирались к завтраку, весело завтракали и отправлялись на сбор винограда, что представляет одно из самых приятных удовольствий. У каждого есть ножницы и бумага. Снимают прекрасные кисти, народ поет, и дети в восхищении. Возвратившись на некоторое время в свои комнаты для туалета и других занятий, все собираются опять в гостиной, каждый занимаясь, чем ему угодно. Приятная свобода царила в нашем обществе. Тихий разговор прерывал по временам работу. Не было ничего искусственного, все проистекало из удобства и удовольствия общества. Обед был великолепен, и после маленького отдыха, следовавшего за ним, отправлялись на прогулку. Вечер, казалось, еще более усиливал взаимное доверие. Г-жа де Турцель была близко дружна по склонности и по убеждениям с г-жой де Тарант; они часто разговаривали отдельно. Г-жа де Турцель очень рассеянна. Однажды, когда г-жа де Тарант сидела около ее ног на скамейке, она сказала ей: — Зажгите свечу и посветите, мне надо пройти в свою комнату. Г-жа де Тарант поспешно повиновалась. Когда она вернулась в гостиную, г-жа де Шаро и г-жа де Беарн бросились перед ней, говоря: — Вы обесцениваете себя, дорогая Тарант, наша мать злоупотребляет вами! Г-жа де Турцель вернулась во время этой сцены и была крайне удивлена своей рассеянностью, заставившей ее дочерей извиняться. Стр. 325 Г-жа Огюстина де Турцель в высшей степени умеет соединять приятное с полезным. Я вошла однажды в ее комнату перед завтраком. Ее маленькая полуторалетняя Леония сидела у нее на коленях. Старшая дочь, четырех или пяти лет, рядом с ней учила катехизис. Г-жа де Турцель давала ей объяснение время от времени, а в промежутках учила роль маркизы, которую она должна была играть в замке д'Отевиль. — Я удивляюсь на вас, — сказала я ей. — Как это вы можете делать столько дел сразу? — My dear, — отвечала она, — все зависит от желания; я думаю об одном и слежу за другим. Пребывание в Ронси дало мне настоящее понятие о жизни в замке. Я нашла ее гораздо приятнее, чем все, что я читала и слышала про нее. Через три дня я рассталась с моими друзьями, чтобы вернуться к матери и своим детям. Я проезжала ночью через лес Ви-льер-Котере, и он представился мне совершенно в другом виде. Громадные костры сверкали в разных местах. Их зажгли крестьяне, черные фигуры которых вырисовывались на фоне пламени. Деревья были освещены луной и огнем и представляли зловещую и величественную картину. Я вспомнила, как герцог Орлеанский вызывал в этом лесу духов, утверждая, что он имеет власть над ними, что он и доказал при дворе. Я дала волю воображению и волшебному очарованию мечты, но не увидала, ни привидение, ни духов. Я видела только богатую и пышную природу и жалела несчастного герцога, который неумел ею наслаждаться. Стр. 326 Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация внизу страницы. |
