I

В октябре месяце шведский король вторично приехал в Петербург1). Целью его приезда было заключение союза с Государем против Англии. Дания также вступила в этот тройственный союз. Государь принял короля как родственника и союзника. Он забыл, по крайней мере так казалось, все, что произошло в последний приезд короля. Оба монарха договаривались непосредственно между собою, и политические дела устраивались наилучшим образом, как вдруг каприз Императора нарушил это доброе согласие.

Каждый вечер во время пребывания короля давался спектакль в Эрмитаже. Однажды давали La Belle Arsen, и на угольщиках, появляющихся в третьем акте, были надеты красные колпаки. Король, мнение которого о французской революции и обо всех, игравших

Стр. 238

там роль, было так же определенно, как и мнение Государя, позволил себе пошутить по этому поводу и сказал Государю:

— Оказывается, что у вас есть якобинцы. Государь, вероятно, бывший в этот день в более

дурном настроении, чем обыкновенно, не понял шутки и ответил сухо, что их нет у него при дворе и что он не потерпит их присутствие в государстве. С этого времени он так дурно и невежливо обращался с королем, что тот решил сократить свое пребывание в Петербурге.

Государь довел свое нерасположение до того, что послал приказ вернуться придворным и кухне, по обыкновению предшествовавшим королю до шведской границы. Густав IV, узнав об этом приказе, добродушно смотрел на это со смешной стороны и забавлялся тем, что ускорил свое путешествие, чтобы на несколько станций обогнать приказ, посланный ему вслед, о лишении его пищи.

— Ну, поспешим, — говорил он своей свите на станциях, где останавливались, чтобы переменить лошадей. — Быть может, мы еще сегодня пообедаем.

Масленица в эту зиму была очень оживленной. Император приказал Великому Князю Александру давать у себя балы, а в Эрмитаже были маскарады, вход на которые был предоставлен по билетам очень немногочисленным лицам, почему и общество, присутствовавшее там, было более избранным, чем это бывало на подобных собраниях.

Именно на этих bals masques Великий Князь Александр стал отличать своим вниманием красивую Нарышкину2). Он только начинал интригу и считал свои дела очень хорошими, когда князь Зубов, очень привязанный к Великому Князю, шутя однажды над его ухаживанием за Нарышкиной и получив от Великого

Стр. 239

Князя признание относительно надежд, возбуждаемых в нем, в свою очередь признался, что он очень доволен тем, как она с ним обращается. Эти взаимные признания повели к соглашению в совершенно новом роде. Великий Князь и Зубов обещали точно сообщать друг другу об успехе своего ухаживания и дали честное слово, что наименее счастливый из них уступит место другому, доставившему доказательства большего успеха.

Соперники с добросовестной точностью держались условий договора, и через несколько дней князь Зубов показал Великому Князю записки, полученные им во время танцев. Великий Князь, у которого дело не пошло еще дальше слов, без сожаления уступил. Он даже с презрением отозвался об этой женщине и обо всех, кто способен на подобный об раз действия.

II

Михайловский дворец достраивался с большой поспешностью. Легко себе представить состояние, в котором он должен был находиться, если вспомнить, что первый камень этого здания был положен в 1797 году, а Император собирался туда переехать со двором и семьей в феврале 1801 году. Казалось, он предчувствовал, что недолго будет пользоваться этим дворцом, и спешил воспользоваться немногими днями власти, остававшимися ему.

Первого февраля Император и Императрица и лица, наиболее приближенные к ним, переехали в Михайловский дворец. Великие Князья Александр и Константин, апартаменты которых еще не были окончены, поместились вместе в одной из передних

Стр. 240

комнат. Супруги их должны были остаться в Зимнем дворце*.

Каждый боялся последствий вредного воздуха для себя или для своих близких, но все были далеки от мысли, что дворец этот станет могилой только одного и именно того, кто и был в восхищении от него.

Император был так доволен тем, что удалось преодолеть почти непреодолимые препятствия для удовлетворения его фантазии, что поспешил воспользоваться последними днями Масленицы, чтобы дать бал в этом новом здании. Перед балом и после, в другие дн и, давались спектакл и.

Постройка и обмеблирование дворца много способствовали тому расстроенному положению финансов, которое нашел Император Александр при восшествии на престол. Дворец был обставлен с большим великолепием. Император Павел прожил там шесть недель, и событие, бывшее причиною его смерти, сделало этот дворец настолько противным его наследнику, что большая часть украшений была сорвана и даже уничтожена.

В течение последнего года царствования Павла I очень старались разрушить фавор Ростопчина и добиться его опалы. Он уже почти не ходил сам с бумагами в кабинет Государя, а поручал это Энгелю3), первому члену его департамента. Граф Пален и Нарышкин4) употребили все свое влияние, чтобы поссорить его с Кутайсовым; Рибас5), вице-адмирал, принял участие в заговоре, образованном графом Паниным. Он получил позволение путешествовать и доехал до Неаполя в поисках волшебного стилета, чтобы вонзить его в грудь своего монарха. Когда он возвратился, адмирал Кушелев6) заболел, и Рибас должен был идти

* Как только апартаменты были закончены, Великие Княгини и дети Императора тоже переехали в Михайловский дворец, и в момент смерти Павла I вся его семья находилась там. Примеч. авт.

Стр. 241

вместо него с бумагами к Государю. Заговорщики решили, что они воспользуются одним из тех моментов, когда Рибас будет вдвоем с Императором, чтобы совершить преступление, но в тот же день Рибас захворал и умер несколько дней спустя. В предсмертном бреду он только и говорил об этих ужасных проектах и об угрызениях совести.

Милость Императора к Кутайсову все возрастала: он был назначен обер-шталмейстером, получил титул графа и ленту Св. Андрея Первозванного.

Пален коварно подготовлял гибель несчастного Императора. Не надеясь удалить Ростопчина, представлявшего серьезное препятствие для жестокого преступления, задуманного им, он решился сам сделать последнюю попытку, чтобы вооружить Императора против Ростопчина. Он попросил у его Величества особой аудиенции и получил ее.

— Ваше Величество, — сказал он Государю, — я буду говорить Вам, рискуя вызвать Ваше неудовольствие, о человеке, далеко не заслуживающем ни Вашего доверия, ни Ваших милостей и который стремится удалить от Вашей священной особы наиболее преданных Вам лиц. Граф Панин самым несправедливым образом оклеветан в глазах Вашего Величества; граф Ростопчин его смертельный враг...

— Вы все сказали? — спросил Император.

— Да, Ваше Величество.

— Идите, и чтобы я вас больше не видал, вы будете арестованы по моему приказанию.

Действительно, распоряжение об аресте графа Палена было отдано тотчас же. Государь послал за Ростопчиным, передал ему разговор и приказал арестовать Палена и отвести его в крепость. Ростопчин умолял и заклинал его Величество отменить этот строгий приговор. Он мог добиться только смягчения кары, и Пален был выслан в свое имение.

Стр. 242

Несколько дней спустя Пален появился вновь. Кутайсов из ненависти к Ростопчину добился прощения Палена. И последний, с помощью Кутайсова, вновь принялся за свою деятельность, чтобы окончить начатое им дело. Он опять добился аудиенции у Государя, принес повинную относительно Ростопчина, притворился, что согласен с тем, что Панин был подозрителен и принимал у себя иностранных посланников для тайных совещаний. Он также обвинил виконта де Карамана, агента Людовика XVIII. Караман был выслан из Петербурга, а Людовик XVIII — из Митавы. Пален торжествовал. Для его ярости было необходимо восстановить всех против Императора. Таким путем он скорее думал достигнуть цели.

Граф Ростопчин сам облегчил свою отставку. В Петербурге был один итальянец из Пьемонта, которого вполне основательно заподозрили в дурных намерениях против Императора; об нем донесли Ростопчину, который старался выслать его из пределов России, но господин и госпожа Шевалье, пользуясь покровительством Кутайсова, предупредили его. Обвиняемый имел неосторожность признаться, что эта супружеская чета была вполне осведомлена об его намерениях. Боязнь скомпрометировать себя заставила тогда этих низких интриганов представить его настоящим преступником. Они добились, что он был наказан кнутом, заклеймен и сослан в цепях в Сибирь. Он умер в дороге. Это ужасное происшествие возмутило Ростопчина. Он пошел к Кутайсову и упрекал его в недостойной слабости и в том, что он забыл благодеяния Государя. Ростопчин сказал ему также, что из угождения любовнице он омрачает славу своего повелителя. Кутайсов был взбешен, и с этого момента он еще с большей злобой стал помогать Палену в его махинациях против Ростопчина.

Наконец, они достигли цели; но, давая свое согласие, Император страдал от того, что теряет человека,

Стр. 243

которого он действительно любил. Он написал ему записку с объяснением и давал ему возможность оправдаться. Ростопчин отвечал как верноподданный, не чувствующий за собою вины; но его ответ не был передан Императору, которому сказали, что Ростопчин так рассердился, что не хочет отвечать.

Ростопчин, не зная ничего про эту последнюю клевету и думая, что на основании письма Императора он имеет право пойти проститься с ним, велел сказать обер-камергеру Нарышкину, чтобы его записали на лист представляющихся Государю. Нарышкин, достойный сообщник Палена, не записал его. Ростопчин, придя во дворец, не мог видеть Императора и думал, что на то была его воля, а Император, обманутый уже уничтоженным письмом, полагал, что Ростопчин поступает так из злобы.

В течение нескольких месяцев Пален преследовал и мучил Великого Князя Александра, чтобы добиться от него согласия на низложение его отца. Наконец он стал угрожать Великому Князю революцией и резней, уверяя, что только отречение от престола Павла I может спасти государство и его. Он добился от Великого Князя согласия навести справки, каким образом подобные отречения производились в других странах. Тогда у графа Панина начались собрания посланников. Графу Толстому поручено было опросить их. Пален, удалив Ростопчина, единственного человека, стоявшего на дороге его преступных замыслов! начал приводить их в осуществление. Заговор быстро развивался. Заговорщики собирались у князя Зубова; но, несмотря на всю таинственность, которой они облек-

Стр. 244

ли это дело, Император узнал, что злоумышляют против него. Он призвал Палена и спросил, почему он не доложил ему об этом. Тот дерзко поклялся, что не было ничего серьезного, что несколько молодых безумцев позволили себе вольные речи и что он образумил их, подвергнув аресту у генерал-прокурора. Он прибавил, что Его Величество может положиться на его верность, что он предупредит Императора о малейшей опасности и разрушит зло в самом его корне.

Через три дня он решил нанести решительный удар. Он пришел к двери кабинета Императора и попросил позволения говорить с ним. Он вошел в кабинет с видом, полным отчаяния, и, упав на колени, сказал:

— Я прихожу с повинной головой, Ваше Величество; Вы были правы: я только что раскрыл заговор, направленный против Вас. Я приказал арестовать виновных*; они находятся у генерал-прокурора. Но как открыть мне Вам величайшее несчастье? Ваше чувствительное сердце отца вынесет ли удар, который я принужден нанести ему? Ваши оба сына стоят во главе этого преступного заговора; у меня все доказательства в руках.

Император был смертельно поражен, его сердце разрывалось: он поверил всему. Его несчастный характер не дал ему подумать. У него были все проявления отчаяния и бешенства. Пален старался тогда успокоить его, уверял, что очень легко разрушить заговор, что он принял все необходимые меры и, чтобы устрашить виновных, достаточно его Величеству подписать бумагу, которую он принес с собой.

Несчастный Император согласился на все. Смерть была уже в его сердце. Он любил своих детей. Обви-

* Он действительно арестовал всех офицеров, которые должны были участвовать в ночь 11 марта, чтобы быть уверенным, что они не будут высланы. Примеч. авт..

Стр. 245

нение их было для него более тяжелым, чем муки, которые ему готовили заговорщики.

Злодей Пален торжествовал. Он пошел к Великому Князю Александру и показал ему бумагу, подписанную Императором, в которой был приказ об аресте Великих Князей Александра и Константина и заключении их в крепость. Великий Князь задрожал, возмутился и опустил голову; было решено, что акт отречения будет предложен.

В вечер перед этой ужасной ночью Великий Князь ужинал у своего отца. Он сидел за столом рядом с ним. Можно себе представить их невозможное положение. Император думал, что его сын покушается на его жизнь; Великий Князь считал себя приговоренным к заключению своим отцом. Мне передавали, что во время этого зловещего ужина Великий Князь чихнул. Император повернулся к нему и с печальным и строгим видом сказал:

— Я желаю, Ваше Высочество (Monseigneur), чтобы желания Ваши исполнились.

Через два часа его не было в живых.

IV

Прежде чем перейти к подробностям этого ужасного события, я приведу несколько обстоятельств, относившихся к нам. Генерал Беннигсен7), наш хороший знакомый, участвовавший вместе с мужем в Турецкой войне, часто посещал нас. Мы с интересом слушали его рассказы о Персидском походе, предпринятом в царствование Екатерины II, об ее планах завоевания Константинополя и много других подробностей, свидетельствовавших о мудрости и величии этой государыни. Шестого марта Беннигсен пришел утром к мое-

Стр. 246

му мужу, чтобы переговорить с ним о важном деле. Но он застал мужа в постели настолько больным, что не нашел возможным говорить с ним о деле, по которому пришел, выразил сожаление по поводу этого очень горячо и даже с некоторым раздражением. Если бы не это препятствие, более чем вероятно, что Беннигсен открыл бы моему мужу заговор и последний выслушал бы его как честный человек и верный подданный. Это признание имело бы непредвиденные последствия.

Вечером 11 марта он опять пришел к нам сказать, что он уезжает в ту же ночь, что его дела окончены и он спешит уехать из города. Николай Зубов8) считался уехавшим по делу. Мы ничего не подозревали. Мой муж, хотя и чувствовал себя лучше, находился внизу, в своих комнатах. Г-жа де Тарант спала в комнате рядом с моей. Рано утром на следующий день я услыхала мужские шаги у себя в спальне. Я открыла занавески у кровати и увидала мужа. Я спросила, что ему нужно. .

— Сперва, — ответил он, — я хочу говорить с г-жой де Тарант.

Я посмотрела на часы и увидала, что было только шесть часов утра. Беспокойство овладело мною. Я думала, что случилось какое-нибудь несчастье, касающееся г-жи де Тарант, вроде приказа о выезде, в особенности когда я услыхала, как она вскрикнула от испуга. Но муж вернулся в спальню и сказал, что Император умер накануне в одиннадцать часов вечера от апоплексического удара.

Признаюсь, что эта апоплексия показалась мне удивительной и неподходящей к телосложению Императора. Я поспешила одеться. Г-жа де Тарант отправлялась ко двору для принесения присяги. Муж, хотя чувствовал себя слабым, отправился также туда.

В то время как г-жа де Тарант собиралась ко двору, приехали моя belle-soeur Нелединская и одна из моих кузин, Колычева. Мы терялись в догадках отно-

Стр. 247

сительно этой апоплексии, когда в комнату вошел граф де Круссоль, племянник г-жи де Тарант и адъютант Императора Павла. Его бледное и печальное лицо поразило нас до известной степени. Император очень хорошо обходился с этим молодым человеком, и потому было естественно, что граф жалел о нем.

Тетка спросила у него о подробностях смерти Императора. Граф смутился, и глаза его наполнились слезами. Г-жа де Тарант сказала ему:

— Говорите же! Здесь никого нет лишнего. Тогда он упавшим голосом сказал:

— Императора убили сегодня ночью.

Эти слова произвели на нас ужасное впечатление. Мы все разрыдались, и наше небольшое общество представляло картину, полную раздирающей сердце скорби. Муж возвратился в отчаянии и возмущенный тем, что он услыхал.

Утром 11 марта, когда Кутайсов дожидался Императора около дворца, чтобы сопровождать его верхом, к нему подошел крестьянин, или человек, одетый в крестьянское платье, и умолял его принять от него бумагу, в которой заключается дело очень большой важности и которое в тот же день необходимо довести до сведения Императора. Кутайсов правой рукой держал за повод лошадь его Величества, левой он взял бумагу и положил ее в карман. После прогулки он переменил платье, чтобы идти к Императору, вынул по своей привычке все, что у него было в правом кармане, и забыл про прошение крестьянина, вспомнив о нем только на следующий день, но было уже поздно: Павел более не существовал, а в бумаге был разоблачен весь заговор.

В ночь с 11 на 12 марта привели один или два батальона Преображенского полка, разместив на дворе и вокруг дворца. Во главе гвардейцев был Талызин9). Солдатам сказали, что жизнь Императора в опаснос-

Стр. 248

ти и они идут спасать его. Пален остался с ними. Бен-нигсен, Зубовы, Казаринов, Скарятин10), три гвардейских офицера, Уваров11) и граф Волконский12) поднялись в апартаменты Императора, спавшего в тот момент, когда они хотели войти. Один из гусаров несчастного Императора остановил их. Уваров и Волконский ударили его* Уваров ударил его саблей по голове и заставил дать дорогу. Гусар закричал:

— Спасайтесь, Ваше Величество.

Убийцы вошли. Император, разбуженный криком гусара, вскочил с кровати и спрятался за экран. Они испугались, думая, что он убежал. Но скоро они нашли его, и Беннигсен заговорил первый, объявив ему, что они пришли прочесть ему акт об отрешении его от престола. Император, увидев князя Зубова, сказал:

— И вы также здесь, князь?

Николай Зубов, пьяный и нахальный,* сказал:

— Чего тут церемониться? Лучше прямо идти к делу.

Он бросился на Императора, который хотел бежать в дверь, ведущую в апартаменты Императрицы, но, к несчастью, она оказалась запертой**. Он не мог уйти.

Николай Зубов толкнул его; он упал, ударившись виском об угол стола, и лишился чувств. Убийцы овладели им. Скарятин снял шарф и задушил его. Потом положили его на постель. Беннигсен с некоторыми другими остались стеречь его, а другие предупредили Палена, что все кончено.

Последний послал известить Великого Князя Александра, что он объявлен Императором и ему надо показаться войскам. Приказали солдатам кричать

* Государь сравнительно незадолго перед этим осыпал его милостями, и в особенности накануне. Примеч. авт.

** У Императора была привычка каждый вечер заставлять дверь, выходившую в апартаменты. Императрицы, из боязни, что она к нему неожиданно войдет. Примеч. авт.

Стр. 249

ура их новому Государю. Они все спросили, где их отец. Им опять приказали кричать ура; они повиновались с отчаянием, что их обманули.

Императрица Мария проснулась и узнала про эту ужасную катастрофу. Она побежала в апартаменты своего супруга; Беннигсен не пустил ее.

— Как вы смеете меня останавливать? — говорила она. — Вы забыли, что я коронована и что это я должна царствовать?

— Ваш сын, Ваше Величество, объявлен Императором, и по его приказу я действую; пройдите в помещение рядом; я извещу. Вас, когда будет нужно.

Императрица была заперта в комнате вместе с г-жой Ливен Беннигсеном, где и находилась более часа. В это время раскрашивали лицо несчастного Императора, чтобы скрыть нанесенные ему раны.

Великого Князя Александра разбудили между двенадцатью и часом ночи. Великая Княгиня Елизавета, которая и легла всего за полчаса перед этим, встала вскоре после него. Она накинула на себя капот, подошла к окну и подняла штору. Апартаменты находились в нижнем этаже и выходили окнами на площадку, отделенную от сада каналом, которым был окружен дворец. На этой площадке при слабом свете луны, закрытой облаками, она различала ряды солдат, выстроенные вокруг дворца. Вскоре она услыхала многократно повторяемые крики ура, наполнившие ее душу непонятным для нее ужасом.

Она не представляла себе ясно, что происходило, и, упав на колени, она обратилась к Богу с молитвой, чтобы, что бы ни случилось, это было бы направлено к счастью России.

Великий Князь возвратился с самыми сильными проявлениями отчаяния и передал своей супруге известие об ужасной кончине Императора, но не был в состоянии рассказать подробно.

Стр. 250

— Я не чувствую ни себя, ни что я делаю, — сказал он. — Я не могу собраться с мыслями; мне надо уйти из этого дворца. Пойдите к матери и пригласите ее как можно скорее приехать в Зимний дворец.

Когда Император Александр вышел, Императрица Елизавета, охваченная невыразимым ужасом, упала на колени перед стулом. Я думаю, что она долго оставалась в таком положении без всякой определенной мысли, и, как она говорила мне, эта минута принадлежала к числу самых ужасных в ее жизни.

Императрица была выведена из забытья своей камер-фрау, которая, вероятно, испугалась, увидав ее в таком состоянии, и спросила, не нужно ли ей чего-нибудь. Она поспешно оделась и в сопровождении этой камер-фрау направилась к Императрице Марии, но у входа в ее апартаменты она увидала пикет, и офицер сказал ей, что не может пропустить ее. После долгих переговоров он, наконец, смягчился; но придя к Императрице-матери, она не застала ее, и ей сказали, что Ее Величество только что спустилась вниз. Императрица Елизавета сошла подругой лестнице и застала Императрицу Марию в передней апартаментов нового Императора, окруженную офицерами вместе с Беннигсеном.

Она была в ужасном волнении и хотела видеть Императора. Ей отвечали:

— Император Александр в Зимнем дворце и желает, чтобы Вы тоже туда приехали.

— Я не знаю никакого Императора Александра, — отвечала она с ужасным криком. — Я хочу видеть моего Императора.

Она поместилась перед дверью, выходившей на лестницу, и объявила, что она не сойдет с этого места, пока ей не обещают показать Императора Павла. Казалось, она думала, что он жив. Императрица Елизавета, Великая Княгиня Анна, г-жа Лйвен, Беннигсен

Стр. 251

и все окружавшие ее умоляли ее уйти отсюда, по крайней мере, возвратиться во внутренние апартаменты. Передняя беспрестанно наполнялась всяким людом, среди которого было неприятно устраивать зрелище; но ее удавалось отстранить от этой роковой двери только на несколько мгновений...

Каждую минуту прибывали посланные, настоящие и ложные, от Императора Александра, приглашавшие Императрицу Марию отправиться в Зимний дворец, но она отвечала, что не уедет из Михайловского дворца, пока не увидит Императора Павла.

В эту ночь был такой беспорядок, что, когда Императрица Елизавета взяла за талию свою свекровь, чтобы поддержать ее, она почувствовала, что кто-то сжал ей руку и крепко поцеловал ее, говоря по-русски:

— Вы — наша мать и государыня!

Она обернулась и увидала, что это был незнакомый ей офицер, слегка пьяный.

Под утро Императрица Мария пожелала видеть своих детей, и ее провели к ним. Все время сопровождаемая и поддерживаемая Императрицей Елизаветой, она вернулась в свои апартаменты и пожелала говорить с г-жой Пален. Во время этого разговора она заперла Императрицу Елизавету в маленьком кабинете, смежном с комнатой, где только что совершилось преступление. Мертвое молчание, царившее в кабинете, побудило Императрицу Елизавету отдаться своим мыслям, которые никогда не дадут ей забыть этих минут. Она говорила мне, что ей казалось, что самый воздух этого дворца насыщен преступлениями, и она ждала с невыразимым нетерпением возможности уйти из него; но она могла это сделать только после того, как проводила Императрицу Марию к телу ее супруга и поддерживала её в эту тяжелую минуту.

Императрица вместе со всеми детьми со страшным воплем вошла в комнату, где он лежал на своей

Стр. 252

походной кровати, в своем обыкновенном мундире и в шляпе. Наконец в седьмом часу Императрица Елизавета, вместе со своей первой камер-фрау г-жой Геслер, могла покинуть это место ужаса и отправиться в Зимний дворец. Придя в свои апартаменты, она нашла Императора у себя на диване, бледного, измученного, охваченного припадком скорби.

Граф Пален, находившийся там, вместо того чтобы выйти из комнаты, как это предписывало уважение, отошел к амбразуре окна. Император сказал Императрице Елизавете:

— Я не могу исполнять обязанностей, которые на меня возлагают. У меня не хватит силы царствовать с постоянным воспоминанием, что мой отец был убит. Я не могу. Я отдаю мою власть кому угодно. Пусть те, кто совершил преступление, будут ответственны за то, что может произойти.

Императрица, хотя и была тронута состоянием, в котором находился ее супруг, представила ему ужасные последствия подобного решения и смятение, которое должно произойти от этого в государстве. Она умоляла его не падать духом, посвятить себя счастью своего народа и смотреть на отправление власти как на искупление. Она хотела бы сказать ему больше, но назойливое присутствие Палена стесняло ее откровенность.

V

Между тем в больших апартаментах собирались для принесения присяги, что и было совершено без присутствия Императора и Императрицы. Императрица-мать приехала в Зимний дворец несколько часов спустя после своих детей.

Стр. 253

Через восемь или десять дней после смерти Императора Павла было получено извещение о смерти эрцгерцогини (Великой Княгини Александры) во время родов. Казалось, что такие несчастья так должны были подействовать на Императрицу, что она забудет обо всем, кроме своей скорби. Но Император Павел еще не был погребен, а она уже заботилась обо всем необходимом в подобных случаях, о чем ее сын не говорил с ней из деликатности. Она объявила, что не желает, чтобы для нее составляли особый двор, и получила от Императора согласие, чтобы чины его двора служили также и его матери.

Немного спустя после восшествия на престол Император назначил фрейлиной княжну Варвару Волконскую, первую в его царствование. По обычаю, она получила шифр Императрицы, и все фрейлины Великой Княгини Елизаветы тоже получили шифр Императрицы Елизаветы. В тот же день Императрица Мария, узнав об этом простом и обыкновенном в таких случаях назначении, потребовала от Императора, чтобы впредь все фрейлины и придворные дамы носили портреты и шифр обеих Императриц. Этот случай не имел примера в прошлом, но в то время Императрица могла получить все от своего сына.

Едва прошли шесть недель траура, она стала появляться на публике и делала из этого большую заслугу, постоянно повторяя Императору, что ей многого стоит видеть, хотя бы издали, лиц, про которых она знает, что они принимали участие в заговоре против ее супруга, но что она приносит это чувство в жертву своей любви к сыну.

Она заставила написать с себя портрет в глубоком трауре и раздавала копии всем.

В мае месяце она отправилась в Павловск, оставленный ей, как и Гатчина, по завещанию покойного Императора. Там она вела рассеянный образ жизни,

Стр. 254

более блестящий, чем в царствование Павла I. Она делала большие приемы, устраивала прогулки верхом. Она разбивала сады, строила и вмешивалась, насколько возможно, в государственные дела.

Эти подробности необходимо привести, чтобы дать понятие о том положении, какое заняла вдовствующая Императрица после смерти своего супруга. Возвратимся к телу несчастного Императора.

Оно было выставлено в Михайловском дворце. Он был раскрашен, как кукла, и на него надели шляпу, чтобы скрыть раны и синяки на голове. Через две недели его похоронили в крепости, и Павел I был положен вместе со своими предками. Весь двор следовал за шествием пешком, также вся Императорская фамилия, за исключением двух Императриц. Императрица Елизавета была больна. Императорские регалии несли на подушках. Обер-гофмейстеру, графу Румянцеву, было поручено нести скипетр. Он уронил его и заметил это, пройдя двадцать шагов. Этот случай дал повод многим суеверным предположениям.

Стр. 255

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация внизу страницы.
Текст приводится по изданию: Мемуары / В.Н. Головина. — М.: ACT: Астрель: Люкс, 2005. — 402 с.
© «Издательство Астрель», 2005
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев ([email protected])