|
Надежда Ивановна Голицына Воспоминания о польском восстании 1830-31 гг.
ГЛАВА 1. От начала восстания до прибытия кн. Александра в Бельведер Стр. 64 «De quel droit juger un ecrit inedit? Peut-on critiquer un manuscrit timide comme un livre audacieux?»* Восстание в Варшаве вспыхнуло 17/29 ноября 1830 года, в 7 часов вечера (в понедельник). Каков бы ни был дух времени, господствовавший тогда в Европе, каково бы ни было потрясение, вызванное революцией в Париже [7], и возбуждение, охватившее соседние народы, в Варшаве совсем не предвидели бурю, что угрожала Польше, и хотя недавние события, случившиеся во Франции, Бельгии и Германии [8], сделались любимой темой всех разговоров и обнаруживали настроение поляков, ибо разномыслие становилось менее тайным, чем прежде, мы, однако же, еще жили среди них в совершенном спокойствии, казалось, ничто с их стороны не угрожало нам. «Они бы не посмели !»** — говорили мы. Кто из нас мог подумать, что горсть людей вознамерится вступить в борьбу с могущественным Государем, который имел за собою 50 миллионов человек, доблестных, приученных к воинской дисциплине, преданных, по привычке повиноваться, — Его воле, а, из любви, — Его Особе, который имел все средства огромной Империи, заслуженную репутацию храброго человека, праведную цель и Провидение, до той поры Ему покровительствовавшее? Кто мог вообразить безумие подобной неравной борьбы? Все было против поляков, и опасность, которая грозила им при малейшем волнении с их стороны, казалась нам достаточной порукою. Пребывая в таком убеждении, мы без страха взирали, как революционная лава растекалась от Парижа до Бреслау. В Варшаве, между тем, появлялись возмутительные листки, предвещавшие дело, которое замышляла Польша. Внимание властей привлекли раздоры меж офицерами обеих гвардий*** . Несколько возмутительных происшествий на улицах уже были со строгостию пресечены, но мы все еще полагали, что попытки злоумышленников тем и ограничатся. Казалось, их успехи не должны распространяться далее, как вдруг был раскрыт заговор против особы Великого Князя (за две недели до восстания). Заговорщиками оказались студенты университета и подпрапорщики. Все заставляет меня думать, что этот заговор был если и не выдуман, то по крайней мере разглашен с умыслом, чтобы отвлечь наше внимание от главных приготовлений Польши. Известие об оном было сразу же послано Его Величеству, тотчас назначено следствие и велено судить виновных по всей строгости закона. Фельдъегерь из Петербурга доставил приказ в Варшаву в воскресенье, 16/28 <ноября>. Поутру в понедельник, 17/29, князь А.Чарториж-ский [10], весьма редко бывавший в Бельведере, приехал туда под предлогом визита к Его Императорскому Высочеству, а на деле, чтобы постараться разузнать по- * «По какому закону судить неизвестное сочинение? Можно ли критиковать скромную рукопись как смелую книгу?» (Пер. с фр.) ** Слова герцога Гиза [9]. (Прим. авт.) *** Русской и польской. (Прим. авт.) Стр. 65 веления Императора. Это ему удалось, а вечером, в 7 часов, вспыхнул мятеж. Вероятно, решительность, с которою Государь высказался насчет заговорщиков, ускорила момент восстания, которое, согласно показаниям Высоцкого [11], должно было начаться двумя неделями позже. Испугавшись строгого и неотвратимого суда, поляки (уже давно, впрочем, готовые) сочли нужным ускорить час восстания и, как впоследствии говорил Лелевель [12], «до такой степени увеличить число виновных, чтобы уже не было возможности карать». Итак, 17/29 <ноября>, в 7 Уг часов вечера, когда Великий Князь имел привычку отдыхать и в Бельведере все по обыкновению спало, студенты, поощряемые профессорами, поддерживаемые подпрапорщиками и рассчитывая на верную по- Стр. 66 мощь 4-го Линейного полка, любимца Великого Князя, и на помощь саперов, начали революцию предприятием столь же жестоким, сколь и отвратительным. В Варшаве все было спокойно, любители театров, как всегда, направлялись туда, по улицам катили экипажи, всякий предавался своим занятиям либо удовольствиям, и никто не предвидел страшных событий, что вскоре случились. Приглашенные провести вечер у Его Императорского Высочества, в 7 часов мы с кн. Александром начали одеваться. Я заканчивала свой туалет, когда мой муж, спустившись ко мне, сказал, что слышал стрельбу со стороны Вислы. Он даже видел вдалеке пожар, а под нашими окнами казаков, скакавших во весь опор из Бельведера в город. Я же, ничего не слыхав, не придала большого значения словам мужа и довольствовалась легкомысленным ответом, что, быть может, кто-то лишил себя жизни, как здесь случалось. Заканчивая одеваться, я сказала, что пора ехать, потому как сейчас пробьет 8 часов. Взглянув на мужа, я увидала, что у него весьма озабоченный вид. «Странно, — сказал он, — я слыхал выстрелов двадцать со стороны Вислы». Я снова ответила: «Это не должно помешать нам ехать.» Мы вышли, и я сама, наконец, услыхала ружейную стрельбу и крики, оглашавшие воздух. Я увидала, что все мои люди, бледные и напуганные, собрались во дворе. Муж просил их запереть все двери и успокоиться. Мы поехали. Едва мы отъехали от дома (мы жили в доме Куликевича, коего фасад выходил на Бельведерскую аллею, а двор на Мокотовскую улицу) и пересекли площадь Св. Александра, чтобы попасть в большую аллею, ведущую к Бельведеру, как 12—15 подпрапорщиков преградили нам дорогу и остановили нас. Полагая, что эти люди стоят на посту по приказу Великого Князя, чтобы охранять въезд во дворец, мой муж назвал себя и сказал им, что едет в Бельведер по повелению Его Императорского Высочества. В ответ они навели на нас ружья. Муж настаивал. Они уперлись штыками в дверцу кареты и отвечали, что не пропустили бы и самого Великого Князя. Тогда я тихо сказала мужу, что не следует спорить с этими людьми, так как дело, по-видимому, серьезнее, чем мы думали, и что лучше возвратиться. Я подала кучеру знак ехать. В этот момент какой-то казак, скача из города в Бельведер и наткнувшись на то же препятствие, что и мы, обратился к подпрапорщикам по-польски. Они направили ружья на казака, который был возле нас, и выстрелили в него, покуда наша карета поворачивала влево под дюжину ружейных выстрелов*. Спасением своим мы обязаны появлению казака, который отвлек их внимание. Чтобы вернуться домой, нам нужно было проехать лишь несколько саженей. Какой-то миг я была в нерешительности, что же делать, но материнское чувство одержало верх: я дрожала от страха за сына, оставшегося дома. Я решилась отказаться от визита к княгине Аович [13], и мы вновь пересекли площадь Св. Александра, посреди ружейной пальбы, видя, как возле церкви падают убитые. Я вышла из кареты одна и нашла сына в слезах, а моих людей в смятении. Мой муж, более храбрый и проникнутый чувством долга, продолжил путь по Моко-товской улице, параллельной большой аллее, решившись добраться к своему Августейшему шефу живым или мертвым, и приехал в Бельведер вскоре после ужасной сцены, которая там произошла. Подъезжая к решетке дворца, он увидал при свете уличного фонаря лужу крови: то была кровь генерала Жандра [14]. Войдя в * После я узнала, что в казака не попали. (Прим. авт.) Стр. 67 вестибюль, он увидел, что окна разбиты, люстра валяется на полу, зеркала вдребезги, начальник полиции г-н Л<юбовицкий> [15] ранен 15 ударами штыков, один лакей убит, другой ранен. Во дворце царила суматоха, но Великий Князь был спасен. Он находился в аллеях Бельведера, верхом, во главе трех полков русской кавалерии, которые, будучи размещены в Лазенках, сумели, по первой же тревоге, соединиться с Великим Князем. Однако Уланский полк поднялся не без труда, потому что вооруженные мятежники сразу же напали на его казармы, начали стрелять по уличным фонарям и в темноте убивали солдат, седлавших лошадей. Полк все-таки собрался и прибыл в Бельведер. Мой муж получил приказание Великого Князя находиться при княгине <Лович> и в продолжение ночи составить рапорт, который надлежало послать Его Величеству. Домой он более не вернулся. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику.
|
