Оглавление

Записки артиллерии полковника Ермолова,
с объяснением по большей части тех случаев,
в которых он находился,
и военных происшествий того времени
[1801 —1807 гг.]

Часть III

Война против французов в Пруссии.

В состав сей армии поступили свежие войска, не бывшие в прошедшем походе, и она состояла из:

2-й дивизии генерал-майора графа Остермана-Толстого[i].

3-й генерал-лейтенанта барона фон дер Остен-Сакена.

4-й генерал-лейтенанта князя Голицына[ii].

5-й генерал-майора Седморацкого.

Кавалерия непосредственно принадлежала дивизиям, но по обстоятельствам, отделяемая от оных, составлялась особыми частями. Несколько донских казачьих полков присоединены были к армии.

В начале октября армия переправилась за реку Неман в местечке Юрбурге и Олнте.

Под начальство генерала графа Буксгевдена поручена другая армия, также из четырех дивизий состоящая; войска, их составившие, находились в сражении при Аустерлице и незадолго до похода пополнены были весьма большим количеством рекрут.

Армия сия в конце ноября вошла в пределы Пруссии чрез Брест-Литовский.

Генерал Беннингсен в то время находился уже на реке Нареве, и одною дивизиею занимал предместье города Варшавы, именуемое Прага. Отряд кавалерии находился на левом берегу Вислы в 12 часах расстояния.

Наполеон, лично предводительствуя сильною армиею, при городке Ауэрштедте совершенно разбил прусские войска. Сражение неудачнее было потерянного австрийцами при Ульме. Также потеряна была вся почти артиллерия, и в плену было необыкновенно большое число войск. Преследуемые остатки армии или рассеяны или принуждены сдаться. Лучшие крепости взяты и некоторые даже без сопротивления. Неприятель овладел Берлином, и король с малым числом войск, поспешно набранных, находился в Кенигсберге. Уничтоженною армиею предводительствовал принц Брауншвейгский[iii], один из знаменитейших полководцев времени Фридриха Великого[iv]. Мгновенно пала слава войск, преодолевших страшный союз могущественнейших в Европе государей[v].

В прошедшем году Пруссия уклонились от содействия нам[vi], боясь, как будто, славу победить Наполеона затмить нашим участием.

Наполеон, продолжая успехи, послал особенный корпус для покорения лежащих в Шлезии крепостей; сам, ускоряя движение, пошел с армиею к Варшаве, извещен будучи о приближении к ней войск наших.

Достиг слух о его движении, и обеим нашим армиям приказано соединиться.

В Белостоке сошлись армии, и начальствующие ими, не будучи приятелями прежде, встретились совершенно злодеями. Никогда не было согласия в предприятиях, всегдашняя нестройность в самых ничтожных распоряжениях, и в таком состоянии дел наших ожидали мы скорого прибытия неприятеля, ободренного победами.

Отряд кавалерии нашей, бывшей впереди, перешел обратно на правый берег Вислы.

Наполеон занял Варшаву и овладел в ней знатными магазинами, которых не приказано было истреблять в том предположении, что впоследствии могут быть нам полезными. Но командовавший в Праге генерал-майор Седморацкий должен был или взять их в пользу войск наших, или, если уже не доставало для того времени, по крайней мере сжечь их, дабы не воспользовался ими неприятель, но он не почитал себя вправе того сделать и умел ожидать особенного разрешения. Он также не истребил судов, чтобы не дать неприятелю способов к переправе и, опасаясь, чтобы не перешел он Вислы в границах австрийских, весьма близко лежащих к Варшаве, оставил предместье Прагу и отдалился на некоторое расстояние, довольствуясь одним наблюдением Вислы конными патрулями[vii]. Другая наша дивизия, стоявшая с правой стороны, также посылала к Висле свои разъезды, но они не всегда исправно съезжались с первыми, и неприятель, имея в своем распоряжении суда и пользуясь местом, где Висла двумя неравными рукавами, обтекая обширный остров, закрывала его движения, построил мост и перешел на правый ее берег. Поздно с нашей стороны примечено было его намерение, и тогда только могли противостать ему некоторые силы, когда уже встречены были превосходнейшие.

В сие время прибыл к командованию обеими армиями генерал-фельдмаршал граф Каменский[viii]. Опытный начальник при первом взгляде увидел, сколько опасно положение войск наших, рассыпанных на большом пространстве, тогда как неприятель имел свои силы в совокупности и уже владел правым берегом Вислы. Он приказал поспешнее собрать войска. Близость неприятеля не допускала сделать того иначе, как отступивши на некоторое расстояние.

Армия наша чрезвычайно нуждалась в продовольствии, и единственную пищу составлял картофель, который надобно было отыскивать вдалеке и терпеть для того отлучки большого числа людей. Нередко войска направляемы были не туда, где присутствия их требовали обстоятельства, но где надеяться можно было сыскать несколько лучшее продовольствие. Повсюду селения были пусты, глубокая осень и беспрерывные дожди разрушили дороги, и без пособия жителей не было средств делать подводы.

Армия наша начала сосредоточиваться, отступая, и сколько очевидно опасность ни заставляла ускорить соединение сил, не могли однако же некоторые части наших войск избежать неравной борьбы с неприятелем. Под местечками Чарновым и Сероцким генерал-майор граф Остерман-Толстой вытерпел горячее нападение, и со всею его неустрашимостию и храбростию его войск, при чувствительной потере, должен был лишиться нескольких пушек. При местечке Лопацине атакован был превосходными силами генерал-майор граф Пален (Петр Петрович)[ix]. Он шел на сборное место дивизии и от оного находился не более одной мили с половиною. Столько небезопасны были сообщения между войск наших! Граф Пален имел к отступлению кратчайшую дорогу на местечко Голимин и ту выгоду, что лесистые места препятствовали неприятелю действовать многими силами, а сверх того в Голимине он мог найти войска. Но должно отдать справедливость благоразумной предусмотрительности его, что, не взирая на большие гораздо трудности, он взял направление на отряд генерал-майора Чаплица[x], расположенный у местечка Цеханова, который иначе был бы отрезан и впоследствии мог быть уничтожен. При сем отряде находился я с тремя ротами артиллерии и легко мог видеть, что направление его на Цеханов не приносило никакой пользы, но было следствием одного неблагоразумного распоряжения графа Буксгевдена. Фельдмаршал, узнав о том и сделав строгое замечание за нелепое раздробление сил, приказал отряду немедленно возвратиться, но уже мы были на месте и утомленные грязною чрезвычайно дорогою не могли тотчас выступить обратно.

По счастию генерал граф Пален искусным сопротивлением продлил сражение и не прежде присоединился к отряду генерала Чаплица, как уже поздно вечером, и потому неприятель не мог воспрепятствовать нам соединиться с войсками при местечке Голимине.

Когда на другой день возвращались мы к оному, неприятель проходил по той прямой дороге, о которой сказал я выше, но мы одним часом времени его предупредили.

Прибыв в Голимин 14 числа декабря, нашли мы 7-ю дивизию генерал-лейтенанта Дохтурова, 5-ю генерал-лейтенанта Тучкова l-гo[xi] и часть 4-й дивизии генерал-лейтенанта князя Голицына из армии генерала Беннингсена.

Неприятель начал перестрелку. Войска его были в малых силах и по большей части состояли из кавалерии под начальством принца Мюрата[xii]. Ужасное превосходство было на его стороне, и если топкие места покоряли нас, не самому выгодному устроению войск, которые расположились по двум дорогам, почти под прямым углом сходящимся, то неприятель еще менее имел удобности, занимая средину, лесом и мелким кустарником покрытую. Против восьми его пушек имели мы до восьмидесяти орудий, вся 5-я дивизия нашлась излишнею по тесноте местоположения и составляла резерв, тогда как неприятель не имел других стрелков, кроме спешенных конных егерей. Совершенно от нас зависело уничтожить принца Мюрата, но мы довольствовались пустою перестрелкою, и Мюрат был атакующим. В течение непродолжительного времени пришла сильная неприятельская артиллерия, но число артиллерии его не увеличилось, ибо она по причине болотистых мест и дорог, в то время года непроходимых, не могла следовать равною с нею скоростию. Та же самая причина препятствовала пехоте, и она прибыла в весьма незначительном количестве. По старшинству, думать надобно, командовал с нашей стороны генерал Дохтуров, но справедливее сказать, не командовал никто: ибо когда послал я бригадного адъютанта за приказанием, он, отыскивая начальника и переходя от одного к другому, не более получаса времени был по крайней мере у пяти генералов и ничего не успел испросить в разрешение.

Между тем неприятель сделался предприимчивее и непонятным образом успел обойти левое наше крыло, что не иначе могло произойти, как от нашей оплошности; но избыток сил вскоре восстановил порядок. Должно отдать справедливую похвалу храбрости генерал-майора князя Щербатова[xiii]: когда полк его Костромской мушкетерский, расстроен будучи большою потерею, должен был уступить удачной атаке неприятеля, он, взяв знамя, бросился вперед, и неприятель обратился в бегство. К вечеру стали очевидно уменьшаться войска наши и заметны были многие в линиях интервалы. Легко было понять, что не таков должен быть порядок при отступлении, и что войска отходили, конечно, не по приказанию, но по произволу. Долго не смел я отступить без приказания, но не видя необходимости оставаться последним, согласил я подполковника князя Жевахова с двумя эскадронами Павлограде кого гусарского полка идти вместе, и мы отправились в ту сторону, где видно было более отступающих. Пройдя местечко Голимин, взял я направление на местечко Маков. Правый фланг войск наших, состоявший из отряда генерал-майора Чаплица, видя, что левый фланг отступил, и никак не ожидая, чтобы местечко Голимин, занимавшее центр нашей позиции, могло быть оставлено нами прежде, нежели пройдут последние войска, беспечно подошел к нему, но у самого местечка встречен был картечными выстрелами. Внезапный сей случай привел в замешательство Екатеринославский гренадерский и Владимирский мушкетерский полки, темнота способствовала беспорядку, и два орудия остались в добычу неприятеля.

Таким образом окончилось наше сражение, имевшее для нас одну ту пользу, что мы развлекли силы неприятеля и собою заняли некоторую часть оных. Но простителен ли подобный расчет, когда употреблены на то средства в три раза более тех, что имел неприятель? Надобно было видеть, что бы с таковыми сделал Наполеон.

В пяти верстах от Голимина, в селении Ключницы, нашел я в господском доме несколько генералов, и конечно они не все вместе с нами приехали, ибо застал уже их спящих, а на полу остатки кушанья свидетельствовали, что сон не происходил от голода. В подобных случаях, тот, кто приезжает последний, является с некоторыми преимуществами и правами, и пробужденные почтили меня бутылкою портера. Я видел, что спутник мой гусар князь Жевахов недоволен был излишне скромным приветствием.

В отступлении от Голимина, не будучи только преследуемы, ниже почти и наблюдаемы неприятелем, оставили мы около сорока пушек, большею частию батарейной артиллерии, единственно по причине крайнего изнурения лошадей и дорог, не проходимых от чрезвычайной грязи. Той же участи должна была подпасть и моя рота; но, захватя выпряженных лошадей, брошенных от рот, я избавился стыда лишиться орудий без выстрела.

В тот же самый день, как при Голимине, произошло в Пултуске главное сражение[xiv]. Наполеон, собрав все силы, за исключением бывшей кавалерии с принцем Мюратом, сблизился с генералом Беннингсеном, и сей, не имея возможности отступить, не подвергаясь крайней опасности, решился дождаться неприятеля. Наполеон употребил все усилия; войска, присутствием его ободренные, действовали с возможною решительностию и бесстрашием. Уже ослабевали войска наши, ибо превосходство сил было на стороне неприятеля и победа очевидно склонялась в его пользу. Оттесненные на некоторых пунктах, уже истощали они последние средства невыгодной обороны, но по счастию, неприятель не мог противопоставить равного действия нашей артиллерии, ибо его за худыми дорогами оставалась назади, и сие одно не только могло продлить сражение, но в некоторых местах даже восстановить оное с большою для нас выгодою. Генерал Беннингсен непоколебим в твердости своей и самым отчаянным положением возбуждаемый, прибегнул к последним средствам, и резерву, состоявшему из двух пехотных полков, приказал ударить в штыки. Начальнику полков истолковано было, что от сего последнего усилия зависит спасение прочих войск, и полки бросились стремительно. Неприятель отступил, не устояв против штыков. Войска его, потеряв взаимную связь и не довольно будучи сильными остановить успехи в сем пункте, искали в скором удалении средства спасти от поражения разорванные части, и мгновенно часть лучшей позиции неприятеля была в руках наших. Клонившийся к самому вечеру день не допустил Наполеона поправить неудачу, ибо необходимо было некоторое время для приведения в порядок расстроенных войск, прежде нежели приступить к какому-либо предприятию. Итак, твердость генерала Беннингсена самое опасное положение обратила в победу совершенную. Отразить превосходные силы под личным Наполеона предводительством есть подвиг великий, но преодолеть и обратить в бегство есть слава, которую доселе никто не стяжал из его противников.

Выгоды, дарованные победою при Пултуске, если бы воспользовались ими, должны были освободить Варшаву и польские границы, принадлежащие Пруссии, и отдалить неприятеля за реку Одер.

После сражения при Пултуске и Голимине армиям надлежало идти за неприятелем или, по крайней мере, остановиться[xv]. Генерал граф Буксгевден первый обязан был то сделать, ибо против войск его в Голимине неприятель был бессилен, и если не умел он его уничтожить, то всеконечно уже бежать было не от чего; а если почитал он отступление необходимым, то столько же нужно было согласовать его с действиями генерала Беннингсена, о которых должен был дождаться известия. О направлении главных сил неприятеля были точные сведения, и потому бесполезно употребленными при Голимине силами можно было подкрепить генерала Беннингсена и усовершенствовать его победу; но генерал граф Буксгевден, по вражде ли с генералом Беннингсеном, желая сделать ему вред, или собственно по недоумению, продолжал выполнять повеление фельдмаршала об отступлении, вынужденное самою крайностию, дабы сосредоточить рассеянные войска, но силу коего изменить должны были необходимо происшествия того дня, слишком разительно объяснившие выгоду противного действия. Если не понимать сего, не надобно браться за командование армиею. Если для удовлетворения вражды пренебрегать общими выгодами, надобно быть наказану, и в обоих случаях армия избавилась бы [от] тяжелого весьма начальника, к посредственным коего способностям не могла она иметь доверенности, и известного одною храбростию, которая в звании вождя не заменяет необходимых дарований.

Генерал Беннингсен, лишен будучи выгод одержанной победы, нашелся в необходимости оставить место, ибо граф Буксгевден, отступая, открывал неприятелю дорогу в тыл его расположения, и потому, взяв направление на местечко Рожан, в городе Остроленке перешел на левый берег Нарева.

Генерал граф Буксгевден туда же отступил чрез местечко Маков. Здесь оставлен был арриергард в команде генерал-майора Маркова для прикрытия армии, переходившей за реку. До самой ночи с чрезвычайною медленностию продолжалось ее движение. В беспорядке теснились обозы на длинном мосту, а уже неприятель, вышедший из окружающих лесов, в больших силах занял позицию недалеко от местечка. Нельзя было в короткое время разрушить мост, и потому опасно было, чтобы неприятель, пользуясь темнотою ночи, не овладел им. С позволения начальника послал я команду и приказал ей зажечь два квартала, принадлежащие к месту, дабы осветить приближение неприятеля, если бы покусился он на оный. Два раза подходили его войска и в некоторых местах осматривали броды, но большая часть сорока орудий, которыми я командовал, употреблены были на защиту оных, и нетрудно было успеть в том. Потеря от канонады должна была быть значительною, и мы успели разрушить часть моста.

Мне грозили наказанием за произведенный пожар, в главной квартире много о том рассуждали и находили меру жестокою. Я разумел, что после хорошего обеда, на досуге, а особливо в 20 верстах от опасности, нетрудно щеголять великодушием. Вняли однако же моим оправданиям. Арриергард отошел на селение Новалесь, где расположена была дивизия генерала Дохтурова. Посланный им Ингерманландский драгунский полк по направлению к местечку Рожану, встретившись с отрядом неприятельской кавалерии, не удержал оного и привел его за собою к квартире генерала, который, занимая неподалеку от лагеря дом католического священника, сидел весьма покойно у окна. Он видел скачущих около забора французов, но по счастию дом был на дворе и ворота заперты. Движение в лагере устрашило неприятеля, и он отошел поспешно. Хозяин дома подозреваем был, что дал известие.

Когда граф Буксгевден пришел к Нареву, река покрыта была сильным льдом, мосты истреблены, и с другим берегом не было сообщения. В сем положении оставались мы несколько дней, и с приближением неприятеля час от часу умножалась опасность. Он мог иметь известие, что армии разделены были рекою и не в состоянии вспомоществовать одна другой. Надобно было, однако, уже думать, что расстройство войск воспрепятствовало атаковать, ибо, несмотря на все выгоды, неприятель ограничился одним осторожным наблюдением, и передовые наши посты в команде генерал-майора Палена удерживали его в большом отдалении.

Генерал Беннингсен употреблял все старания, дабы между армиями учредить сообщение. Чрез реку натянуты были канаты и настилаемая солома, поливаема будучи водою, замерзла так, что пехота, хотя с осторожностию, могла однако же переправиться на нашу сторону, а вскоре потом и мосты учреждены были и к радости армии соединились.

Император С неудовольствием получил известие об отъезде фельдмаршала из армии, весьма обрадован был приобретенными под Пултуском успехами. Фельдмаршалу впредь до повеления назначено пребывание в городе Гродно. Обе армии составлены в одну под начальством генерала барона Беннингсена, а граф Буксгевден отозван в Россию. Армия обрадована была известием, ибо он не приобрел привязанности войск. Может быть немногие знали и ум и способности ограниченные сего начальника, но гордость несносная и грубости слишком чувствительны были каждому.

1807. Главнокомандующий получил приказание вступить в Пруссию, и армии в самых последних числах декабря пошла по направлению на Кольно, Бялу, Иоганнесбург и далее. Составлены три передовые отряда: из коих сильнейший дан в команду генерал-майора Маркова[xvi], другие два поручены генерал-майорам Барклаю де Толли[xvii] и Багговуту[xviii]. Авангарду генерал-майора Маркова, в котором определен я начальником артиллерии, назначено следовать на Арис, Рейн, Растенбург, Реесель — до Гейльсберга. Армия в близком расстоянии двинулась по тому же направлению.

Слышно было, что неприятель левым крылом своим потянулся также в Пруссию. В скором времени около Николайкена и Зеебурга появились конные его партии для наблюдения за движениями нашими. От нас отряжены таковые же, и они при помощи жителей, в земле малооткрытой, изрезанной множеством озер, приносили большую пользу. В Николайкене схватили они несколько человек.

Генваря 12-го числа авангард, прибывши в селение Эльдиттен, узнал от жителей, что в городе Либштадте расположен отряд французских войск, от которого не более получаса назад приходил в селение разъезд для узнания, нет ли о русских каких-либо слухов. Мы в сей день сделали довольно большой переход, И потому генерал Марков, дабы употребить людей менее усталых, приказал вызвать охотников. Большое число объявили себя таковыми, но когда предложено было 5-му егерскому полку, и люди узнали, что идет сам шеф полковник Гогель, общий отзыв был, что не останется ни один человек, равно все идти желают, и, не сделав даже привала, полк выступил немедленно. Я упросил послать два орудия и с ними пошел сам, чтобы свидетелем быть происшествия. В двух верстах от Либштадта возвышенности, которые должны мы были проходить, открыли нас неприятелю, и тотчас по городской стене и в воротах начала пехота приуготовляться к обороне, но приметно было, что она не в большом количестве. Егеря наши, заняв прилежащее к городу кладбище, вошли в перестрелку, а между тем приспела и линейная пехота и расположилась против ворот, от которых продолжалась главная улица. Полковник Юрковский[xix] с двумя эскадронами Елисаветградского гусарского полка вор вался в город с боковой стороны оного, и в то же время пехота ударила а штыки. Неприятель приведен был в замешательство, и столпись в тесных и кривых улицах, потерпел большой урон, а те, кои бежали из города, ожидаемы были казаками храброго подполковника Сысоева, который стремительно их преследовал. Из пушек наших не сделано ни одного выстрела. В плен досталось нам 22 штаб- и обер-офицера и более 300 человек нижних чинов. Гусарский красный полк, неизвестно почему называемый просто Парижским, почти истреблен при сем случае. Оставивши в городе небольшой кавалерийский пост, генерал Марков возвратил полки в селение Эльдиттен, где утомленным войскам готова была пища и покойный ночлег. Мы в сии сутки в походе и действии были 16 часов.

По диспозиции из главной квартиры 13 генваря авангарду назначен ночлег в городке Морунген, и мы выступили с рассветом. Впереди с Елисаветградским гусарским и двумя донскими полками полковник Юрковский, прогоняя перед собою неприятельские пикеты только лишь взошел на хребет небольших возвышенностей, у подошвы коих оканчивается пространная равнина, в которой лежит Морунген: увидел он устроенного в боевой порядок неприятеля довольно сильного. Полковник Юрковский имел неосторожность спуститься в равнину, и неприятель встретил его своею кавалериею. Прибыл ускоривший движение авангард и нашел, что теснимый превосходною кавалериею отступает он к одной мызе, в которой прямая улица могла быть обстреливаема неприятельскою артиллериею. Немедленно привел я конную свою роту, и превосходством огня и преимуществом возвышенного местоположения, отогнав батарею, доставил я нашей коннице удобное отступление. Ей приказано расположиться позади войск, часть же казаков, рассыпавшись в равнине, производила перестрелку. Генерал-майор Марков войска авангарда устроил на возвышенностях. Неприятель повел атаку на левый наш фланг. Колонна пехоты двинулась к мызе (о которой сказано выше), и дабы менее испытывать действия артиллерии, взяла направление через озеро, прилежащее с правой стороны и покрытое весьма твердым льдом. Заняв мызу, пехота расположилась в саду, окруженном высоким забором и рвом. Обнаженные деревья открыли небольшое число стрелков наших, они немедленно выгнаны, и ружейный огонь неприятеля вредил нашим линиям. Полковнику Вуичу с 25-м егерским полком приказано было ударить на неприятеля. Полк сей, сформированный пред самою войною и не познакомившийся с опасностями, расстроился при переходе чрез ров и не мог удержаться; некоторые из храбрейших перелезли чрез ограду, но не будучи поддержаны, остались на месте. Тогда шесть рот Екатеринославского гренадерского полка с храбрым майором Фишером и две роты 5-го егерского полка бросились вперед, не сделав выстрела, перелезли забор и почти всех бывших в саду и мызе истребили. При сем случае взято знамя 9-го полка легкой пехоты[xx], которого малые весьма остатки спаслись бегством к озеру. В сие время Донского полка подполковник Малахов дал знать, что в расстоянии восьми верст открыл он неприятеля, который имел много пехоты и большие орудия, а в трех верстах от правого фланга осмотрел залегшую в скрытых местах пехоту от полутора до двух тысяч человек. Всего более неприятно было сие последнее известие, ибо к сей стороне лежала единственная дорога, по которой могли мы отступить.

Не прошло и двух часов, как увидели мы на расстоянии двух пушечных выстрелов по дороге от местечка Голланд выходящую из лесу пехоту. Против правого фланга нашего, устроясь в боевой порядок, прикрытая кавалериею, начала она продвигаться вперед. Схваченные фланкеры показали, что прибывшие войска составляли корпус маршала Бернадотта, им лично предводимый. За час до сего могли мы отойти безопасно, пропусти время, едва можно было надеяться спастись, хотя бы и с большим уроном. Открытые отовсюду, не могли мы обмануть неприятеля насчет сил наших и заставить его действовать с осторожностию. При первом взгляде мог он видеть, что мы не в состоянии были противиться силам его, по крайней мере втрое превосходным. Колонны его двинулись отовсюду против занимаемых нами возвышенностей, и хотя некоторые опрокинуты картечным огнем и штыками, свежие войска возобновляли немедленно нападение, и мы, принуждены будучи уступить, не могли уже удержаться. Несколько баталионов, находившихся на правом фланге, недалеко от дороги, пошли на селение Георгиенталь, которое неприятель не успел занять значительными силами, но одними стрелками от той пехоты, которая открыта была подполковником Малаховым, и потому они не могли быть остановлены. С сими баталионами отправился генерал Марков. Неприятель под сильным огнем своих батарей теснил остальную часть авангарда, и мы отступали шаг за шагом. Артиллерия наша не делала других выстрелов, кроме картечных. Уже было очень темно, когда вошли мы в лес, и тогда неприятель прекратил преследование, вероятно в надежде иметь нас на другой день в своих руках. По отбытии генерала Маркова не оставалось другого генерала, и потому полковники Турчанинов (Павел Петрович), Вуич и я явились в команду старшего полковника Юрковского. Первое старание наше было отыскать дорогу, и я не менее других заботился о том, дабы не иметь стыда потерять более двадцати орудий артиллерии; но, встречая по лесу или глубокие снега или незамерзшие болота, мы не находили средства выйти. Командир Донского полка храбрый Сысоев отыскал место, по которому артиллерия могла довольно удобно достигнуть большой дороги, но необходимо надлежало проходить весьма близко от неприятельского бивуака при селении Георгиенталь. Конечно, средство сие спасти артиллерию было сомнительно, но как не было другого, то решились мы испытать его. В следовании мимо бивуака французы произвели по нас ружейный огонь, и мы имели несколько раненых людей, но далее мы шли в совершенной безопасности. Вскоре нашли мы кавалерию, бывшую в команде генерала Анрепа, вместе с которою возвратились в Либштадт.

Главнокомандующий в сей день назначил в подкрепление авангарду кавалерию генерала Анрепа. Поздно дошло до него приказание, но он, желая поправить то скоростию, шел на рысях. В расстоянии полутора мили от места сражения встретился он с генералом Марковым, который уверял его, что дело уже кончено, войска наши отступают беспрепятственно, и что уже ничего не застанет. Генерал Анреп не умел согласить уверения генерала Маркова с сильною пушечною пальбою, которую он слышал, и приказал полкам ускорить движение. В селении Георгиенталь нашел он сильную пехоту неприятельскую; фланкеры его начали перестрелку: а он лишь только выехал на пригорок, дабы удобнее сделать обозрение, убит ружейным выстрелом в голову. Судя по времени, можно уже было начать что-нибудь важное, и невозможно уже было подать помощь авангарду, а потому и обозрение, им предпринятое, бесполезно было.

Удивительно весьма, что неприятель не возбранил нам путь мимо его лагеря, что мог сделать не подвергаясь большой потери, и мы, конечно, оставили бы всю артиллерию.

В Либштадте, в доме Амтманна нашли мы генерал-майора Маркова, покойно спящего после хорошего ужина, и с ним несколько спутников, которые все съели, ничего нам не оставляя, как будто мы уже не должны были возвратиться. В утешение голодному оставалась любоваться пригожим станом и прелестными глазами жены Амтманна, но как я был герой, совершивший ретираду, то и не был я удостоен взгляда, который, как мне сказали, мог принадлежать победителю и с самым сердцем. Побежденные не налагают контрибуций! Генерал Марков как человек весьма ловкий не показал удивления, видя нас возвратившихся, как будто мы только что исполнили его распоряжения. Мы заплатили ему столь же малым удивлением, когда через час времени приехал генерал-лейтенант князь Багратион принять от него начальство над авангардом. Под Морунгеном имели мы большой урон, и Псковский мушкетерский полк потерял одно орудие из полуроты, при нем состоявшей. 8 авангарде было под ружьем 5400 человек, неприятель имел 19 000 войск.

Надобно заметить, что по дислокации в сей день самые отдаленные от Морунгена войска находились в трех милях, и никто не пришел к нам на помощь. В главной квартире слышали пушечные выстрелы, и один генерал Анреп поспешал к нам, но и то потому, что ему назначен был ночлег в селении Георгиенталь.

От дивизии генерал-лейтенанта князя Голицына, по прибытии ее на место ночлега, послано было несколько эскадронов разведать о канонаде. С ними отправился генерал-майор Пален, и звук пушек привел его к Морунгену в то время, как неприятель, наступая на нас, отдалился от города. Граф Пален вскакал в Морунген прямо к квартире, занятой для маршала Бернадотта[xxi], захватил его обоз, взял секретаря и собранную контрибуцию с некоторых городов Пруссии. Найден был готовый ужин, ожидавший победителя. Граф Пален имел время удалиться от неприятельской конницы, посланной против него с поля сражения. Вот доказательство, что могли бы и другие войска, взяв участие в сражении, кончить оное блистательною победою. Генерал князь Голицын не ближе многих других был от Морунгена. Не надобно было случиться, что в сей день все войска вообще выступили с ночлега позже обыкновенного.

Генерал Марков посылал несколько офицеров в главную квартиру, но никакого не получил ответа, и не последовало особенного распоряжения, вероятно потому, что главнокомандующий не имел достоверных о неприятеле известий.

14-го числа генваря к девяти часам утра собралось к Либштадту по крайней мере до 50000 человек, и мы ожидали нападения на твердую позицию, занятую нами на крутых высотах, прилежащих к городу, тогда как неприятель, лучше извещенный, оставив Морунген, отступал постепенно далее.

Авангарду князя Багратиона приказано идти вперед, и мы ночевали в Морунгене, из которого незадолго вышли последние войска неприятеля.

Выступив перед рассветом 15-го числа, около селения Зонненвальд догнали мы неприятеля, но он не держался, разменявшись со мною несколькими пушечными выстрелами. Далее в местечке Любешиль передовые войска авангарда застав маршала Бернадотта обедающего, и без гасконской лжи можно похвастать оказанным в сем случае проворством. Найдены разбросанные в торопливости на полу салфетки, и кушанье еще не остыло. Имея в виду неприятеля, дошли мы, прогоняя его, до города Дейч-Эйлау, передовые наши посты распространились до местечка Неймарк, где неприятель, истребивши мост, остановил дальнейшее наше следование.

Авангард расположился на квартирах и отдыхал при изобильном продовольствии из Эльбингской провинции. Армия вся следовала за авангардом по одной дороге.

Главнокомандующий передовыми постами полковник Юрковский препроводил князю Багратиону перехваченного курьера от Наполеона к маршалу Бернадотту с повелением прекратить отступление, которое до сего времени нужно для того было, чтобы армию нашу отвлечь за собою по направлению на Грауденц, а что между тем Наполеон соберет всю свою армию у местечка Алленштейн 2-го числа февраля нового стиля и со всеми силами нападет на растянутую нашу армию.

Особенное счастье дало нам в руки сего курьера, ибо иначе следовавшая по одной дороге наша армия, не в состоянии будучи собраться скоро, или разбита была бы по частям или, по крайней мере, разрезана будучи в котором-нибудь пункте, понуждена к отступлению, удаляясь от своей операционной линии и всех сделанных запасов. В сем последнем предположении спаслась бы одна та часть войск, которая до того недалеко перешла Либштадт; все прочие, оторванные от сообщений с Россиею и непременно отброшенные к морю, подверглись бы бедственным следствиям или необходимости положить оружие.

Предприятие Наполеона, сколько впрочем ни хорошо соображенное и на правдоподобном расчете основанное, не должно было иначе исполниться, как от совершенной и едва ли извинительной неосторожности с нашей стороны.

Когда из Остроленки армия наша вошла в Пруссию, мы оставили неприятеля близ реки Нарева, и по скорости движения нашего к Либштадту и далее к Дейч-Эйлау не мог неприятель иначе собраться с своими силами, как на нашем левом фланге. Корпус маршала Бернадотта до того действовал отдельно и с главною армиею не соединился, а потому не мог свидетельствовать присутствия всех сил неприятельских, следовательно, до точного о них известия не надлежало предпринимать движение к Дейч-Эйлау. Если в предмете было истребление корпуса маршала Бернадотта, случай представился в Морунгене, но конечно уже не далее оного, ибо он бежал сколько можно поспешно, но впрочем, если бы и то возможно было, то не все силы армии были для того потребны.

Князь Багратион отправил перехваченные бумаги к главнокомандующему, и как уже оставалось не более двух суток до назначенного Наполеоном, то, не ожидая разрешения, разделил он авангард для скорейшего движения на две колонны, из коих одна пошла на Бергфриде, другая в команде генерала Маркова чрез Остероде; в сей последней находился я с большею частию артиллерии, и мы, пройдя 26 часов и сделав два привала, по три часа каждый, прибыли 1-го числа февраля нового стиля весьма поздно вечером к селению Янково, в малом расстоянии от Алленштейна. Тут присоединилась к нам другая колонна, и обеим приказано остановиться до повеления.

В сей день части 8-й дивизии под командою генерал-майора графа Каменского (Николая Михаиловича)[xxii] и 3-й дивизии с генерал-майором Титовым имели небольшое и по неудобству местоположения невыгодное для них дело. Канонада с обеих сторон была сильная.

Утро 22-го числа генваря открыло нам сильную неприятельскую армию, и наша стояла, готовая к бою.

Неприятель поражен был внезапным сим явлением, ибо конечно не ожидал, чтобы могли мы собраться со всеми силами. Он не решился атаковать нас, а главнокомандующий, имея нужду сблизиться со своими магазинами, дал армии приказание отступить, и она с настоявшим (наступившим.— Сост.) вечером двинулась по направлению на местечко Ландсберг.

Авангард, к которому с некоторого времени присоединен был отряд войск генерал-майора Багговута, выступил с рассветом. Он по диспозиции назначен прикрывать движение колонны, составленной из всех батарейных рот нашей артиллерии, к которой присоединена прусская. Странно весьма было распоряжение, что фланговая и самая ближайшая к неприятелю колонна состояла из артиллерии, которой утомленные лошади чрезвычайно умедливали движение.

Авангард в скором времени догнал ее и должен был расположиться в позиции, чтобы дать ей время удалиться и свободную иметь к отступлению дорогу. Неприятель не прежде начал преследование, как пред полуднем, и хотя довольно сильно, но авангард перешел небольшое расстояние. Генерал-майор Багговут с частию войск имел горячую сшибку при селении Варлак.

24-го числа генваря с самого утра догнал нас неприятель и в таких силах, что с трудом можно было удержать некоторый порядок при отступлении. При селении Вольфсдорф неприятель стремительно напал на нашу позицию, и одно действие штыками левый наш фланг поставило в возможность противиться, хотя впрочем с некоторою потерею. 7-я дивизия генерал-лейтенанта Дохтурова, которую закрывал арриергард, шла в большом беспорядке, обозы ее стесняли позади дорогу, и мы, беспрестанно занимая позиции и весьма мало удаляясь, дрались до самой глубокой ночи. Проходя лес в темноте, смешались мы до такой степени, что по одному крику можно было или распознавать неприятеля или своим собраться. Генерал-майор граф Ламберт[xxiii], думая собрать разбросанных по лесу наших стрелков, подъехал к французским и едва было не попался в руки их.

Артиллерия во весь день была в ужасном огне, и если бы перебитых лошадей не заменяли гусары отнятыми у неприятеля, я должен был бы потерять несколько орудий. Конную мою роту, как наиболее подвижную, употреблял я наиболее. Нельзя было обойтись без ее содействия в лесу, и даже ночью она направляла свои выстрелы или на крик неприятеля или на звук его барабана. Войска были ею чрезвычайно довольны, и князь Багратион отозвался с особенною похвалою. Урон наш во весь день был весьма значителен и по крайней мере равен неприятельскому. Против нас дрался корпус маршала Даву[xxiv]. Отряд генерал-майора Барклая де Толли преследовал корпус маршала Сульта[xxv] , но действие большею частию происходило стрелками.

25-го числа генваря выступили мы пред рассветом, чтобы прежде, нежели начнет неприятель преследование, успеть пройти соединение дорог, по коим отходили арриергард и отряд генерала Барклая де Толли, что и удалось по желанию. От соединения дорог арриергард князя Багратиона следовал в местечко Ландсберг проселочною и мало битою дорогою, а туда же, но по большой дороге, чрез деревню Гоф отправился отряд генерала Барклая де Толли. Не прошло одного часу, как показались корпуса обоих маршалов. За арриергардом пошла небольшая часть войск и, малое пройдя расстояние, скрылась, и в тот день арриергард остался совершенно покойным, что ему, утомленному действием прошедших дней, было необходимо. У местечка Ландсберга присоединились мы к армии, которая стояла в боевом порядке.

Совсем не в том положении был отряд генерала Барклая де Толли. Против него соединились оба маршала с силами в пять раз превосходными. Ему оставалось отходить поспешнее, но он предпочел удерживать неприятеля; занимая позиции, принуждаем будучи оставлять оные, не всегда мог он то делать в порядке, и таким образом, потерявши множество людей и в положении весьма расстроенном, достиг он селения Гоф, лежащего в виду нашей армии. Тут он остановился, но выбрал для войск весьма порочную позицию. Селение Гоф простирается по долине, стесненной с обеих сторон крутыми возвышенностями. Он оставил его в тылу своем, и тогда как в продолжение дня неприятель беспокоил его многочисленною своего кавалерию, он усталую свою конницу расположил впереди селения, и ей не было другого отступления, как вдоль тесной улицы оного.

Пехоту, которую гораздо выгоднее было поместить в селении и окружающих его огородах, обнесенных забором, он растянул линиями вне оного, и она иначе не могла отступить, как чрез селение, ибо по сторонам оного лежал довольно глубокий снег. Из сего произошло, что неприятель при первых атаках на нашу конницу опрокинул ее на пехоту и на батареи. Одна из сих последних схвачена им мгновенно. Начальник другой батареи поручик Марков, рассыпав картечью подавляющий его Ольвиопольский гусарский полк, остановил неприятеля, его преследующего, и обратил с уроном. Пехота на сей раз отразила с твердостию нападение. Неприятельская конница проникла до самых ее линий. В непродолжительном времени неприятель сделал новое покушение и с лучшим успехом. Днепровский и Костромской мушкетерские полки противостали атаке кавалерии, но утомленные трудами целого дня, недолго сохранили надлежащую твердость, и приведенные в беспорядок, уступили место и, по крайней мере, половина людей изрублена. Взяты знамена и состоящие при полках пушки. Люди, которые успели укрыться за оградою садов, и егерские полки, при начале сражения в огородах расположенные, весьма ничтожную имели потерю. Сие служит доказательством, сколь велика погрешность в расположении линейной пехоты на открытом месте, когда надлежало всеми пользоваться средствами, дабы придать ей защиту. В подкреплении генералу Барклаю де Толли отправлены из армии пять батальонов пехоты под командою генерал-майора князя Долгорукова (Василия Юрьевича), но средства сии недостаточны при всеобщем замешательстве, и его баталионы не менее рассеяны и много потерпели. Стесненные войска при отступлении чрез селение Гоф подверглись ужаснейшему действию неприятельской артиллерии. Неустрашимый генерал Барклай де Толли, презирая опасность, всюду находился сам; но сие сражение не приносит чести его распорядительности; конечно, не мудрено было сделать что-нибудь лучшее!

Вместе с поздним вечером окончившееся сражение не допустило неприятеля беспокоить армию, расположенную при Ландсберге. Главнокомандующий рассудил за благо оставить занимаемую ею позицию по причине весьма важных в ней недостатков. Место не было довольно обширно, и войска не имели свободного размещения.

Вторая линия от первой отделена речкою, в крутых берегах протекающею, которая несмотря на сильные морозы не замерзла и чрезвычайно затрудняла сообщение. Правый фланг прилегал к лесу, и часть даже самого фронта была им охвачена, что должно было подвергнуть невыгодному употреблению стрелков, которых французы превосходят в искусстве. Близость леса препятствовала выгодному действию артиллерии и закрывала движение неприятеля. Для отступления предлежали две дороги, и обе с оконечности левого фланга: одна чрез гору, которой крутой въезд сделался от морозов невозможным, другая чрез тесные ворота по кривым и тесным улицам Ландсберга, что не могло произойти без расстройства войск и большой потери.

В ночи на 26-е генваря дивизия генерала Тучкова 1-го начала отступление чрез гору, которое нерадиво исполняя, долго задерживала позади идущие войска. Колонны чрез Ландсберг направленные, мало заботясь о соблюдении порядка, так смешались в тесных улицах, что не без труда выпроводили их из местечка, и сколь ни продолжительна зимняя ночь, но пред рассветом оставались еще войска, которые не отступили, ибо впереди не подвигались. Легко представить можно положение арриергарда, остающегося в виду большой части французской армии, и который не иначе должен был отступать, как шаг за шагом, дабы не только дать время армии удалиться, но даже стать в боевой порядок, ибо главнокомандующий объявил начальникам войск, чтобы готовились к генеральному сражению, и что армия делает последний переход назад.

Отряд генерала Барклая де Толли отступил вместе с армиею.

Арриергард князя Багратиона в прежнем числе войск оставлен пред входом в Ландсберг. Чрез час после рассвета арриергард, пройдя Ландсберг, расположился в ближайшей к нему позиции, в местечке оставлен был сильный отряд пехоты и у ворот несколько орудий. Спустя довольно долгое время в больших силах неприятель приблизился к местечку, и отвлекая внимание канонадою, двинул гораздо большие силы на правый наш фланг. Обратившись против оных и способствуемые местоположением, долго дрались мы упорно; наконец быстро перешли поле, отделявшее нас от леса. Вслед за нашею пехотою неприятель вошел в Ландсберг, и его армия в глазах наших стала собираться на прежней нашей позиции. Видно было, что в сей день не с одним неприятельским авангардом предстояло нам дело, но, к счастию нашему, пространство между Ландсбергом и Прейсиш-Эйлау по большей части покрыто частым лесом. Князь Багратион отпустил назад всю кавалерию и часть артиллерии, дабы свободнее быть в движениях. Все егерские полки соединены вместе, линейная пехота составляла подкрепление. До одиннадцати часов утра дрались мы с умеренною потерею, но по дороге нашедши разбросанные бочки с вином, которые идущие при армии маркитанты оставляли для облегчения своих повозок, спасая более дорогой товар, невозможно было удержать людей, которых усталость и довольно сильный холод наиболее располагали к вину, и в самое короткое время четыре из егерских полков до того сделались пьяны, что не было средств соблюсти ни малейшего порядка. Они останавливались толпами там, где не надобно было, шли вперед, когда нужно отступить поспешнее. Неприятель, приметив замешательство, нападал решительнее, охватывал по возможности более пространства, и не было в лесу тропинки, на которой бы не появлялся; в защиту пьяных надлежало употреблять артиллерию, и движения сделались медленнее. Храбрые генералы граф Пален и граф Ламберт употребляли кавалерию, заменяя их; но невозможно было отвести их назад, и мы теряли их во множестве и убитыми и пленными. Приближаясь к местечку Прейсиш-Эйлау, арриергард вышел на открытые места, и ему показана позиция, которая заслоняла собою местечко, позади которого на обширной равнине армия наша устраивалась в боевой порядок. В подкрепление арриергарду прислано несколько полков от 8-й дивизии и полки конницы. Мы расположились по обеим сторонам дороги, обсаженной деревьями. Двадцатью четырьмя орудиями занял я хребет довольно крутых возвышений на левом фланге. К подошве оных простиралась долина, по коей должен был проходить неприятель; стрелки наши лежали по ней совершенно скрытые. На правом фланге была часть кавалерии, большая часть оной поставлена назади. Неприятель, устроив на противоположной высоте батареи, открыл сильную канонаду, на которую ответствовано изредка, по разности калибров, ибо не имел я ни одного батарейного орудия. Во многих пунктах спустились с высоты неприятельские колонны, но действием более сорока орудий остановлены некоторые и с приметною потерею обращены картечью. Около двух часов имели мы выгоды на нашей стороне; наконец двинулся неприятель большими силами; идущие впереди три колонны направлены одна по большой дороге, где у нас мало было пехоты, другая против Псковского и Софийского мушкетерских полков, и третья против моей батареи из 24-х орудий. Шедшая по большой дороге проходила с удобностию и угрожала взять в тыл твердейший пункт нашей позиции. Прочие медленно приближались по причине глубокого снега, лежащего на равнине, и долго были под картечными выстрелами. Однако же дошла одна, хотя весьма расстроенная, и легла от штыков Псковского и Софийского полков, другая положила тела свои недалеко от фронта моей батареи. Полковник Дегтярев с Санкт-Петербургским драгунским полком пошел против колонны, следующей по большой дороге, которая, дабы отнять у кавалерии выгоду скорости движения по битой дороге, стала сходить в сторону на глубокий снег. Торопливость была причиною расстройства; полк им воспользовался, и испытав слабый ружейный огонь, имел наградою за смелое предприятие одного орла и пятьсот пленных. Столько же, по крайней мере, убито, и в числе их генерал, начальствовавший колонною.

Мне не случалось видеть столько решительной кавалерийской атаки; не менее удивлен я был, видевши, как полк, не расстроившись, быстро спустился с крутой, покрытой снегом, высоты, с которой несколько раз до того съезжал, и с осторожностию. Недолго пользовались мы приобретенными успехами, ибо неприятель атаковал гораздо в больших силах; умножились батареи, которые покровительствовали движению колонн, и мы, не в состоянии будучи противиться, получили приказание отступить и присоединиться к армии. Неприятель тотчас явился на нашей позиции и по следам шел за нами. Удачно исполнил я приказание с конными орудиями прикрывать войска, пока войдут они в Прейсиш-Эйлау. Лишь только вошел я в ворота, неприятель подвел свои колонны и приступил к атаке местечка, которого оборона возложена на генерала Барклая де Толли, и отряд его умножен свежими войсками. Несоразмерность сил не дозволила извлечь пользу из стен и заборов, окружающих местечко; стрелки неприятельские явились на них, вредили в улицах и толпами спускались в ближайшие дома. Не раз наша пехота выгоняла их штыками, и местечко сохранили мы во власти до тех Пор, как храбрый генерал Барклай де Толли получил тяжелую рану. Ослабленный уроном его отряд оставил неприятелю местечко, удерживаясь в одной части оного. Бригадный командир 4-й дивизии генерал-майор Сомов приспел с подкреплением, штурмовал дома, вырезал засевших в них и возвратил местечко, но имел неблагоразумие ударить в сбор в задней части оного, и по мере того, как на звук барабана стекались войска, оставляя занятые места, где войска наши, собираясь, не имели еще времени устроиться в порядок. Появление неприятеля произвело замешательство, картечные выстрелы его умножили, а темнота ночи довершила. Местечко оставлено и к чувствительному урону в людях прибавлена потеря нескольких пушек.

Обстоятельство сие понудило главнокомандующего переменить боевой порядок армии, и в продолжение ночи она приняла совсем другой вид расположения. Он и потому считал сие нужным, что примечено было, как неприятель по овладении высотами, где дрался арриергард, особенною колонною кавалерии произвел обозрение нашей позиции.

Настало 27-е число генваря, и сражение при Прейсиш-Эйлау было одно из кровопролитнейших в последние времена. Из описаний оного можно видеть все подробности происшествий. Я скажу вкратце о некоторых и о невыгодах нашего расположения. Главный недостаток состоял в том, что весь левый фланг имел против себя высоты, где неприятель поставил свою артиллерию, за ними скрывал свои движения, сосредоточивал свои силы, и трудно было отвращать нападение их, от чего при самом начале мы потеряли некоторое расстояние. По причине близких позади лесов нельзя было отодвинуться далее. Местечко Прейсиш-Эйлау, занимая большое пространство, способствовало неприятелю скрытным образом приблизиться к самому нашему центру, в защиту которого по необходимости надлежало употребить большое количество батарейной артиллерии и держать постоянно на одном месте. Правый фланг был совершенно в пользу нашу, ибо впереди простиралась обширная равнина болотистая, для действия неудобная, на которой показывались одни стрелки. Непонятно, как генерал-квартирмейстер не знал о сем болоте, и следствием того было, что не менее 12 000 войск стояли бесполезно, ограничиваясь пустою перестрелкою против отдаленных батарей, тогда как войска сии во многих местах были необходимее. И я между прочим стоял С двумя конно-армейским ротами, до полудня стреляя изредка и без нужды.

Неприятель сделал несколько бесполезных атак на центр наш, уступая действию 60 поставленных вместе орудий. Нападение на левый фланг было успешнее. Не остановили его благоразумные распоряжения генерала барона Сакена, ни сопротивление неустрашимого генерал-майора графа Остермана-Толстого. Левый фланг отошел назад и составил почти прямой угол с линиею армии. Около одиннадцати часов густой снег затмил свет, и действия прекратились на четверть часа. В сие время обманутые темнотою два эскадрона французских гвардейских кирасир заехали между наших линий пехоты и конницы, и едва из них некоторые спаслись. Рассеявшийся мрак открыл пред 7-ю дивизиею колонну французской пехоты во ста не более шагах. Внезапно представшие полки наши остановили ее в совершенном от удивления бездействии. С ужаснейшим ожесточением, изъявленным громким хохотом. Владимирский мушкетерский полк бросается в штыки, и не остается могущий оплакать гибель товарищей.

Во многих местах дрались войска каши с переменным счастием и нигде, кроме левого фланга, на шаг не уступили им места. Между центром и левым флангом семь полков кавалерии нашей стремительным ударом опрокинули все, что было против них; пехота неприятельская, бросая ружья, спасалась в лес; уже была она на батарее, но от беспорядка в минуту потеряны успехи; и не без стыда надобно было бежать от такой части неприятельской кавалерии, которую мог остановить Александрийский гусарский полк.

Вскоре после начала сражения на правом нашем фланге слышна была в отдалении канонада. Известно было, что маршал Ней[xxvi] преследует корпус прусских войск в команде генерала Лестока, которому главнокомандующий приказал сколько можно ранее присоединиться к армии, но чего он не выполнил. Когда неприятель около двух часов после полудня возобновил усилия, главнокомандующий послал подтверждение, чтобы он шел сколько можно поспешнее, но между тем надобно было чем-нибудь умедлить успехи неприятеля на левом нашем крыле. Посланная туда 8-я дивизия отозвана к центру, где необходимо было умножение сил; резервы наши давно уже были в действии. Итак, мне приказано идти туда с двумя конными ротами. Дежурный генерал-лейтенант граф Толстой махнул рукою влево, и я должен был принять сие за направление. Я не знал, с каким намерением и туда отправляюсь, кого там найду, к кому поступаю под начальство. Присоединив еще одну роту конной артиллерии, прибыл я на обширное поле на оконечности левого фланга, где слабые остатки войск едва держались против превосходного неприятеля, который подвинулся вправо, занял высоты батареями и одну мызу почти уже в тылу войск наших. Я зажег сию последнюю и выгнал пехоту, которая вредила мне своими выстрелами. Против батарей начал я канонаду и сохранил место свое около двух часов. Тогда начал приближаться корпус генерала Лестока, в голове колонны шли два наши полка, Калужский и Выборгский, направляясь на оконечность неприятельского фланга. Против меня стали реже выстрелы, и я увидел большую часть орудий, обратившихся на генерала Лестока. Я подвигал на людях мою батарею всякий раз, как она покрывалась дымом, отослал назад передки орудий и всех лошадей, начиная с моей собственной, объявил людям, что об отступлении помышлять не должно. Я подошел почти под выстрелы и все внимание обращал на дорогу, лежащую у подошвы возвышения, по которой неприятель усиливался провести свою пехоту, ибо по причине глубокого снега нельзя было пройти стороною. Картечными выстрелами из тридцати орудий всякий раз обращал я его с большим уроном. Словом, до конца сражения не прошел он мимо моей батареи, и уже поздно было искать обхода, ибо генерал Лесток, встретив умеренные силы, опрокинул их, обошел высоту и батареи, которые неприятель, оставив во власти его, предался совершенному бегству, и мрачная ночь покрыла поле сражения. Главнокомандующий, желая видеть ближе действия генерала Лестока, был на левом фланге и удивлен был, на шедши от моих рот всех лошадей, все передки и ни одного орудия; узнавши о причине, был чрезвычайно доволен. Корпус маршала Нея, преследуя войска генерала Лестока, на самой почти дороге, идущей в Кенигсберг, в тылу нашей армии занял одно селение большим отрядом войск. Генерал-адъютанту князю Долгорукому с Таврическим гренадерским полком приказано его выгнать. Два раза будучи отбит, когда прислал он донесение об упорной защите, неприятель неприметным образом оставил селение, думать надобно, следуя общему отступлению.

Армия наша в ту же ночь пошла к Кенигсбергу. Атаману Платову, прибывшему за день до того с Войском Донским, приказано остаться на месте сражения.

Неприятель тогда же с поспешностию отступил, и в продолжение ночи арриергард его дошел до местечка Ландсберга. Обозревши на другой день, что армия наша оставила Прейсиш-Эйлау, он возвратился, чтобы собрать брошенные им орудия и тягости. Мы вскоре узнали достоверно, что в день сражения всюду отправлены были курьеры с приказанием вывозить госпитали, комиссариат и кассы армии. После сего наглость и бесстыдство Наполеона приписали Прейсиш-Эйлавскую баталию к числу им выигранных[xxvii]!

Главнокомандующий хотел тотчас после сражения преследовать неприятеля, и о том объявлено было частным начальникам, но невозможно было скоро собрать рассеянные на большом пространстве войска; к тому же они чрезвычайно были утомлены и обессилены большою потерею. Известно было, что Наполеон имел войска, не участвовавшие в сражении, состоявшие в корпусе маршала Бернадотта, и при таком превосходстве способов можно было усомниться в успехе с нашей стороны. Сверх того самый недостаток продовольствия не допускал никакого предприятия. Не избежал однако же главнокомандующий порицаний; и как не менее рассуждают те, кои не имеют понятия о вещах, то много было обвиняющих.

Армия, пришедши к Кенигсбергу, расположилась в окрестностях оного, авангард в 12 верстах впереди.

Неприятель на последнем марше к Кенигсбергу показал малое число кавалерии, но вскоре весьма умножив оную, близко нас расположился.

В первых числах февраля отряд от авангарда разбил отделение неприятельских войск при селениях Мансфельд и Бохерсдорф. Генерал граф Ламберт отличился в сем случае особенною распорядительностию.

Замечено, что французская кавалерия была в самом изнуренном состоянии, так что два эскадрона оной, будучи принуждены отступать по озеру, попадали на льду и взяты в плен по большей части лежащими. В эскадронах не более было, как по шестидесяти человек.

Генерал князь Багратион отправлен главнокомандующим в С.-Петербург с подробным объяснением о Прейсиш-Эйлавском сражении, которое по разным интригам представлено было государю в несправедливом виде. Слышно было, что генерал-лейтенант граф Толстой посредством брата, весьма приближенного государю, доводил до сведения вымыслы, вредные главнокомандующему. Мнение было однако же в пользу последнего, и с графом Толстым ни в каком отношении не сравнивали.

Менее двух недель пробывши около Кенигсберга, армия выступила вперед. Авангард в команде генерал-майора Маркова в два перехода прибыл к Прейсиш-Эйлау. Его подкреплял с кавалериею генерал князь Голицын.

С любопытством осматривал я поле сражения.

Я ужаснулся, увидевши число тел на местах, где стояли наши линии, но я более нашел их там, где были войска неприятеля, и особенно, где стеснялись (т. е. плотно, тесно стояли. — Сост.) его колонны, готовясь к нападению, не взирая, что в продолжение нескольких дней приказано было жителям местечка (как то они сами сказывали) тела французов отвозить в ближайшее озеро, ибо нельзя было зарывать в землю замерзлую. Как артиллерийский офицер примечал я действие наших батарей и был доволен. В местечке не было целого дома; сожжем квартал, где, по словам жителей, сносились раненые, причем много их истреблено.

При нашем приближении к Прейсиш-Эйлау неприятель тотчас вышел. Поспешное его отступление свидетельствовали разбросанные во множестве обозы, снаряды и лазареты с ранеными и больными. Сильная оттепель сделала дороги непроходимыми, и как в подобных случаях терпит наиболее отступающий, то французы в городах и селениях оставили все свои лазареты.

Прибывши в Ландсберг, нашли мы госпиталь офицерский, и К удивлению их, они видели в нас гораздо большее о них попечение. Многие по нескольку дней были не перевязаны. Хозяин моей квартиры, знающий французский язык, сказывал, что он слышал французских офицеров, рассуждающих, в каком состоянии была армия их, когда после сражения в ту же ночь прошла она Ландсберг. Они говорили, что если бы не корпус маршала Бернадотта, не бывший в деле, который оставлен был в арриергарде, то некому было бы прикрыть отступление, ибо войска были в ужаснейшем беспорядке и число мародеров неимоверное. Во многих корпусах недоставало снарядов. Аррисргард также ночью пришел в позицию к Ландсбергу.

Авангард наш пришел быстро до селения Аренсдорф, отряд от оного был в Гутштатте. Атаман Платов с своими казаками, баталионом гусар и баталионом егерей стоял у селения Бенерн. Генерал граф Пален находился у одной из переправ чрез реку Пасаргу, содержа сообщение арриергарда с местечком Ворсмдит, куда с отрядом послан полковник Виуч. Дивизия барона Сакена, ближайшая к авангарду, занимала селение Лаунау. Прочие войска приближались к городу Гейльсбергу и его окрестностям; главная квартира расположилась в Бартенштейне.

Неприятель был за рекою Пасаргою; главная квартира Наполеона в местечке Остероде. 18 числа февраля неприятель, собравшись на правом своем фланге, перешел Пасаргу и в одно время показался в силах перед Гутштаттом и против Аренсдорфз. Сие последнее место оставили мы поспешно, но уже не могли соединиться ни с атаманом Платовым, ни с генералом графом Паленом. Генерал-майор Багговут не мог удержаться в Гутштатте, и неприятель, вытеснив 5-й егерский полк, вслед за ним занял селение Цехерн. При сей внезапности едва ли не потеряны были пушки. Генерал Багговут соединился в Лаунау с генералом бароном Сакеном, куда прибыл с кавалерию генерал-адъютант Уваров.

Авангард не имел к отступлению другой дороги, как мимо самых бивуаков французских при селении Петерсвальде; все другие дороги были далее и на них осмотрен неприятель. Французы не любят ночью ничего предпринимать важного, избегая беспорядка, и благодаря тому прошли мы беспрепятственно у самых бивуаков.

Авангард, пришедши в селение Лаунау, поступил в команду генерала барона Сакена, куда вскоре собрались и все отделенные отряды от авангарда, не имевшие никакого между собою сношения.

19-го числа мы были в Лаунау с большими довольно силами. Против нас находился корпус маршала Нея, коего квартира в Гутштатте. Неприятель от стороны Петерсвальде занял стрелками лес, лежащий пред самым нашим лагерем. Из Цехерна беспокоил нас он своими батареями, хорошо расположенными и окопанными. Генерал барон Сакен равномерно и с своей стороны употребил стрелков, но французы с большим навыком в сем роде действия в продолжение двух дней причинили нам весьма чувствительный урон. Почему генерал Сакен предпринял сделать во время ночи нападение на Цехерн в том предположении, что неприятель, выгнан будучи из оного, оставит Петерсвальде, и мы будем иметь пребывание выгодное и покойное. Пехота, назначенная к атаке, не довольно близко подойдя к батарее, закричала ура, пробудила неприятеля, и он приуготовился к обороне. Открылся картечный и ружейный огонь; люди в голове колонны оробели и легли, задние продолжали идти и до такой степени смешались, что долго невозможно было вывести из выстрела. При сем случае было потеряно несколько офицеров и немало нижних чинов. Здесь в первый раз случилось мне видеть, что в ночное время отступающую пехоту прикрывала кавалерия. Не знаю, почему рассеявшихся людей не собрали барабаном, но подбирал их генерал граф Пален с Сумским гусарским полком. На другой день французский начальник в Цехерне прислал сказать, что он позволяет похоронить тела, и с насмешкою дано заметить, как они далеко были от батареи. Надобно было молчать; зато по обыкновению бранили возобновившего ночные экспедиции давних времен! Авангард усилен был несколькими полками, а генералу барону Сакену дано другое назначение. Генерал-майор Марков приказал против Цехарна построить батарею, которую я делал весьма прилежно, ибо до того на сем месте много потерпела моя рота. Осмотревши часть леса, которую удерживал за собою неприятель в продолжение ночи, в опушке ближайшего леса расположил я шесть орудий моей роты, и заслоня их нарубленным ельником, ожидал рассвета, когда неприятель обыкновенно приводил свою пехоту из лагеря от Петерсвальде. С самого начала дня вышла сильная колонна из лагеря и беспечно подвигалась к той части леса, где всегда на ночь оставалась небольшая часть войск. В движении своем дала она фланг моей батарее, и картечь из шести орудий на весьма близком расстоянии произвела такое поражение в колонне, что, оставив на месте тела, колонна обратилась в поспешное бегство к лагерю, провожаемая выстрелами. Мы заняли остальную часть леса, и неприятель не покушался уже возвратить оный. Мы уже не держали в нем, как до того было, шести полков пехоты. Батареи против Цехерна часто отвечали французским и часто без пользы. Перехвачен курьер маршала Нея к начальнику главного штаба принцу Бертье[xxviii] с известием, что русские правдоподобно намереваются удерживать позицию, ибо построили во многих местах батареи. Вскоре неприятель оставил Цехерн и Петерсвальде и, отступая в ближайший лес, устроил по опушке оного сильные окопы.

Генерал Марков занял Цехерн двумя егерскими полками, в Петерсвальде полки ходили посменно и два эскадрона гусар. Часто бывали сшибки с французами, которые приходили в пустое селение за сухими дровами. Рота конная имени моего, много потерпевшая в делах авангарда, отправлена назад для починки и укомплектования людьми; на место ее прислана другая. Вскоре происками старших по артиллерии полковников, из которых ни один не имел ни столько большой, ни столько видной команды, мне дано приказание отправиться к моей роте. Главнокомандующему доложено, что смена назначена для того, чтобы дать мне отдохновение. Так объяснил он сам генералу князю Багратиону, который, возвратясь в сие время из С.-Петербурга, просил, чтобы меня не переменяли, и я остался у начальника, который обладал полною всех нас доверенностию.

До прибытия его к авангарду случилось неприятное весьма происшествие. Четыре полка егерей под командою генерал-майора Корфа[xxix], расположенные в Петерсвальде, страшным образом лишились своего начальника. Он занимал лучший в селении дом священника, принялся за пунш, обыкновенное свое упражнение, и не заботился о безопасной страже. Гусарского офицера, присланного для разъезда, удержал у себя. Несколько человек вольтижеров, выбранных французами, в темную ночь вошли через сад в дом, провожаемые хозяином, и схватили генерала. Сделался в селении шум, бросились полки к ружью, произошла ничтожная перестрелка, и неприятель удалился с добычею.

Наполеон не упустил представить в бюллетене выигранное сражение и взятого в плен корпусного начальника, а дабы придать более важности победе, превознесены высокие качества и самое даже геройство барона Корфа. Но усомниться можно, чтобы до другого дня могли знать французы, кого они в руках имели, ибо у господина генерала язык не обращался. Я в состоянии думать, что если бы не было темно, то барон Корф не был бы почтен за генерала в том виде, в каком он находился, и нам не случилось бы познавать достойным своего генерала из иностранных газет.

После сего происшествия около трех месяцев продолжалось с обеих сторон совершенное бездействие; не было ни цепи стрелков, ни одного выстрела, хотя перемирия не было.

Генерал передовых французских войск предлагал князю Багратиону оставить селение Петерсвальде нейтральным, или будет оно причиною всегдашних беспокойств, и он должен будет овладеть им. Генерал князь Багратион отвечал, что он согласен; что легче сказать, нежели сделать, и доказательство того находит в его предуведомлении. Угрозы оставались в словах, а Петерсвальде за нами.

Расположенные против нас французы имели в продовольствии величайший недостаток, кавалерия их отправлена назад для поправления. 27-й драгунский полк, изнуренный голодом, большею частию перебежал к нам. Не менее терпели войска авангарда; не было ни хлеба, ни соли; выдавались сухари совершенно гнилые и чрезвычайно в малом количестве. Солдаты употребляли в пищу воловьи кожи, которые две или три недели служили покрышкою шалашей; в 23-м и 24-м егерских полках начинали есть лошадей, и из последнего были большие побеги.

Князь Багратион посылал меня доложить главнокомандующему о сей крайности. Даны строгие приказания, и все осталось в прежнем виде. Не понравилось дежурному по армии генерал-майору Фоку мое донесение, и я приобрел его вражду, которой подвергался я и потому, что не удивлялся весьма посредственным его способностям, тогда как уже многие находили выгоды превозносить их. По служению в артиллерии мы давно были знакомы.

Государь император прибыл к армии, и пришла гвардия под начальством цесаревича. Главная квартира императора расположилась в Бартенштейне, великого князя в Шипенбейле. Начались разводы, щегольство, и мы в авангарде с тощими желудками принялись за перестройку амуниции.

К нам прежде приехал великий князь, который со времени кампании Суворова в Италии имел к князю Багратиону дружественное расположение. Увидевши недостатки наши, он взялся заботиться об улучшении продовольствия. Первый транспорт с провиантом, по настоянию его отправленный в авангард, взят по дороге другими войсками; но всем прочим давал он свои конвои, и они доходили исправно, и чрез некоторое время от недостатка мы перешли к изобилию.

Между многими чиновниками, представленными великому князю, удостоился и я его приветствия, по засвидетельствованию князя Багратиона о моей службе. До того не был я ему известен, никогда не служивши в столице.

Вскоре приказано приготовиться к встрече государя вместе с королем прусским.

Перестроив единообразно шалаши, дали мы им опрятную наружность и лагерю вид стройности. Выбрав в полках людей менее голых, пополнили с других одежду и показали их под ружьем. Обнаженных спрятали в лесу и расположили на одной отдаленной высоте в виде аванпоста. Тут увидел я удобный способ представлять войска и как уверяют государя, что они ни в чем не имеют недостатка. Подъезжая к каждой части войск, он называл начальников по фамилии королю прусскому и между прочим сказал обо мне, что и в прежнюю кампанию доволен моей службою. Все восхищены были вниманием и благосклонностию государя. И я, не желая льстить, скажу, что он умел ободрить всех. Я был вне себя от радости, ибо не был избалован в службе приветствиями. Король прусский дал орден за достоинство (pour le merite) трем штаб-офицерам[xxx], в числе коих и я находился. Ордена сии были из первых и еще не были унижены чрезвычайным размножением.

Вышли награды за Прейсиш-Эйлавское сражение.

Вместо 3-го класса Георгия, к которому удостоен я был главнокомандующим, я получил Владимира. В действии сделан участником мне артиллерии генерал-майор граф Кутайсов. Его одно любопытство привело на мою батарею, и как я не был в его команде, то он и не мешался в мои распоряжения. Однако же, не имевши даже 4-го класса, ему дан орден Георгия 3-го класса. В реляции хотели написать его моим начальником, но генерал-квартирмейстер барон Штейнгель[xxxi], знавши обстоятельства, тому воспрепятствовал. Князь Багратион объяснил главнокомандующему сделанную несправедливость, и он, признавая сам, что я обижен, ничего однако же не сделал. Вот продолжение тех приятностей по службе, которыми довольно часто я наделяем!

Наполеону выгодно было продолжающееся бездействие, ибо отправил он большой корпус в помощь войскам, осаждающим крепость Данциг. Корпуса маршала Даву, расположенный в Алленштейне, и маршала Нея в Гутштатте и против авангарда, были малочисленны, и от них часть конницы и артиллерии отосланы назад для прокормления. По сим причинам предположено 1-го мая атаковать корпус маршала Нея. За день до того, прибыла гвардия в Лаунау, пришли прочие войска, и все расположено к наступлению. Авангард занял лес с тем, чтобы на рассвете захватить равнину, простиравшуюся до Альткирхена, и отрезать отступление неприятеля из города Гутштатта.

Государь прибыл к войскам авангарда, осмотрел их, объехал в сопровождении главнокомандующего передовые посты, оставленные впереди Цехерна и Петерсвальде, дабы неприятель не мог подозревать о движении авангарда. Неизвестно мне, почему вдруг дано приказание отменить атаку. Государь возвратился в главную квартиру, все прочие пошли в свои прежние места, и авангард вступил в свои позиции при Лаунау.

Неприятель между тем беспрепятственно продолжал осаду Данцига, и хотя генерал-майор граф Каменский послан был с сильным отрядом пройти в крепость в помощь ослабевающему гарнизону[xxxii], но неприятель в таких был при осаде силах, что граф Каменский был отбит с большим весьма уроном и до крепости не допущен. Предприятие имело бы полный успех, если бы ранее приведено было в исполнение. Вскоре затем по причине недостатка в снарядах и потому, что английское судно, которое с оными приходило в крепость, захвачено французами, крепость сдалась на капитуляцию.

Неприятно было известие о сдаче Данцига, и не было сомнения, что Наполеон присоединит большую часть осаждавших войск.

Я не мог узнать, что могло понудить, упустив 1-го мая время, удобное к нападению, не прежде произвести оное, как 24-го числа, когда армия неприятельская весьма усилилась. Не могло побуждать к тому ожидание сикурсов[xxxiii], ибо ни малейших не прибыло войск, ниже продовольствие не сделалось лучше прежнего, и мы не могли выйти на продолжительное предприятие.

Движение 24-го мая столько хорошо было соображено, что корпус маршала Нея весь должен был достаться в наши руки. Направление главных частей армии было следующее:

Авангард шел на Альткирхен и отрезывал французов в лесу, простирающемся от Петерсвальде к Гутштатту, в то время, как оставленные два полка егерей на них ударят. Действия его не должны быть решительны, дабы войскам, назначенным обойти неприятеля, дать время совершить движение.

С правой стороны генерал-лейтенант барон фон дер Остен-Сакен должен обойти неприятеля и не допустить к реке Пасарге.

С левой стороны генерал-лейтенант князь Горчаков[xxxiv], (Алексей Иванович), переправясь через реку Алле, обходит Гутштатт.

Генерал-лейтенант Дохтуров, выгнав неприятеля, занимающего пост с небольшими силами в некотором расстоянии от нашего правого фланга, присоединяется к армии.

Генерал князь Голицын с кавалериею подкрепляет барона Сакена.

Гвардейские полки составляют резерв армии. Атаман генерал Платов наблюдает за движением корпуса маршала Даву к стороне Алленштейна.

24 числа мая рано поутру авангард выступил к Альткирхену. По левую сторону в опушке леса видели мы французских часовых, весьма покойно сменяющихся. Вскоре слышны были во многих местах пушечные сигнальные выстрелы, и вслед за ними видно было поспешное движение войск по разным направлениям к Альткирхену. Авангард дал им свободу собираться, что совершенно согласовалось с намерением главнокомандующего. Началась сильная канонада, которую мы продолжали, ничего не предпринимая решительного. Судя по времени, князь Багратион полагал, что генерал барон Сакен успел бы обойти неприятеля, но не слышно было ни одного выстрела, и самое спокойствие между войсками, которые стояли против нас, заставляло в том сомневаться. Посланы офицеры собрать сведения, и никаких не усмотрено войск, кроме идущей недалеко кавалерии генерала князя Голицына.

Между тем у Альткирхена собрались довольно значительные силы, и авангард получил повеление атаковать их. Дело началось весьма горячее. Неприятель, долго защищавшись, отступил. Левое крыло авангарда с генералом Багговутом встретило жестокий огонь. Он прошел чрез Амт-Гутштатт или предместье Гутштатта, где было 600 французов, за которыми он оставил наблюдение. Мы не получили должного содействия от генерала князя Горчакова, который, на шедши неприятеля у переправы через реку Алле, не скоро отошел от оной, и потом, занявшись приобретением Гутштатта, опоздал прийти к назначению. Заметить должно, что город без укреплений и для защиты имеющий 600 человек; сверх того, находясь уже позади войск наших, мог бы достаться нам, не требуя усилий целого корпуса. Но как во время продолжительного бездействия доходили в главную квартиру слухи, что французы укрепили город и что пункт сей большой для них важности, то князь Горчаков расчел, что приобретение оного почтется за великий подвиг. Но если бы, не вдаваясь в сей причудливый расчет, князь Горчаков, оставивши небольшую часть войск, поспешил далее, то маршал Ней имел бы гораздо большую потерю.

Авангард, преследуя неприятеля до вечера, остановился на ночлег пред селением Квец. В продолжение дня захватили мы довольно пленных или которые не успели прийти на сборное место к Альткирхену, или на марш от пунктов отдаленных нашли дорогу уже отрезанную.

Причиною, что диспозиция не выполнена, был генерал-майор Сакен. Он не пришел в назначенное время, отговариваясь далеким обходом и будто бы ожидал повелений. Но общий был слух, что имея неудовольствие на главнокомандующего, он нарочно сделал, чтобы лишить его успеха в предприятии. Многие чрезвычайно негодовали, что упущен благоприятнейший случай уничтожить целый неприятельский корпус.

Главнокомандующий был свидетелем, как часть французской пехоты, не более 600 человек, неустрашимо противостала атакам нашей кавалерии. Пехота стояла фронтом у селения. Три полка, один после другого, атаковали ее, каждый отбит в свою очередь, и всякий раз весьма хладнокровно являлся начальник, командующий сомкнуть ряды. Приспевши два орудия понудили картечью оставить место. Иначе надобно бы было отказаться или от французской пехоты, или от нашей кавалерии и искать других средств. Пехота сия не досталась в наши руки.

Генерал Дохтуров нашел неприятеля в малых силах, но прикрытого твердыми засеками, и вступил в перестрелку, употребляя баталион за баталионом поодиночке. Лейб-гвардии егерского полка два баталиона бросились стремительно в штыки, и мгновенно вытеснен неприятель.

25-го мая против неприятеля, устроенного в крепкой позиции, собрались наши войска в больших силах; со стороны нашей была в действии многочисленная артиллерия. Егерским полкам авангарда в команде генерал-майора Раевского[xxxv], приказано обойти лесом правый фланг неприятеля. Он отступил, когда стрелки подошли к его батареям, и частию пехоты при нескольких орудиях, занявши сады при селении Квец, расположился несколько далее. Авангард поспешно двинулся по большой дороге. Картечными выстрелами выгнал я неприятеля из селения Квец; но когда на открытом месте атаковал его Гродненский гусарский полк, два выстрела картечью его рассеяли[xxxvi]. Не взирая на весьма жаркое время, егерские наши полки все движения делали бегом, и неприятель не успел удалиться. Защищаясь весьма упорно, не мог он удерживаться долго, ибо войска были в ужаснейшем беспорядке. Лесистые места препятствовали согласию наших действий, ему способствовали спасти артиллерию. Он пожертвовал для того арриергардом, некоторыми частями войск, которые достались в плен, имел много убитых, оставил всех раненых и бросил все обозы. Отбиты только два орудия: одно казаками, другое храбрым майором Кульневым[xxxvii], который с двумя слабыми эскадронами Гродненского гусарского полка догнал на реке Пасарге артиллерийский парк и с ним несколько пушек и овладел им. Уведомлен будучи пленными, что недалеко впереди спасается артиллерия, он бросился за нею, но обманувшись в лесу дорогою, он соткнулся с сильным отрядом кавалерии, от которого должен был ретироваться. Возвращаясь по той же дороге, зажег он парк, взятый им прежде. Преследующий его неприятель не смел приблизиться к переправе, и он обратно перешел беспрепятственно. Он при сем случае взял немало офицеров.

Казакам достались обозы и между ними экипаж[xxxviii] маршала Нея, его серебряный сервиз и другие вещи. Найдены серьги и браслеты, и трудно было бы понять, какое употребление делал из них господин маршал, если бы не истолковали вырезанные на серебре гербы разных польских фамилий и беспристрастие его к самым верным слугам Наполеона. Пруссия не успела еще умножить сих сокровищ!

Авангард пришел на ночлег к селению Деппен на речке Пасарге. На противоположном берегу селение Каллистен и довольно крутые возвышения занял неприятель. Передовые наши посты простирались по берегу до селения Эльдиттен, в котором неприятель имел укрепленный пост с несколькими пушками. Генерал Дохтуров, будучи близко с своим корпусом, не почел за нужное овладеть им, и он, оставаясь один на нашем берегу, прикрывал лучшую переправу, которая в прочих местах или была не столь удобна или охраняема нами.

Вскоре за авангардом пришла армия и стала поблизости.

26-го мая неприятель, пользуясь выгодными высотами, беспокоил нас канонадою, продолжающеюся весь день, на которую мы отвечали, по берегу цепь егерей была в сильной перестрелке. У неприятеля примечено умножение войск. Казачьи пикеты дали знать, что то же замечено на правом фланге особенно при селении Эльдиттен. День кончился без важных происшествий.

27 мая с самого рассвета в войсках неприятеля против авангарда и далее примечено общее движение. Стекались отовсюду войска, парки артиллерии, обозы. В десять часов усилены передовые посты и сильная загорелась перестрелка. Две колонны пехоты двинулись к селению Каллистен и колонна кавалерии с левого нашего крыла. Однако колонна, опрокинув 7-й егерский полк под командою весьма не храброго подполковника Лаптева[xxxix], так проворно пришла к батарее, где я случайно находился, что я почитал ее за свои войска, и только по белым перевязям можно было узнать, ибо на сем пункте были одни егеря. Встреченная картечью двенадцати орудий, она обратилась в замешательство. Егерские полки, 5-й полковника Гогеля и 20-й полковника Бистрома, встретив ее у переправы, многих перекололи и вслед за нею ворвались в селение Каллистен, в котором вырезали все, что находилось. Другая неприятельская колонна пехоты, видя подоспевающие наши войска, возвратилась. Кавалерия, несмотря на огонь стрелков, спустилась в реку, но 26-й егерский полк полковника (фамилию его забыл), расстроив его батальным огнем, бросился на штыках с берегу. Лошади, увязая в топкой реке, не могли обращаться проворно, и урон был значителен. После сего на несколько часов остались мы в покое. Князь Багратион приказал всему авангарду быть в готовности[xl] и осторожность была полезна! В шесть часов пополудни неприятель начал канонаду против селения Каллистен, которое мы удерживали за собою. С большими силами приступил к нему, дабы вытеснить егерей наших. Они защищались отчаянно, и несколько раз переходило из рук в руки селение; наконец досталось превосходным его силам. Мы перешли на свой берег, и сражение прекращено заставшею темнотою. В сие время генерал-майор Иловайский 4-й[xli] дал знать, что корпус маршала Сульта, переправившись у селения Эльдиттен, не менее трех верст подвинулся вперед. Движение сие могло отрезать дорогу авангарду, но мы готовы были отступить, ибо армия пред вечером отправилась к Гельсбергу чрез Гутштатт и частию чрез Лаунау.

Пред рассветом вышел авангард двумя колоннами. При первой генерала Маркова находился князь Багратион. Со второю генерал Багговут следовал по большой дороге, и я был при ней с большею частию артиллерии. На половине дороги догнал нас неприятель: конница и казаки вступили в дело; из армии прислано нам несколько полков кавалерии. Между тем армия выходила из Гутштатта. Дороги чрез лес не были удобны, и движение было медленным. Она в сей день двинулась по крайней мере четырьмя часами позже, нежели могла и должна была, а главная квартира, населенная множеством существ, не для одной только армии бесполезных, в то время как мы дрались, и не с выгодою, против неравенства сил, весьма покойно предавалась разным прихотям, и для защиты их дежурный генерал привез князю Багратиону приказание удерживаться сколь можно долее, и еще присланы кавалерийские полки. Некоторые атаки были совершенно в пользу нашу. Один драгунский Италиянский полк, отброшенный к болоту хотел спешиться и уйти, но окруженный, почти весь попал в плен. Но когда в большом количестве пришла пехота, мы только что могли удержаться на высотах у самого Гутштатта. В сей день с моею ротою я был в ужаснейшем огне, и одну неприятельскую батарею сбил, не употребляя других выстрелов, кроме картечных. Прикрывавший роту С.-Петербургский драгунский полк стоял под выстрелами с невероятным хладнокровием. Мы последние отступили за арриергардом и мост чрез реку Алле сожгли за собою. Неприятель занял город. Пехота его наполнила дома, лежащие по берегу. Я вытерпел ружейный огонь и не прежде отошел от города, как загорелся он в нескольких местах. Я платил негодным жителям, приверженным к французам, за то, что в феврале, когда 5-й егерский полк был вытеснен из города, они изъявили радость рукоплесканиями и делали насмешки.

Отступивши к Гейльсбергу по следам армии, авангард расположился, не переходя реки, 29 мая авангард послан к селению Лаунау, где уже находился отряд, дабы остановить неприятеля, если возьмет он сие направление. В сем не должно было сомневаться, ибо дорога сия гораздо лучше всех проходящих лесом, которые сверх того оканчиваются плоскостию, слишком тесною, чтобы на оной могла поместиться армия.

Неприятель, не допустив до Лаунау, встретил авангард у селения Беверникен. Между тем армия начала располагаться в окопах, устроенных у Гейльсберга, и по обыкновению тою же погрешила медленностию, ибо авангард по крайней мере лишних два часа должен был удерживать неприятельские силы, платя за несоразмерность их большою потерею людей. От Беверникен к стороне Гейльсберга местоположение идет постепенно понижаясь, и все возвышения остаются в пользу неприятеля. Авангард всю линейную пехоту расположил на левом фланге по обеим сторонам большой дороги; егерские полки размещены на правом, подкрепляя сильную кавалерию, присланную нам из армии. При ней была моя конная рота. Долго удерживались мы с выгодою, а конница наша сделала несколько блистательных атак. Но когда неприятель привел все войско, с которым после напал на наши окопы[xlii], когда против сорока орудий стало 150 пушек, и кавалерия протянулась далее оконечности правого нашего крыла, положение наше сделалось весьма опасным. Неприятельская кавалерия прорывала наши линии, и с тылу взяты были некоторые из моих орудий. Одна из атак столько была решительна, что большая часть нашей конницы опрокинута за селение Лангевизе. Но расположенные в оном егерские полки генерала Раевского остановили успех неприятеля, и конница наша, устроившись, возвратилась на свое место, и отбиты потерянные орудия. Я спасся благодаря быстроте моей лошади, ибо во время действия батареи часть конницы приехала с тылу и на меня бросилось несколько человек французских кирасир. Между тем пехота наша, вытерпевая ужаснейший огонь и потеряв много людей, начала отступать. Приезжает дежурный генерал-майор Фок и с негодованием спрашивает князя Багратиона, отчего отступает он, не имевши приказания, тогда как армия не успела еще расположиться в укреплениях? Неприятно было князю Багратиону подобное замечание от г. Фока, который только не в больших чинах известен был смелым офицером и далее нигде употреблен не был. Князь Багратион повел его в самый пыл сражения, чтобы показать причину, понуждающую к отступлению и в глазах его приказал идти вперед. Не прошло пяти минут, как генерал Фок получил тяжелую рану, и мы преследованы до самых окопов. Войска авангарда потеряли, конечно, не менее половины наличного числа людей; не было почти полка, который бы возвратился с своим начальником, мало осталось штаб-офицеров.

Великий князь был свидетелем сражения, и ему поручено главнокомандующим пехоту и артиллерию авангарда перевесть за реку Алле на отдохновение и кавалерию, менее утомленную или мало потерпевшую, присоединить к армии для дальнейшего действия. В числе особенно отличившихся в сей день замечены генерал-майоры Багговут, под начальством его командовавший всеми егерями Раевский и шеф Ливенского драгунского полка Ливен. Главнокомандующий благодарил меня за службу, а великий князь оказал мне особенное благоволение[xliii].

Вслед за авангардом двинулись неприятельские колонны к окопам. По направлению от селения Лангевизе были самые большие усилия. Французы, не раз отбитые, возобновляли нападение; войска рассеянные сменялись свежими. Пред вечером произведена жесточайшая атака, и некоторые из батарей, лежащих к правому флангу, взяты. На них не мог удержаться неприятель, ибо ближайшие укрепления тотчас обратили на них огонь, а паче одно, построенное на возвышении в виде кавальера, господствующее над всею окрестностию. Не имея во власти сего укрепления, неприятель не мог приобрести никаких успехов, и потому сильная колонна гренадер пошла на оное. На некоторое расстояние широкая лощина укрывала от выстрелов, но когда вышла она из оной, встречена была перекрестным действием батарей и картечью с главного укрепления. Несмотря на произведенное в ней расстройство, дошла она до самого рва оного; но полки, составлявшие прикрытие укрепления, ударили на оную в штыки и обратили в бегство в величайшем замешательстве. Вся долина устлана мертвыми. Нелегко было бы опрокинуть отличное сие войско, но не могло оно противустать соединенному действию нескольких батарей. Другие атаки, в то же время произведенные, не лучший имели успех, и неприятель преследовал далеко за укрепления. На правом фланге не были построены окопы, и там по удобности расположена вся наша конница. Неприятель не успел на сем пункте собрать достаточного количества кавалерии, и потому главнокомандующий приказал на нее ударить: не устояла она против стремительного нападения нашей конницы и отброшена к самому лесу, где стоящая пехота сильным огнем прикрыла бегущих и конницу нашу обратила. При сем случае два полка прусской конницы действовали с отличным мужеством. Во многих местах пехота выходила из укреплений, и в одном пункте целыми линиями произведен был батальный огонь. Наставшая ночь прекратила сражение, и войска наши торжествующие возвратились в укрепления.

Неприятель по дошедшим сведениям потерял в сем Сражении убитыми и ранеными до двенадцати тысяч человек; урон со стороны нашей несравненно был менее. Наполеона не было при войсках, и сражение дано соединенными маршалами.

30-го мая неприятель, занимая довольно большою частию войск позицию при селениях Беверникен и Лангевизе, послал главные силы по направлению на Кенигсберг. Наша армия имела отдохновение в окопах, но в ночи на 31 число выступила к Бартенштейну, ибо неприятель движением своим угрожал операционной нашей линии. Наполеон, понудивши оставить поспешно укрепленную позицию, доказал, сколько неблагоразумны маршалы, решившиеся атаковать, при всех со стороны нашей выгодах, и сколько бесполезно данное сражение.

Вместе с рассветом отошел арриергард, который не приятельская конница догнала в 10 часов поутру, но только издали наблюдала за следованием. Арриергард провел ночь, не доходя Бартенштейна.

1-го июня около вечера арриергард прошел местечко Шипенбейль. Неприятельская кавалерия была уже гораздо в больших силах, но день кончился пустою перестрелкою.

В Шипенбейле князь Багратион получил повеление идти поспешнее к местечку Фридланд.

Многие удивлены были направлением армии, но открылось, что часть кавалерии, зашедши неосторожно в Фридланд, схвачена эскадронами Татарского уланского полка, н пленные показали, что армия идет к Кенигсбергу, и только один корпус расположен неподалеку, а потому полагали, что главнокомандующий, вознамерясь истребить сей корпус из предосторожности, что будет он подкреплен другими войсками, собирает всю армию для вернейшего успеха.

Арриергард прошел всю ночь не останавливаясь, и с рассветом приближаясь к Фридланду, слышны были изредка пушечные выстрелы. Князь Багратион послал вперед егерские полки с генералом Раевским и мне при. казал идти с конною артиллериею. Перешедши за реку в самом Фридланде, нам показано место на левом фланге, где мы нашли гренадер лейб-гвардии Измайловского полка в перестрелке. Войска собираются отовсюду, но их было еще мало. Мы сменили стрелков гвардейских, и полк отошел назад. Неприятель, как после дознано, состоял в десяти тысячах сводных гренадер маршала Удино[xliv], который скрыл недостаток сил своих в лесах, протягающихся параллельно занятой нами позиции. Вскоре собралось большое количество наших войск, а неприятель оставался в том же числе. По несчастию, главнокомандующий был в сей день очень болен; генерал-квартирмейстер барон Штейнгель и новый дежурный генерал-лейтенант Эссен 1-й (Иван Николаевич) при обозрении позиции получили одним выстрелом контузии, и мы некоторое время не получали никаких приказаний.

Надлежало напасть решительно на французский корпус, который, будучи весьма разбросан, не мог ни защищаться упорно, ни отступить с удобностию. Армия, растянутая в следовании на Кенигсберг, не могла подкрепить в скором времени, и приходящие в помощь войска, не иначе являясь, как поодиночке, не в состоянии были бы устоять против соединенных сил всей армии[xlv]. Предположа, что по превосходству сил неприятеля не входило в намерение главнокомандующего разрезать армию на марше, но конечно не упустил бы он случая истребить один корпус. Напротив, мы занялись продолжительною бесплодною перестрелкою и бесполезно потеряли столько времени, что прибыла кавалерия против правого нашего фланга, и лес против арриергарда наполнился пехотою. Кавалерия наша опрокинута и не иначе собралась, как за линиями пехоты. Но храбрый генерал граф Ламберт с Александрийским гусарским полком, воспользовавшись расстройством преследующего неприятеля, обратил его, а прочие полки, присоединившись, прогнали до самого леса, откуда, не выходя во весь день, иногда показывался на опушке. На левом фланге лес переходил несколько раз в руки арриергарда, который подкреплен был многими полками, но наконец мы уступили очевидно возраставшим силам. Лейб-гвардии егерский полк дрался с отличною неустрашимостию. На всем вообще протяжении войск наших многие были весьма удачные атаки, однако же по несвязности действий ничего решительного не произвели. В шесть часов вечера прибыл Наполеон, и вся армия соединилась. Скрывая за лесом движения, главные силы собрались против левого крыла; в опушке леса неприметно устроилась батареи в сорок орудий, и началась ужасная канонада. По близости расстояния выстрелы были горизонтальные, и первые не могли выдержать конные полки арриергарда. Вскоре он отступил также. Все вообще войска начали отступать к мостам; к главному из них дорога лежит через город; и в улицах от стеснения происходил величайший беспорядок, который умножал действие неприятельской артиллерии, обращенной на город. Из направления колонн видно было, что неприятель ищет отрезать от переправы, и чтобы остановить его, лейб-гвардии Измайловский и Павловский гренадерские полки ударили на них, но та же ужасная батарея остановила храбрый порыв, и полки обратились.

Не далее провожала конную гвардию отличная ее храбрость. С артиллериею арриергарда успел я перейти по ближайшему понтонному мосту, не доходя города, но уже он был под выстрелами, и часть его повреждена[xlvi]. Городской мост (который я назвал главным) неизвестно как зажжен раньше времени и без приказания. Оставался один мост, а еще большая часть войска и артиллерии не переходила. Неприятель теснил их к берегу, и потеря малейшего времени была опасна. Артиллерию спас отысканный поблизости брод[xlvii], которую иначе надобно было оставить. Итак, вся потеря подбитыми, оставленными на месте и потонувшими от беспорядка на броду состоит в тринадцати орудиях. Из последних перешедших войск 7-я дивизия генерал-лейтенанта Дохтурова, но ею в то время командовал шеф Владимирского пехотного полка полковник Бенардос, неустрашимый грек[xlviii].

Застигла ночь, но две батарейные роты не успели переправиться, и уже к броду была захвачена дорога. Генерал-майор граф Ламберт, взяв их под прикрытие Александрийского гусарского полка, прошел более двух миль неприятельским берегом до местечка Алленбурга и рано утром, перешедши реку Алле, присоединился к армии.

Так, вместо того, чтобы разбить и уничтожить слабый неприятельский корпус, которому за отдалением не могла армия дать скорой помощи, мы потеряли главное сражение. Не могу не повторить еще, что если бы при самом начале сражения главнокомандующий не испытал припадка болезни, дела наши были бы совсем в другом положении. Нами в продолжение сражения наконец командовал генерал-лейтенант князь Горчаков (Алекс[андр] Иван[ович]). Но ни он в себе не нашел, ни войска к нему не могли иметь доверенности.

3-го июня поутру арриергард прибыл в Алленбург. Еще застал он остатки выступавшей далее армии, и беспорядок был ужаснейший. Неприятель занимался построением мостов и потому им не воспользовался. По обеим сторонам реки видны были части его кавалерии, но они не имели между собою сообщения.

Без препятствий дошли мы до Велау. Не знаю, справедлива ли молва, что главнокомандующий намеревался дать сражение, но видно было, что строились редуты; однако сближающийся неприятель не допустил их кончить.

При отступлении арриергарда посланные разъезды открыли отряд генерала графа Каменского, идущий от Кенигсберга, и за ним неприятеля в силах. В нескольких местах позади соединялись дороги, и граф Каменский, прошедши прежде, мог привесть за собою неприятеля, который занял бы нашу дорогу. Князь Багратион, благосклонно выслушивающий мои рассуждения, позволил мне сделать предложение, чтобы всю нашу кавалерию послать на левый фланг преследующего нас неприятеля, новостию сего движения остановить или, по крайней мере, умедлить ход его и, с пехотою пройдя поспешнейшим образом соединение дорог, ожидать графа Каменского. Князь Багратион приказал привести сие в исполнение, и мы едва могли предупредить графа Каменского, а потом кавалерия наша прибыла в одно время с последними его войсками. Он отправился к армии, и арриергард остался один.

При селении Таплакен, по удобству местоположения, дождались мы неприятеля, и довольно горячая сшибка с передовыми его войсками была совершенно в пользу нашу.

В двенадцати верстах не доходя Тильзита, нашли мы дожидающиеся полки кавалерии и приказание главнокомандующего удерживать неприятеля, дабы армия имела время перейти за Неман. Широкая река сия протекает у самого Тильзита, и на ней только один мост. Нельзя было по обширности города превратить его в мостовое укрепление, и потому каждый из нас видел, сколько трудное поручение возложено на князя Багратиона и какой опасности подвержено отступление арриергарда, имея один мост и такое множество кавалерии. Арриергард расположился в боевой порядок, дано повеление, во что бы то ни стало удерживаться до ночи. Князь Багратион, оставив при арриергарде прежнюю его конницу и казаков, к общему всех удовольствию отпустил всю прочую кавалерию, дабы она не сделала препятствий при переправе. Мы готовились к последнему сражению на земле союзников! Передовые наши посты, отстреливаясь, привели наконец неприятеля довольно на близкое расстояние. Решительность, с которою мы его ожидали, надобно думать, внушила к нам уважение, и конечно неприятель одного был с нами мнения, что неравными силами преодолеть нас было невозможно, а потому остаток дня провел в бездействии. Он ожидал прибытия своей армии, мы нетерпеливо ожидали приближения ночи.

Арриергард пришел поутру в Тильзит, и тотчас вся конница. Казаки и артиллерия отправлены за Неман, за ними перешла линейная пехота. В городе остались одни егерские полки, мост приготовлен к скорейшему сожжению. Около девяти часов утра неприятель в больших весьма силах подошел к городу и начал обозрение. Мы оставили его, и едва успели егерские полки перейти мост, как на оном явился с кавалериею маршал принц Мюрат, и мост загорелся почти под самою его лошадью.

Неприятель занял город. По берегу, несравненно возвышенному над нашим, стала многочисленная артиллерия; в продолжение дня собралась вся армия и охватила всю окрестность, и мы, не угадывая последствий, не без страха ожидали происшествий.

Армия наша была малочисленна и в беспорядке. Ее крайне ослабили отлучившиеся от полков люди при отступлении от Фридланда[xlix] и по пути до Немана. Собираясь большими толпами, они проходили разными дорогами, снискивая грабежом себе пропитание, и в числе нескольких тысяч перешли Неман в Юрбурге, Олите, Мерече и некоторые даже в Г родне. В доказательство беспорядка приведу следующие примеры. Изюмский гусарский полк забыт в Пруссии на квартирах, где находился для поправления лошадей; узнавши от жителей о Фридландском сражении, пошел он к армии, но встречающиеся повсюду наши и французские мародеры истолковали ему, что армия отступает, и полк отправился за Неман и перешел его благополучно. Также забыт полковник Сысоев с донскими полками, но гораздо далее. Он встречался с войсками неприятеля, дрался с ними, проходил их квартирами, брал пленных и за Неманом присоединился к армии. Не исключая и самой артиллерии, часть оной, не получившая во время приказания, сама избрала направление, и отдельно следуя от армии, перешла в Юрбурге через Неман, изыскавши брод, который до того был неизвестен[l].

Армия не в большом расстоянии от берега расположилась лагерем; лесистое пространство местоположения весьма кстати ее бессилию. Авангарду приказано стать на самом берегу. Князь Багратион по приказанию главнокомандующего послал от имени своего адъютанта с предложением перемирия. Он представлен к принцу Мюрату, потом к принцу Бертье, и ему объявлено, что Наполеон желает мира, не перемирия! На другой день с объяснением о том приехал в главную квартиру принц Бертье, и послано донесение государю, который находился в местечке Шавле. Чрез два дня прибыл государь к армии, И' генерал от инфантерии князь Лобанов-Ростовский[li] отправлен к Наполеону, вскоре после чего заключено перемирие и приступлено к переговору о мире.

Между тем положено свидание государя с Наполеоном, и оно приуготовлено на средине Немана, где съехались они в одно время. Король прусский находился с ними на берегу! Чрез несколько дней государь переехал в Тильзит, где среди французской армии караул его состоял из одного баталиона гвардии Преображенского полка и двух эскадронов лейб-гусарского полка. Вскоре заключен мир[lii]; все выгоды оного были на стороне Наполеона; им все изъявления почтения, то есть, все оного наружности оказаны государю. Не отказано желание, чтобы был принят и король прусский. Наполеон показывал маневры своих войск. Государь в лагере их был принят с блистательною почестью, каковая отдается самому Наполеону. Свиту государя составляли все маршалы и множество генералов. Наконец приглашаема к обеду королева прусская[liii]. Красавица с наполненными слез глазами, стараясь казаться веселою, предстала победителю, против которого возбуждала она к войне свои ополчения. Между тем армии начали возвращаться в свои пределы и назначен день прощания. Вся гвардия Наполеона в новой одежде (благодаря Пруссии), в блистательнейшем порядке, и в голове колонны баталион Преображенского полка, прошла мимо обоих императоров, и они, простившись, в одно время выехали из Тильзита.

Войска арриергарда возвращены в дивизии, коим они принадлежали; мы все, служившие под командою генерала князя Багратиона, проводили любимого начальника с изъявлением искренней приверженности. Кроме совершенной доверенности к дарованиям его и опытности, мы чувствовали разность обхождения его и прочих генералов. Конечно, никто не напоминал менее о том, что он начальник, и никто не умел лучше заставить помнить о том подчиненных. Солдатами он был любим чрезвычайно. Я, простясь с товарищами, отправился в Россию.

Итак, кончил я войну с самого начала оной и до заключения мира в должности начальника артиллерии в авангарде. По особенному счастию моему, не потерял я в роте моей ни одного орудия, тогда как многие, в обстоятельствах гораздо менее затруднительных, лишались оных. Вообще из артиллерии, бывшей в команде моей, брошено одно орудие Псковским мушкетерским полком, но и тут нельзя упрекнуть артиллерийского офицера[liv]. Я имел счастие приобрести благоволение великого князя Константина Павловича, который о службе моей отзывался с похвалою. Князя Багратиона пользовался я особенным благорасположением и доверенностию. Он делал мне поручения по службе, не одному моему званию принадлежащие. Два раза представлен я им к производству в генерал-майоры, к он со стороны своей делал возможное настояние, но потому безуспешно, что не было еще до того производство за отличие, а единственно по старшинству. Между товарищами я снискал уважение, подчиненные были ко мне привязаны. Словом, по службе открывались мне новые виды и надежда менее испытывать неприятностей, нежели прежде. В продолжение войны я получил следующие награды: за сражение при Голимине золотую шпагу с надписью «За храбрость», при Прейсиш-Эйлау Св. Владимира 3-й степени, при Гутштатте и Пасарге Св. Георгия 3-го класса и при Гейльсберге алмазные знаки Св. Анны 2-го класса.