Оглавление

Записки артиллерии полковника Ермолова,
с объяснением по большей части тех случаев,
в которых он находился,
и военных происшествий того времени
[1801 —1807 гг.]

Часть II

Ретирада из Баварии.

Наконец вышли мы из Браунау, и началось знаменитое отступление, которому и сам неприятель не отказал удивляться.

Глубокое осеннее время и беспрерывные дожди до такой степени разрушили дороги, что войска на третьем переходе от Браунау догнали отправленные вперед тягости, и по необходимости умедлилась скорость движения.

Войска нашей армии состояли из 27 тыс. человек, ибо кавалерии большая часть осталась назади, по причине скорого движения из Браунау, и сильная колонна генерал-лейтенанта Шепелева, возвращенная с походу в Россию, хотя впоследствии поступила вновь в состав армии, но еще не присоединилась к оной.

В городе Ламбахе армия остановилась один день, дабы тягостям дать время удалиться. Здесь достиг нас авангард неприятельский, и мы в царствование Александра I в первый раз сразились с французами. Мы занимали выгодное местоположение, войска нашего арриергарда[i] противостали с наилучшим духом, потеря была незначительна; отличился 8-й егерский полк, коего начальник полковник граф Головкин умер от полученной раны. Потеряно одно орудие конноартиллерийской роты полковника Игнатьева, под которым лопнула ось от излишней экономии в коломази. Начальство точной причины не узнало, а полковник Игнатьев в донесении своем рассудил за благо подбить его неприятельским выстрелом. Авангард французский был не в больших силах, ибо войска, не имевши продовольствия, разбросались по дороге и производили грабеж.

При отступлении от Ламбаха войскам нашим дано следующее распределение:

Арриергард остался в команде генерал-майора князя Багратиона[ii].

Под начальством генерал-майора Милорадовича[iii] состоял отряд, наименованный отдельной бригадою, которая, назначена будучи в подкрепление арриергарду, должна была находиться поблизости от оного.

Прочие войска разделены были на две дивизии и подчинены генерал-лейтенантам Дохтурову[iv] и Мальтицу[v].

Конная моя рота и еще две пешей артиллерии в моей команде, не принадлежа ни к какой части войск, остались в особенном распоряжении главнокомандующего как резерв артиллерии. Сие особенное благоволение, привязывая меня к главной квартире, делало последним участником при раздаче продовольствия людям и лошадям, и тогда как способы вообще были для всех недостаточны и затруднительны, а мне почасту и вовсе были отказываемы, то, побуждаемый голодом, просил я о присоединении моей команды к которым-нибудь из войск. Мне в сем было отказано. Австрийский генерал Кинмейер[vi], не имея при войсках конной артиллерии, просил о присоединении к оным моей роты, и я должен признаться, что совсем не жалел, когда главнокомандующий не изъявил на то согласия, ибо лучше хотел я терпеть вместе с товарищами.

В следовании от Ламбаха жители Зальцбурга, бежавшие от французов, известили, что они, заняв город, пошли поспешно далее по направлению к Вене. Неприятель должен был знать о нашей малочисленности и что нигде не встретит сопротивления австрийцев, чтобы, ослабляя себя, взять подробное направление. До города Вельса арриергард наш имел беспрерывные, но весьма неважные, перестрелки, которые всегда начинались по прошествии нескольких часов дня, ибо, делая в ночное время переходы, мы далеко за собою оставляли неприятеля. Таким образом сокращали мы перестрелки, которые, по малому количеству войск наших, производили чувствительную потерю.

Далее, продолжая отступление чрез город Линц, нашли мы, при местечке Эберсберг, удобную к обороне позицию, прикрытую быстрою рекою Траун, и армии дан один день отдохновения.

В Эберсберге случилось странное происшествие: расположенные на передовых постах кавалерийские отряды, которым приказано было отступать за реку, когда переправятся все тягости, наскучив продолжительным их движением, распустили слух, что близко неприятель и готов ударить на мост. Вдруг сделалось величайшее замешательство: бросились в беспорядке обозы, многие в поспешности упали с моста, а в лагере начался сильный ружейный огонь, хотя ни одной неприятельской души не было на нашем берегу реки. Главнокомандующий не в состоянии был остановить беспорядка, но и виновные в оном не были изыскиваемы.

Неприятель занял город Линц. Маршал Мортье[vii] с 11 000 человек перешел на левый берег Дуная с тем намерением, чтобы предупредить нас в городе Кремсе, овладеть там на Дунае мостом и принудить нас идти на Вену, ибо нигде в другом месте не было моста, и мы, преследуемы будучи шаг за шагом, не могли решиться на другого рода переправу или бы все конечно не успели совершить без препятствия и не подвергаясь большой опасности. В Вену прежде нас должна была прийти посланная через Зальцбург колонна и превосходящая нас в силах.

О движении маршала Мортье неизвестно было главнокомандующему, и тем затруднительнее было наше положение. К тому же в продовольствии был ужаснейший недостаток, который дал повод войскам к грабежу и распутствам; вселились беспорядки и обнаружилось неповиновение. От полков множество было отсталых людей, и мы бродягам научились давать название мародеров: это было первое заимствованное нами от французов. Они собирались толпами и в некотором виде устройства, ибо посланный один раз эскадрон гусар для воспрепятствования грабежа видел в них готовность без страха принять атаку. Конница нередко внимательна к подобной решительности.

Австрийский император, прибывший к отступающим нашим войскам в город Вельс, отправился в обратный путь. Повсюду сопровождали его отчаяние и вопль жителей, которых до прибытия французов оставляли мы нищими. Он свидетелем был опустошения земли, и уже не зависело от него дать помощь. Жителям Вельса советовал он прибегнуть к Наполеону, в великодушии которого найдут они пощаду. Император, видя малые силы наши, не мог сомневаться, что столица его будет добычею неприятеля.

В городе Энее армия наша перешла на правый берег реки того же имени, арриергард остановился, не доходя до города. Неприятель, расположась против него, пребыл в бездействии; но вскоре открыто, что отправлен им значительный отряд войск на монастырь С[вятого] Флориана, дабы воспрепятствовать движению армии, или по крайней мере, умедлить оное. Но главнокомандующий, будучи извещен о том, успел предупредить неприятеля, и отряд генерал-майора Штрика, пришедши прежде к монастырю, закрыл собою следование армии. При сем произошло горячее сражение, и хотя по превосходству неприятеля потеря наша была чувствительна, но армия беспрепятственно совершила предпринятое движение. Неизвестно мне, в чем главнокомандующий винил генерала Штрика, но он был весьма недоволен.

Арриергард наш, угрожаемый быть отрезанным, поспешно отошел за реку Энс; некоторое время удержал усилия неприятеля и после продолжал отступление сколь возможно медленнее. Артиллерия и излишние тягости армии успевали также удаляться. Раненые отправляемы были Дунаем до города Кремса.

Главнокомандующий поспешал к переправе чрез Дунай; ибо с малыми силами не было средств удерживаться против неприятеля превосходного, и если бы даже встречи с ним оканчивались в нашу пользу, то обыкновенная потеря должна бы привести нас в совершенное бессилие. К тому же из армии генерала Михельсона шел в подкрепление нам с значительною частию войск генерал от инфантерии Буксгевден[viii], из С.-Петербурга с гвардиею приспевал великий князь Константин Павлович[ix], и вскоре должна была сблизиться колонна войск в команде генерал-лейтенанта Шепелева[x]. Малейшее замедление в отступлении было для нас пагубно; одна скорость, соединяя с идущими подкреплениями, могла вывести нас из гибельного положения. Имея прикрытием Дунай, можно было войскам, изнуренным трудами, дать необходимое отдохновение.

Неприятель имел все причины желать дать нам сражение, не допустив нас усилиться. Ему известна была малочисленность наша, и вероятно, что услужливые немцы доставляли ему точные о нас сведения. Сверх того армия под предводительством эрцгерцога Карла, одержавшая в Италии над маршалом Массеною[xi] успехи, поспешала к Вене, услышавши о поражении генерала Мака. Эрцгерцог Карл, будучи генералиссимусом и много раз начальствуя прежде, в состав своей армии избрал храбрейшие полки и лучших генералов и офицеров.

Октября 22-ю арриергард князя Багратиона при местечке Амштеттене атакован был большими силами. Невзирая на храбрость, с каковою дрались Киевский и Малороссийский гренадерские и 6-й егерский полки, несмотря на все усилия князя Багратиона, не могли они устоять против стремления преносходного неприятеля и, потерпев большой урон, приведены были в замешательство. Артиллерия сбита была с своих мест, и войска в нестройных толпах теснились на дороге. Лесистое местоположение скрывало от глаз неприятеля отряд генерал-майора Милорадовича, и, когда думал он только преследовать разбитый арриергард, встретил свежие, твердо ожидающие его войска. Внезапность привела неприятеля в некоторую робость, и ею воспользовался генерал-майор Милорадович удачно. Он приказал коннице ударить на колеблющегося неприятеля, и Мариупольского гусарского полка подполковник Игельстром, Офицер блистательной храбрости, с двумя эскадронами стремительно врезался в пехоту, отбросил неприятеля далеко назад, и уже гусары ворвались на батарею. Но одна картечь - и одним храбрым стало меньше в нашей армии! После смерти его рассыпались его эскадроны, и неприятель остановился в бегстве своем; за два дня перед тем, как добрые приятели, дали мы слово один другому воспользоваться случаем действовать вместе, и я, лишь узнал о данном ему приказании атаковать, бросился ему на помощь с конною моею ротою, но уже не застал его живого и, только остановив неприятеля движение, дал способ эскадронам его собраться и удержаться на месте. Я продолжал канонаду, и между тем устроились к атаке гренадерские баталионы Апшеронского и Смоленского полков, и сам Милорадович повел их в штыки. Ободренные присутствием начальника, гренадеры ударили с решительностию, и неприятель, далеко прогнанный, скрылся в лес и не смел показаться. Неподалеку в других местах стоявшие его войска, ничего не предприняв, также удалились; некоторые продолжали бесполезную перестрелку, сопровождаемую безвредным действием артиллерии, но к вечеру все отступили, и мы провели ночь на поле сражения. Вместе со светом пошли мы назад, и вскоре появился неприятель, но преследовал не с тою, как прежде дерзостию. С сего времени отдельная бригада генерала Милорадовича заступила место арриергарда, а войскам князя Багратиона приказано составить подкрепление, и они по справедливости имели нужду в некотором отдохновении.

При Амштеттене в первый раз был я в сражении против французов, и в службу мою в первый раз с конною артиллериею, которой употребление я столько же мало знал, как и все другие. Возможность двигаться удобнее прочей артиллерии истолковала мне обязанности поспевать всюду, и потому я попал с гусарами. Впрочем, мне удалось предупредить неприятеля, и я, заняв одно возвышение, не допустил устроить батарею, которая могла бы делать нам большой вред.

Генерал Милорадович чрезвычайно благодарил меня, конечно, не за исполнение его приказаний, ибо удачное действие принадлежало случаю, и я смею подозревать, что ему нелегко было приказать что лучшее. Не менее того мне как офицеру неизвестному весьма приятно было, что начальник отзывается с похвалою.

Подходя к монастырю Мёлк (Molk), лежащему на Дунае, арриергард усмотрел идущую на другой стороне колонну войск. Отделение не позволяло распознать их, и думали мы, что то австрийцы, спасающиеся от французов; но как у самого монастыря Дунай протекает в тесных берегах, и дорога с обеих сторон лежит почти по самому краю оных, то легко было удостовериться, что колонна была неприятельская и в не малых силах: то был маршал Мортье, который, как сказано выше, в городе Линце перешел на левый берег Дуная.

Главнокомандующий неравнодушно получил сие известие, ибо положение наше становилось крайне опасным. С нашей стороны гористые места, прилежащие к берегу Дуная, удаляя от оного дорогу, отклоняли ее на город Санкт-Пёлтен и понуждали нас к довольно большому обходу. Одною чрезвычайною быстротою могли мы предупредить неприятеля в Кремсе и иметь удобную переправу. По счастию нашему, французы встретили трудный путь по левому берегу.

При войсках наших находились австрийские генералы Мерфельд и Ностиц с частию конницы, избегшей поражения при Ульме. Доселе полагали они, что главнокомандующий идет защищать Вену и в приближении к ней дать сражение. Вероятно генерал Кутузов не старался вывести их из сего заблуждения, и, хотя генерал Мерфельд известен был своею проницательностию, до сего не достиг он точных его намерений. У города Санкт-Пёлтена дорога разделяется, и одна идет на Вену, другая на Креме, в четырех немецких милях отстоящий. Здесь Кутузов объявил, что он идет за Дунай в соединение с приспевающими к нему из России войсками, и армия, поворотив на Кремc, поспешно переправилась на левый берег Дуная.

Явно было негодование австрийских генералов и столько же неосновательно, ибо невозможно было сомневаться, что французы прежде нас будут в Вене. Давно приметно было, что австрийские генералы столько же действовали нечистосердечно, сколько солдаты их дрались боязливо, и уже случилось, что генерал Ностиц с венгерскими гусарскими полками, содержавший передовые посты в арриергарде князя Багратиона, по ложному извещению французскою генерала о заключенном будто бы Перемирии, не предуведомил войск наших, снял посты и удалился с своими полками. Князь Багратион был в затруднении, но генерал-майор Уланиус, находившийся не в дальнем расстоянии с частью войск от арриергарда, скоро то приметил, и действуя искусно, вышел с небольшою потерею и с арриергардом соединился.

По отступлении армии к Кремсу, арриергард генерала Милорадовича остался при самом разделении дорог, дабы сколько возможно продлить неведение неприятеля о направлении нашей армии. Его усилили конницею, и князю Багратиону приказано находиться в самом ближайшем расстоянии. Передовые посты наши из венгерских гусар довольно далеко впереди занимали между лесами выгодное расположение, и неприятель не мог видеть ни малочисленности нашей, ни занимаемого нами места. С передовых постов дано знать, что прислан парламентер, объявляющий желание французского авангарда переговорить о деле с генералом Милорадовичем. Приехавши на место, г[енерал] Милорадович не застал уже французского генерала, который, долго дожидавшись, отправился в свой лагерь, оставив капитана с данным от него поручением. После довольно несвязного разговора и множества неуместных приветствий, на которые французский капитан отвечал предложением свести наши передовые посты, присоединяя обещание, что они в продолжение дня со стороны своей ничего не предпримут. Отвратительная наружность негоциятора[xii] определяла меру заслуживаемого им доверия. Милорадович, исполненный мечтаний о рыцарских блаженных временах, когда на каждом перекрестке первый встретившийся выставлял себя за образец чести и добродетели, где между неизвестными заключались вечные узы дружбы и малейшее сомнение в верности было преступлением, Милорадович не дерзнул оскорбить рыцаря недоверием к словам его, и, как должно, не спросив его о имени, приказал снять посты.

Я был свидетелем сего свидания и подозревал, что нам выгоднее бы было иметь дело вместо Наполеона с Франциском I.[xiii]

Только что стали мы приближаться к своему лагерю, как получили известие, что когда оставили места свои войска, составлявшие передовую стражу, и начали собираться, неприятель напал на них в больших силах, преследует их не в дальнем уже расстоянии, и что вслед идет немалое число войск.

Вскоре появился неприятель и занял все окрестные возвышения, так что в виду его отступление делалось весьма опасным. Не знаю, кто умел склонить Милорадовича отменить приказание послать помощь отступающим гусарам, ибо иначе произошло бы дело, и по неудобству местоположения для нас, без сомнения, невыгодное. Итак, не выходя из лагеря, устроились мы в боевой порядок и приуготовились к отражению. Неприятель двинул сильную пехоту на правый наш фланг, ослабевший положением, и заставил нас обратить в ту сторону и силы наши и внимание, а в то самое время против левого крыла большим отрядом кавалерии произвел обозрение в тылу нашем, где не могло укрыться от него, что кроме войск князя Багратиона не имели мы другого подкрепления. По счастию нашему неприятель не мог прежде вечера кончить обозрение, по той причине, что кавалерия его принуждена была сделать большой обход вокруг леса, мимо коего кратчайший путь лежал под выстрелами наших батарей. Итак, наставший вечер не допустил ничего предпринять решительного, и Милорадович избавился наказания за непростительную ошибку, которую надобно было поправлять потерею многих голов. Неприятель не застал бы головы у Милорадовича, ибо, не взирая на бесстрашие, она была в величайшем замешательстве. В полночь, разложив весьма большие огни, мы беспрепятственно отступили, и я признаюсь, что не менее рад был многих; не знаю, воспользуется ли рыцарь благосклонного счастия вразумительных уроков.

Проведши всю ночь не останавливаясь, па другой день в десять часов утра арриергард переправился за Дунай; на правом берегу оставались одни кавалерийские посты. Неприятель прибыл гораздо после полудня, и мы, отозвав последние войска, сожгли прекраснейший на Дунае мост.

Положив Дунай между собою и неприятелем, главнокомандующий в первый раз мог допустить надежду соединиться с войсками, идущими из России; ничего не знал о переходе маршала Мортье в городе Линце, и если бы не были они осмотрены в окрестностях монастыря Мелк, мог он для сбережения солдат худою погодою и трудным отступлением изнуренных употребить обыкновенную скорость движения, и тогда французы успели бы овладеть мостом при Кремсе.

Главнокомандующий, превозмогши трудности и спасши войско от гибели, приобрел полную его доверенность. Начальники не были довольны его строгостью, но увидели необходимость оной и утвердились в уважении к нему. Мне случалось видеть, как давал он наставления генералам, сколько вначале был снисходительным и сколько нетерпеливо сносил, когда его не так понимали. Один раз сказал он им: «Вижу, господа, что я говорю вам на арабском языке». И точно, можно было заметить, что некоторые, вопреки всем его усилиям, постоянно сохраняли способность не разуметь его. В особенном внимании его были генерал-лейтенант Дохтуров и генерал-майоры князь Багратион и Милорадович. Последние два доселе были одни действующие и наиболее переносили трудов; словом, на них возлежало охранение армии.

На другой день по прибытии в Креме заняли мы арриергардом предместье Штейн. Маршал Мортье, занявши виноградники, простирающиеся на крутизне гор над самым городом, с частью войск приблизился к самым воротам оного, и началась весьма горячая перестрелка.

Главнокомандующий предполагал дать войскам отдохновение, и нужно было исправить одежду и обувь солдат, поврежденные беспрерывными дождями в продолжение целого месяца, и для того нельзя было терпеть неприятеля в столько близком расстоянии.

Генерал Милорадович получил повеление атаковать его, и только его неустрашимость и предприимчивость могли восторжествовать. Полки наши должны были штурмовать крутые горы, где неприятель, совершенно скрытый за каменными стенами[xiv], одна за другою в несколько рядов устроенными, защищался упорно. Встречая на каждом шагу ужасные препятствия, войска наши, не раз опрокинутые, обращались с потерею, и артиллерия, не имея удобного места для устроения батарей, долго не могла им содействовать. Наконец удалось оттеснить неприятеля от одного пункта и овладеть частью его лагеря; тогда орудия введены были в действие, чем приобретено было равновесие в бою, но неприятель, имея верное отступление за ближайшими стенами, возобновлял упорное сопротивление, и мы не иначе, как большими пожертвованиями, достигали малейших выгод. Урон наш был очевиден, и в особенности в офицерах несоразмерный[xv].

Главнокомандующий вознамерился обойти неприятеля, однако же нельзя было сделать дорогою, лежащею по берегу Дуная, ибо она была под выстрелами неприятеля, а потому надлежало проходить горами, дабы попасть на левое крыло. Австрийский генерал-квартирмейстер Шмидт, после долговременной отставки, незадолго перед тем призванный императором на службу, человек отличных дарований, предложил намерение главнокомандующего привести в исполнение. Будучи уроженцем Кремса, он знал хорошо окрестности и взялся сам провести колонну войск, которая поручена была в команду генерала Дохтурова. Скрытым путем сблизились войска наши с неприятелем, и он не прежде мог их приметить, как уже левое его крыло охватили и простирались в тыл. Движение сие наклонило победу на нашу сторону. Неприятель сделал слабое сопротивление, не в состоянии будучи отвратить вселившегося беспорядка, и войска его от всех занимаемых им мест бросились в совершенное бегство. В руки наши достались генерал Грен д'Орж, пять орудий артиллерии, знамена и более сорока штаб- и обер-офицеров.

Маршал Мортье с малым числом людей спасся в горы. Некоторая часть искала на лодках спуститься вниз по Дунаю, но истреблена была расположенными по берегу батареями, или, будучи течением принесена к сваям сожженного нами моста, испросила пощаду. К числу весьма значительного урона с нашей стороны надобно с горестию прибавить потерю генерал-квартирмейстера Шмидта, который убит одним из первых выстрелом из неприятельской батареи. Артиллерия по неудобству местоположения мало была в употреблении, и потому во все время сражения находился я при генерале Милорадовиче и могу судить, что оно в своем роде одно из жесточайших, и войска наши оказали возможную степень мужества.

Решительное окончание дела произведено искусным направлением войск, в команде генерала Дохтурова бывших, но генералу Милорадовичу по справедливости принадлежит большое участие в успехе, ибо до того сбил он неприятеля со всех высот, ближайших к городу, не взирая на твердость его позиции.

Здесь генерал Дохтуров положил основание военной своей репутации; но не могу однако умолчать о случившемся с ним странном происшествии, которое, не знаю почему, не обратило на себя внимания. Когда обошел он неприятеля и уже уверен был в успехе, имея со стороны своей выгоды внезапного нападения, он так распорядил войска, что потерял почти весь баталион Вятского мушкетерского полка и одно знамя.

От взятых в плен узнали мы, что маршал Мортье имел с собою от семи до восьми тысяч человек и что по причине быстрого движения от Линца оставил он по дороге больными и усталыми до четырех тысяч. Количество войск, ему порученное, доказывает, что назначение его состояло в том, чтобы истребить мост на Дунае и может быть препятствовать, если бы вознамерились мы переправиться на судах, но всеконечно не искать сражения, когда уже перешли мы и все силы наши в совокупности. Что же заключить должно о действии господина маршала?

Пребывание наше и отдохновение в Кремсе не должно было продлиться, ибо вскоре после сражения получено известие, что неприятель овладел Веною без сопротивления. Малое число бывших там войск перешли на левый берег Дуная, но мост не истреблен по немецкой расчетливости, хотя возбранить перехода нельзя было иначе. Редкий из немецких генералов не примет перемирия, и потому не отказано предложенное французами. В продолжение оного маршал Ланн[xvi] обманул стоящий на мосту австрийский пикет, и колонна французских войск бегом захватила мост.

Императорская фамилия заблаговременно удалилась в Венгрию[xvii], но французы в потере сей искали утешиться взятою в городе ужасною контрибуцией), приобретением богатейшего арсенала, изобильнейшими запасами продовольствия и многими другими для войск потребностями.

По овладении мостом на Дунае неприятель имел свободную дорогу на Брюнн и возможность предупредить нас в следовании от Кремса, буде бы главнокомандующий промедлил там несколько дней. И потому оставивши часть войск в Вене, неприятель со всеми силами пошел поспешно на наши сообщения.

Еще раз необходимо было для спасения единственное средство — необыкновенная скорость. Но в сем случае нельзя было надеяться на отступление, ибо до Брюнна не было уже мостовой (chaussee), но дорога чрезвычайно грязная и во многих местах топкая, которою мы проходили прежде[xviii].

Испытали ужасные трудности тогда, как не было неприятеля, который бы беспокоил. Предстояла глубокая осень, переходы тяжелые, и почти нельзя было сомневаться, что мы потеряем большую часть артиллерии и тягостен. Надлежало поспешить перейти тот пункт, где соединяется дорога, из Вены идущая, и главнокомандующий дал повеление войскам выступить.

Арриергард поручен был князю Багратиону. Обессиленная последним сражением отдельная бригада генерала Милорадовича назначена ему в подкрепление. Мы отступили из Кремса. Не имея средств увести раненых, мы оставили их, и один из офицеров с письмом ожидал неприятельского начальника, великодушию которого они поручались.

За несколько часов до выхода нашего сделался сильный мороз, и дорога, к счастию нашему, была как наилучшая мостовая.

Неприятель, имея в готовности множество судов, перешел Дунай в короткое время, и арриергард наш был еще в малом от города расстоянии, как уже появился он для преследования. В тот же день возвратился офицер, оставленный с письмом в Кремсе, и дал знать, что уже при нем расположилась в городе неприятельская главная квартира и вступило в оный большое число войск.

Главнокомандующий уведомился, что генерал-лейтенант Шепелев, идущий из России с колонною войск, скоро к нему присоединится, и как при ней не было конницы, то послан в подкрепление кирасирский ее величества полк и вместе с ним моя артиллерийская рота, которые, сделав большой переход, с колонною соединились, и разъезды наши открыли неподалеку отряд неприятельской кавалерии от войск, следовавших из Вены. Главнокомандующий ускорил отступление и перешел местечко Ецельсдорф, при коем расположился генерал Милорадович. Итак, мы со стороны Вены не опасались уже быть отрезанными.

Дабы избежать сражения всеми силами и по превосходству неприятеля не подвергнуться без всякого сомнения поражению, главнокомандующий решился противопоставить неприятелю арриергард князя Багратиона, и он оставлен близ города Коллабрюнна.

Между тем силы неприятеля очевидно умножались прибывающими от Кремса войсками, и Наполеон командовал сам авангардом. В лагере его находился для переговоров генерал-адъютант барон Винценгероде, и в тот же день заключено перемирие до четырех часов пополудни. Наполеон не прежде согласился на оное, как войска собрались уже в большом количестве, и не хотел продолжать более, чтобы в тот же день иметь время истребить наш арриергард. С основательностию предположить возможно, что в расчет его входило то, что войска, идущие от Вены, успеют атаковать на пути нашу армию, и остановя ее, ему дадут время приспеть со всеми силами, которых князь Багратион не в состоянии был удержать в самое короткое время.

Пользуясь перемирием, князь Багратион хотел отойти назад, дабы не быть слишком удаленным, а паче отрезанным от армии, и уже некоторые части войск его приведены были в движение. Но он должен был возвратить их, ибо неприятель настоял, что должны находиться в том самом положении, в котором застало их перемирие, или в противном случае они немедленно пойдут вперед. Нельзя было откачать требованию, хотя явною была грозящая опасность.

В четыре часа пополудни выстрелом из пушки неприятель дал знать о прекращении перемирия, и двинулись отовсюду неприятельские колонны.

Невозможно было ни минуты терять времени, и князь Багратион приказал начать отступление.

Правое крыло арриергарда расположено было по хребту небольших возвышений, на которых стоял 6-й егерский полк, простираясь по всей широте оных. Начальнику сего крыла генерал-майору Уланиусу подчинена была конница, состоящая из Павлограде кого гусарского, Черниговского драгунского полков и небольшого количества казаков. Центр и левое крыло устроены были в долине, и сей последний составляла бригада генерал-майора Селихова из Подольского и Азовского мушкетерских полков с одною ротою легкой артиллерии. Князь Багратион находился в центре с Киевским и Малороссийским гренадерскими полками, при коих соединена была вся артиллерия. В трех верстах позади арриергарда простирался глубокий ров, чрез который трудна была переправа. Кавалерии приказано немедленно перейти за овраг, дабы прочих войск не остановить в отступлении. Генерал-майор Уланиус, отходя вслед за кавалерию, удерживал под выстрелами долину и по хребту достиг до оврага почти без всякой потери. На равной с ним высоте отходили гренадерские полки, вспомоществуемые артиллериею, которой часть отправлена прежде к переправе. Стрелки от оных были в действии. На левом крыле происходило величайшее замешательство. Генерал-майор Селихов имел неосторожность распустить людей за дровами и за водою и терял время в ожидании их. Они большею частик» достались в плен, и полки, отсутствием их ослабленные, окружены были большими силами. Храбрые полки, отчаянно защищаясь, продлили сражение до глубокой ночи, но большая часть людей побита, взяты знамена и восемь пушек. Пользуясь темнотою, спаслись малые только остатки полков и четыре орудия. Причиною столь чувствительной потери было невежество в ремесле своем генерал-майора Селихова. Он и того не разумел, что он мог спасти войска, если бы решился оставить людей, посланных в лес и за водою, которые легко весьма могли уйти, не будучи даже обременены ружьями. Неприятель, окружив левый фланг, хотел отрезать гренадерские полки от переправы, и если бы не мог в том успеть, то по крайней мере произвел бы в них большой беспорядок; но Киевского гренадерского полка командир 2-го баталиона майор Экономов, занявши селение, которое прикрывало переправу, встретил сильным ружейным огнем неприятеля, который, не полагая в нем войск наших, искал овладеть им. Сие действие майора Экономова (по собственному его соображению), уничтожив предприятие неприятеля, было причиною, что не только гренадерские полки прошли без потери, но даже могли спастись и самые остатки левого фланга. Итак, сверх чаяния дело кончилось гораздо счастливее, нежели можно было ожидать, и князь Багратион прославился. Под начальством его было менее семи тысяч человек, неприятель имел в действии более двадцати тысяч, и Наполеон сам ими командовал. Конечно, не упущение со стороны Наполеона, не недостаток средств воспрепятствовали воспользоваться полною победою. Одна скорость движения спасла арриергард наш.

В продолжение ночи арриергард прошел известное соединение дорог при Ецельсдорфе, и оставя далеко назади неприятеля, находился вне всякой опасности.

Армия, будучи в далеком расстоянии от войск, преследовавших из Кремса и даже тех, которые могли приспеть со стороны Вены, избежала сражения, которого выдержать не была в состоянии и на которое решиться тем более было бы неблагоразумно, что армия генерала графа Буксгевдена, шедшая на помощь, уже близко находилась.

На место арриергарда поступила бригада генерала Милорадовича, и хотя неприятель вскоре догнал оную, но кроме перестрелок, не имевших никаких последствий, ничего важного не произошло.

Между тем главнокомандующий прошел город Брюнн и соединился с армиею графа Буксгевдена. Часть войск от оной пришла сменить нас в арриергарде, когда прибыли мы к местечку Вишау. Государь вместе с австрийским императором находились в крепости Ольмюц. Великий князь Константин Павлович вскоре должен был присоединиться с российскою гвардиею.

Таким образом, в происшедших с неприятелем делах, во все время отступления от Браунау и до Брюнна, генерал Кутузов, против многочисленных сил приобретши успехи и при Ламбахе и Амштеттене и совершенную победу при Кремсе, довел войска, если несколько и утомленные быстротою движения, но с наилучшим духом и ничего не потерявши, кроме одной пушки при Ламбахе. Сия ретирада по справедливости поставляется в числе знаменитых военных событий нынешнего времени.

Между соединившимися армиями приметна была чрезвычайная разность. Пришедшая из России была совершенно сбережена и в наилучшем устройстве. Наша, напротив, потерпела от продолжительных трудов, изнемогла от недостатка продовольствия, от ненастного времени, глубокой осени. Одежда войск истреблена была на бивуаках, обуви почти вовсе не было. Самые чиновники были в различных и даже смешных нарядах.

Государь выехал навстречу армии и, судя по приветствиям, которыми удостоил многих, казалось доволен был службою храбрых и верных войск его. Между прочими изъявлял и мне за службу благоволение. Приказал дать армии отдохновение.

Армии, по соединении, расположились у самой крепости Ольмюц, под покровительством коей занят выгодный лагерь и во многих местах оного устроены были укрепления.

Продовольствие отпускаемо было правильным образом. На пополнение в войсках недостатков приняты деятельные меры, и мы в продолжение одной недели приметно пришли в лучшее состояние.

Главная квартира обоих императоров была в крепости.

Составился новый авангард под командою генерала князя Багратиона и расположился против местечка Вишау.

В Вишау вступил неприятельский авангард, но далее не предпринимал.

В Ольмюце нашел я инспектора всей артиллерии графа Аракчеева, в том же могуществе при государе, с тем же ко мне неблагораслоложением, не взирая на лестное свидетельство главнокомандующего на счет мой. Едва имел я к нему доступ и никогда ни малейшего ободрения, тогда как многим другим оказывал он сильное свое покровительство. Тут по сравнению выгод, приобретенных другими, почувствовал я, как невыгодно не нравиться сильному начальнику, который и то считает за благодеяние, что, утесняя невинно, не погубляет!

В продолжение пребывания армии в Ольмюце около Вишау происходили небольшие перестрелки. Князь Багратион, заметив, что неприятель мало имеет в городе пехоты, но более кавалерии, приказал шефу Мариупольского гусарского полка генерал-майору графу Витгенштейну[xix] расположиться при выездах из оною, так чтоб неприятель не мог уйти, а пехоте приказал атаковать город. Кавалерия неприятельская вырвалась с малою весьма потерею, и граф Витгенштейн не успел ничего сделать. Оставленную его пехоту, с небольшим сто человек, взял в плен находившийся в авангарде генерал-адъютант князь Долгорукий (Петр Петрович)[xx]. Дело представлено было гораздо в важнейшем виде, и князь Багратион, как ловкий человек, приписал успех князю Долгорукому, который, пользуясь большою доверенностию государя, мог быть ему надобным. Неприятель отошел к Брюнну, где, как известно было, находились главные его силы. В главной нашей квартире восхищены были победою и готовились к приобретению новых.

Армия наша получила повеление выступить вперед. Генерал Кутузов был противного мнения, и рассуждения на сей предмет были различные. Многие предполагали, что неприятель отступает с намерением отвлечь войска от выгодной позиции при Ольмюце, где он не смел атаковать их, и что потому должно остаться на месте и дать время генерал-лейтенанту Эссену 1-му[xxi] присоединиться с корпусом, идущим из Шлезии. Думали некоторые, что если бы неприятель решился атаковать нас в позиции, то невзирая на выгоды оной, отступить, дабы армия эрцгерцога Карла, поспешно приближающаяся к Вене, могла стать в тылу неприятеля, если бы он дерзнул нас преследовать. Вероятно Наполеон не поставил бы себя в сие опасное положение, и потому оставалось ему или тотчас отступить, или, наблюдая за нами частию войск, со всеми силами обратиться на эрцгерцога Карла. Должно предполагать, что Наполеон скорее избрал бы сие последнее средство, ибо отступить не мог он иначе, как тою же дорогою, которую мы проходили через страну, совершенно опустошенную, где армию его встретил бы голод неотвратимый. Одержав победу над эрцгерцогом Карлом, не мог Наполеон сомневаться, что отклонит императора австрийского от союза с нами, а мы одни не решимся противостать ему. Не мог Наполеон предпочесть средство отступления, ибо вместе с ним лишился бы он важных выгод, приобретенных победою при Ульме, которая власти его покорила большое пространство земли, самую столицу, заставила австрийцев оставить Италию и даже очистить Тироль. Наполеон, обратясь на эрцгерцога Карла, не мог составить против нас таких сил, которые бы в состоянии были нас удерживать, и потому думали некоторые, что, прогоняя их, надлежало идти по следам Наполеона, дабы поставить его между двух армий, не в далеком расстоянии между собою находящихся. Было также мнение некоторых, что надлежало идти вперед не иначе, как приближаясь сколь возможно левым флангом армии к границам Венгрии, дабы войти в скорейшее сообщение с эрцгерцогом Карлом и получить помощь от венгров, народа воинственного, между которыми французы имели людей, себе приверженных. В сем случае, если бы Наполеон обратился на нашу армию и нам невыгодно было принять сражение: Венгрия, гористая земля, имеющая твердые границы, представляла большие удобности к обороне, и тут всегда верный расчет в том, что Наполеон не мог терять время и не мог допускать никакого предприятия иначе, как скорого и решительного.

По малому значению, или лучше сказать, по совершенному назначению моему в армии, не мог я знать точных намерений начальства; но общая молва была, что государь не согласен с мнением генерала Кутузова и склонился на предложение австрийцев.

Армия наша двинулась вперед. Расположение движений поручено было австрийскому генерал-квартирмейстеру Вейнроту. Мы делали небольшие марши, но таким непонятным образом были они расположены, что редко оканчивали мы их скорее десяти или двенадцати часов, ибо все колонны непременно одна другую перерезывали и даже не по одному разу, и которая-нибудь напрасно теряла время в ожиданиях.

В продолжение трех дней виден был один слабый неприятельский отряд по дороге к городу Брюнну, где проходил наш авангард, но, не делая упорного сопротивления, он уступал место.

Я с конноартиллерийскою ротою находился при кавалерийской дивизии генерал-адъютанта Уварова[xxii], которая пред некоторою частью армии составляла передовое войско. На четвертый день, около вечера, встретились мы с неприятельскою кавалерию в малых силах; перестрелка была незначащая, и кавалерия прогнана.

Темнота ночи остановила нас на вершине одного возвышения, в хорошем местоположении. Недалеко позади стала в бивуаках вся армия. Впереди нас изредка видны были неприятельские огни, которые, казалось, означали цепь передовой стражи. В армии был слух, и почти все верили, что неприятель уходит. Около полуночи у подошвы возвышения, на котором стояла наша дивизия, в одно мгновение загорелись огни, охватившие большое пространство. Мы увидели обширные бивуаки и движение великого числа людей, что наиболее утвердило многих во мнении, что неприятель не ищет даже скрывать своего отступления. Напротив того, некоторым казалось сие подозрительным. Мы узнали вскоре, что огни означали торжество в честь Наполеона, и зажжены в его присутствии.

Генерал-адъютант Уваров позван был в главную квартиру, откуда возвратился в скором времени. Немедля за ним прислан офицер с диспозициею на нескольких листах, наполненною трудными названиями селений, озер, рек, долин и возвышений и так запутанною, что ни помнить, ни понимать не было никакой возможности. Списать не было позволено, ибо надобно было успеть прочитать многим из начальников и весьма мало было экземпляров. Я признаюсь, что, выслушав оную, столько же мало получил о ней понятия, как бы и совсем не подозревал о ее существовании; одно то ясно было, что назавтра атакуем мы неприятеля.

Еще до рассвета выступила армия, опасаясь по-видимому, чтобы неприятель не успел уйти далеко. Войска на марше должны были войти в места, по диспозиции для них назначенные, и потому начали колонны встречаться между собою и проходить одна сквозь другую, отчего произошел беспорядок, который ночное время более умножало. Войска разорвались, смешались, и конечно не в темноте удобно им было отыскивать места свои. Колонны пехоты, состоящие из большого числа полков, не имели при себе ни человека конницы, так что нечем было открыть, что происходит впереди, или узнать, что делают и где находятся ближайшие войска, назначенные к содействию. Генерал Милорадович на моих глазах выпросил по знакомству у одного шефа полка двадцать гусар для необходимых посылок. К сему прибавить надобно, что ни одна из колонн не имела впереди себя авангарда. Общий авангард всей армии находился весьма мало впереди и на самой конечности правого фланга, так что собою не закрывал он ни одной колонны, и армия в движении своем совершенно была открыта. Дивизия генерал-адъютанта Уварова отведена была довольно далеко назад, чтобы потом перейти ближе к правому флангу, где вся почти кавалерия соединена была особенно.

Таким образом колонны подвигались вперед в полной безопасности и между ними допущены были большие пространства в том предположении, что, приближаясь к неприятелю, войдут они в надлежащее боевое устроение.

С началом дня, когда полагали мы себя в довольном расстоянии от неприятеля и думали поправить нарушенный темнотою ночи порядок, мы увидели всю французскую армию в боевом порядке, и между нами не было двух верст расстояния.

Из всего заключить можно, сколько достоверные имели мы известия об отступлении неприятеля и в чем обязаны премудро начертанной австрийской диспозиции, которая более похожа была на топографическое описание Брюннского округа, нежели на начертание порядка, приуготовляющего целую армию к бою.

Совершенная готовность неприятеля доказывает, что он предуведомлен был о нашем предприятии, ибо не предпочитал за нужное открывать следования нашего, и даже до самой занимаемой им позиции не было ни одного пикета. Войска его оставались в бездействии, удивленные странным явлением, ибо трудно предположить, чтобы могла армия в присутствии неприятеля, устроенного в боевой порядок, совершать подобное движение, не имея какого-нибудь хитрого замысла. К тому же неровности местоположения скрывали силы наши. Когда же перешли мы болотистый и топкий ручей, и многие из колонн вдались в селения, лежащие между озер по низменной долине, простирающейся до подошвы занимаемых неприятелем возвышенностей, когда обнаружились все наши силы и несоразмерные между колонн промежутки, — открылся ужасный с батарей огонь, и неприятель двинулся к нам навстречу, сохраняя всегда выгоду возвышенного положения. Некоторые из колонн наших в следовании их были атакованы во фланг и не имели времени развернуться. Другие хотя и устроили полки свои, но лишены будучи содействия и помощи других войск, или даже окруженные, не могли удержаться против превосходных сил, и в самое короткое время многие части армии нашей приведены были в ужаснейшее замешательство. Самые начала действий, собственно по предположению, что неприятель в отдалении, и войска успеют соединиться, не согласовались с диспозициею, а потому и перемены необходимо не соответствовали предначертанной цели.

Действия сделались частными, связи между войск[ами] не существовало, и сблизиться не имели они возможности. Пространства между ними столько были велики, что гвардейский корпус под начальством его высочества цесаревича, назначенный составлять резерв, должен был при самом начале сражения вступить в первую линию и по необходимости столько занять места, что не мог он отделить ничего на составление второй линии. Левый фланг под командою генерала графа Буксгевдена, занимая ту самую высоту, где прежде находилась дивизия генерал-адъютанта Уварова, удерживался довольно долго и отступил с меньшею потерею людей; но батарейные 24 орудия, бывшие в долине, и часть пехоты у прикрытия их достались во власть неприятеля. Изломавшийся под передним орудием мост остановил прочие в следовании. Колонна, находившаяся в центре генерала Милорадовича, по долгом сопротивлении рассеяна; генерал-лейтенанта Пршибышевского, неосторожно проходя селение, окружена и, потерпев весьма большой урон, чрезвычайно много потеряла пленными, в числе коих попался и сам начальствующий колонною; генерал-лейтенанта графа Ланжерона[xxiii], по неудобству места, недолго сопротивляясь, также много потеряла. Полки лейб-гвардии сделали несколько неудачных атак, но в них не было связи, и люди, не обыкшие к войне, увлечены будучи храбростию и бесполезно истощив усилия, понесли большой урон, С отличною неустрашимостью действовали полки кавалергардский и конной гвардии, и часть сего последнего, врубившись в конницу, взяла одного орла, но общий испытав жребий, была опрокинута с потерею. Неприятель, одержав сии успехи, умножил войска свои против авангарда князя Багратиона, расположенного на конечности правого фланга, и против кавалерийских дивизий генерал-лейтенанта Эссена 2-го и генерал-адъютанта Уварова, которые до того сохранили места свои единственно по той причине, что неприятель не обратил внимание в другую сторону, а их истребление определил впоследствии. Вся сия кавалерия состояла в команде австрийского генерала князя Лихтенштейна. Многие из полков врубались в неприятельские войска, но должны были уступать превосходным силам. При самом начале сражения генерал-майор барон Меллер-Закомельский[xxiv] с уланским полком его высочества цесаревича сделал блистательную атаку, опрокинул противостоящую кавалерию, рассеял часть ближайшей пехоты, но тяжелая рана, пресекшая его успехи, оставила его во власти неприятеля у самых пушек, которым угрожала его храбрость, и полк рассеянный обратился. В кавалерии нашей, точно как и в других войсках, действия по большой части были частные, без всякого взаимного вспомоществования. И так с одного крыла до другого войска наши по очереди, одни после других, были расстроены, опрокинуты и преследуемы. Потеря наша наиболее умножилась, когда войска стеснились у канала чрезвычайно топкого, на котором мало было мостов, а иначе, как по мосту, перейти чрез оный было невозможно. Здесь бегущая конница наша бросилась вброд и потопила много людей и лошадей, а я, оставленный полками, при коих я находился, остановил свою батарею, предполагая споим действием опой удержать преследующую нас конницу. Первые орудия, которые я мог освободить от подавляющей их собственной кавалерии, сделав несколько выстрелов, были взяты, люди переколоты, и я достался в плен. Дивизия генерал-адъютанта Уварова, столпившись у моста, имела время осмотреться, что она бежала от малого числа неприятеля и что главные его силы остановились на возвышении, не спускаясь в долину. Прогнавшие нас были обращены в бегство и истреблены, и мне чрез самое короткое время возвращена свобода, когда я уже был близко от французской линии.[xxv] Присоединясь к остаткам истребленной моей роты, нашел я дивизию в величайшем беспорядке у подошвы холма, на коем находился государь. Холм занят был лейб-гренадерским полком и одной ротою гвардейской артиллерии, которые участвовали в сражении и потому сохранили устройство. При государе почти никого не было из приближенных, на лице его изображалась величайшая горесть, глаза были наполнены слезами. Здесь можно было видеть части почти всей армии, и если премудрая диспозиция нас разделила, то бегство соединило многих. На месте сражения оставили мы более шестидесяти орудий, и армия отступила. Войска князя Багратиона потерпели урон несравненно менее прочих; часть пехоты его приведена была в замешательство неприятельскою конницею, но она, не будучи поддержана в своих успехах, дорого заплатила за свою дерзость, не менее однако же потеряно несколько пушек. Из сих войск составлен арриергард в команде князя Багратиона. На прямейшей дороге к городку Аустерлицу, чрез который должны были проходить наши войска, учрежден большой пост, который поручен мне в команду, вероятно потому, что никто не желал принять сего неприятного назначения[xxvi].

По счастию нашему время клонилось к вечеру, и неприятель далее болотистого канала нас не преследовал.

Я с отрядом своим обязан спасением тому презрению, которое имел неприятель к малым моим силам, ибо в совершеннейшей победе не мог он желать прибавить несколько сотен пленных. Но когда нужен был ему водопой, он довольствовался тем, что отогнал передовую мою стражу от канала. Я должен был выслушивать музыку, песни и радостные крики в неприятельском лагере. Нас дразнили русским криком «ура!». Пред полуночью я получил приказание отойти, что должно было последовать гораздо прежде, но посланный офицер ко мне не доехал. В городке Аустерлице, давшем имя незабвенному сражению[xxvii], нашел я арриергард князя Багратиона, который не хотел верить, чтобы могли держать одного меня в шести верстах впереди, и не восхитился сим распоряжением генерал-адъютанта Уварова. Прошедши далее четыре версты, прибыл я к армии, но еще не все в оной части собраны были и о некоторых не было даже известия; беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не бывало: видны были разные толпы. Государь не знал, где был главнокомандующий генерал Кутузов, а сей беспокоился насчет государя. Я должен был явиться к генерал-адъютанту Уварову, и сей был в восхищении, что украшенным донесением мог придать важность отряду его собственого изобретения. Не дожидаясь присоединения оторвавшихся частей, армия в продолжение ночи пошла далее. На рассвете стали собираться разбросанные войска, и около десяти часов утра появилась неприятельская кавалерия, наблюдавшая за нашим отступлением.

В сей день, по причине совершенного изнурения лошадей, оставили мы на дороге не менее орудий, как и на месте сражения.

Вскоре узнали мы, что австрийский император заключил перемирие с Наполеоном, обязавшись немедленно приступить к переговорам о мире, и мы уже не могли ожидать вспомоществования австрийцев.

Армия наша прибыла в местечко Голич, на границе Венгрии, чрез которую предлежал нам путь. Отовсюду окружены мы были французскими отрядами конницы, и арриергард наш находился уже в самом близком расстоянии от армии, дабы не подвергнуться опасности быть отрезанным.

В перемирии, заключенном с австрийским императором, упомянуто было, что русские беспрепятственно отступают в свои пределы, но время и направление были назначены, что у французов называется a jornees d'eiapes[xxviii].

Кажется, в сем снисходительном позволении не имели мы нужды, ибо неприятель не смел следовать за нами в такую страну, какова Венгрия, и в позднее время осени. Не мог также быть уверенным, чтобы Австрия, имея в готовности армию эрцгерцога Карла и войска эрцгерцога Фердинанда, расположенные в Знайме, не усмотрела выгоды прервать перемирие, что Наполеона поставило бы в самое затруднительное положение.

Итак, армия наша трудными путями, в худое время, самою беднейшею частию Венгрии, прошла чрез города Кашау, Эпериес и, переправясь чрез Карпатские горы близ Бартфельда, спустилась в Галицию, неподалеку от местечка Дукли.

Повсюду в Венгрии армия наша принята была самым дружественнейшим образом, и ни в чем не отказано к успокоению утомленных войск.

Главнокомандующий встречаем был дворянством с изъявлением совершенного уважения.

Были даны два праздника и, к удивлению, находились многие, которые могли желать забав и увеселений после постыднейшего сражения и тогда, как неприятель должен был найти поражение и гибель.

Венгры, смотря на войска наши, удивлялись, как могли французы преодолеть их; видна была досада их; но они не уничтожили нас чувством сожаления. Не могли они предположить другой причины нашей неудачи, как измену австрийских генералов, и одна таковая мысль доказывает, какое они имеют к нам доверие! Не подозревая, что мне знаком латинский язык, они изъяснялись насчет сих последних с большим чистосердечием, и не о многих слышал я похвалы.

В день сражения при Аустерлице корпус генерал-лейтенанта Эссена находился в расстоянии небольшого перехода, и он, отступив другою дорогою, соединился с нами в Галиции. Туда же благополучно прибыла батарейная артиллерия, которая для удобнейшего следования отправлена была на крепость Ольмюц.

Государь не находился при армии и из Голича отправился в Россию.

Я не описал Аустерлицкого сражения с большою подробностию, ибо сопровождали его обстоятельства столько странные, что я не умел дать ни малейшей связи происшествиям. Случалось мне слышать рассуждения о сем сражении многих достойных офицеров, но ни один из них не имел ясного о нем понятия, и только согласовались в том, что никогда не были свидетелями подобного события. Нет сомнения, что впоследствии составятся описания, но трудно будет дать им полную доверенность, и скорее могут быть с точностию определены частные действия, нежели соотношения их между собою и согласование действий со временем. О сражении Аустерлицком можно сказать, что каждой части войск предоставлено было действовать отдельно, с условием при том ни себе не ожидать, ни другим не давать вспомоществования, и для лучшего успеха полезно было бы даже забыть, что на том же самом поле и в то же самое время были еще и другие русские войска.

Так разделенных нас и лишенных взаимного вспоможения представила судьба пред лицо неприятеля, и он, трепещущий именем русского, осмелился быть победителем.

Не должен россиянин простить поражения при Аустерлице, и сердце каждого да исполнится желанием отмщения!

Non adeo has exosa manus victoria fugii.

Virgilius[xxix].

В половине генваря месяца армия наша, возвратясь в свои пределы, расположилась на квартирах в Волынской губернии. Главная квартира заняла местечко Дубно.

1806. Армия генерала от кавалерии Михельсона, проходившая чрез польские области, принадлежащие Пруссии, не видав неприятеля, также возвратилась в свои границы. Начальство над нею принял генерал от кавалерии Беннингсен.

До весны пробыли мы на Волыни, где, после трудов тяжелой кампании, отдохновение и покой, раскрыв таившиеся болезни, армию нашу уменьшили чрезвычайно, и мы, претерпев от стеснения неудобство и большой недостаток, расположились наконец на большом пространстве. Я с ротою моею отправлен в 3-ю дивизию генерал-лейтенанта барона фон дер Остен-Сакена[xxx], расположенную около местечка Шавель Виленской губернии.

В непродолжительном времени вышли за прошедшую войну награды. Многие весьма щедрые получили за одно сражение при Аустерлице; мне за дела во всю кампанию дан орден Св. Анны второй степени, ибо ничего нельзя было дать менее.

Напоследок, по отличному отзыву обо мне главнокомандующего и по ходатайству генерал-адъютанта Уварова, я произведен в полковники, обойдя одного старее меня в чине. По расположению ко мне начальства я должен был и то принять за величайшую награду, хотя в одном чине был я без малого девять лет.

По новому преобразованию артиллерии в бригады и по присоединении их к пехотным дивизиям я назначен командиром 7-й бригады в дивизии генерал-лейтенанта Дохтурова, расположенной в окрестностях Дубна на Волыни и принял вновь сформированную конную роту.

Деятельные меры, принятые к укомплектованию войск после сделанной потери в минувшую кампанию, подтвердили носящиеся слухи о приуготовлении к войне.

Наконец в помощь Пруссии назначена армия под начальством генерала барона Беннингсена.

Оцифровка и вычитка -   Константин Дегтярев

 Публикуется по изданию: «Записки А.П.Ермолова 1798-1826» М. "Высшая школа", 1991