|
Анна Николаевна Дубельт Письма А.Н. Дубельт к мужу
Письмо 50 Стр. 126 27-го сентября 1849. Рыскино Дорогой Левочка, 15-го числа было твое рождение, но я к тебе об этом не писала и тебя не поздравляла, приметив, что ты не любишь дня своего рождения и всегда тужишь, что тебе прибавляется лет. Но как ты уж сам меня уведомляешь, что тебе минуло 2757 лет, то и мне теперь таиться нечего, что я знаю твои лета. Ты не любишь поздравлений с рождением твоим, но позволь мне поздравить хоть себя, детей и всех, кто тебя ценить умеет, Стр. 127 что ты две недели тому назад родился на свете, такой умный, такой славный, что и сам князь Чернышев тобою не нахвалится. А вот это не умно, что ты изволил простудиться, провожая покойного великого князя49 от Обуховского моста до крепости пешком. Разве ты не знаешь, как твое здоровье дорого и необходимо? В твои лета, с твоим не крепким сложением, склонностию к простуде, отвычкою ходить пешком, ты прошел восемь верст в одном мундире и без шляпы на голове. Право, Левочка, это непростительно! Был бы жив Марко, он бы тебя не пустил так ветреничать, а теперь я вижу, ты никого не слушаешься! Смотри, Лева, я приеду тебя няньчить и так возьму в руки, что ты не рад будешь своей прогулке от Обухова моста до крепости. Как можно в твои лета так шалить? Прожил 2757 лет на свете, а этого не подумаешь, что можешь занемочь так серьезно от такого подвига, что и сам последуешь за великим князем. Нас осиротишь, а ему пользы никакой не сделаешь. Хорошо, если все это кончится одним флюсом, да и флюс мучительное дело, а, Боже сохрани, может сделаться горячка или воспаление! Страшно подумать, какие могут быть последствия. 29-го сентября Пока я это тебе писала, получила твое уморительное письмо, где ты рассказываешь, как сам себя в зеркале узнать не можешь, и как только одни толчки Сидора и Александра выводят тебя из недоумения, потому что кроме тебя они никого не бьют. Я так смеялась твоему рассказу, что ты слон не слон, верблюд не верблюд, а не человек, и смеялась тем охотнее, что твоя веселость доказывает, что тебе стало легче и видно очень легче, что ты так весел. Странно, Миша как будто сговорился с тобою, и у него флюс, так, что правого глаза не видать. Впрочем, он тебе писал об этом, и вероятно теперь уже и его флюс прошел, как надеюсь твой также. Дай Бог, чтобы этим кончилось. Я также не понимаю этой системы Кавказской войны: осаждать крепость несколько месяцев, проводить траншеи, терять людей и потом довольствоваться только тем, чтобы разрушить стены крепости, потому что всю крепость с ее строениями разрушить невозможно, все что-нибудь из жилищ да останется, а чрез полгода или и менее, та же крепость опять воздвигнется, еще может быть, тверже прежнего. Зачем же раздражать этот народ по-пустому? У них разорили Чох, а они за то на каждом шагу, за каждым углом станут мстить нам, и опять станут толпами нападать на наши крепостцы, где только по 200 человек. Ты обещал мне, Левочка, прислать реляцию о последней экспедиции против горцев, где, вероятно, будет говорено и о Мишиньке. Сделай милость, пришли мне эту реляцию поскорее, ежели она уже напечатана. Я думаю есть в «Русском Инвалиде», достань, сделай милость, тот номер, где напечатаны известия о кавказских делах и пришли мне. Я с большим нетерпением ожидаю этого удовольствия. Ты был так милостив, писал мне, что мою доверенность на передачу Власова Нико-линьке переписывают, но до сих пор этой переписанной набело я не получила. Ведь мне надо ее подписать и засвидетельствовать, а время остается немного до 29-го октября. Мне бы хотелось кончить все совсем к этому дню и вручить Николиньке акт о передаче ему Власова в самый день его рождения. Сделай милость, Левочка, пришли мне поскорее подписать мою доверенность. Если ее в Петербурге без меня переписать нельзя, то пришли черновую; я здесь перепишу. Ты пишешь, что брат Павел Матвеевич совсем основался в Петербурге и купил дом на Литейной, следовательно, недалеко от нас. Как мне жаль, что это не случилось, когда я живала в Петербурге, я бы тогда попользовалась этим соседством, а теперь оно для меня потеряно. Прощай, дорогой Левочка, целую твои ручки миллион раз. Ах, еще забыла поблагодарить тебя за Малаховку. Шварц принялся очень усердно за дело и прислал мне сведения, которыми я очень довольна. Только ты ошибаешься, мой голубчик, что он посылал в Малаховку своего брата. Он посылал туда старосту своего брата, как писал мне о том. При случае поблагодари его за меня, дорогой Левочка, твоя благодарность будет для него приятнее моей и лестнее, — хотя и я также это сделаю с своей стороны. Стр. 128 Не пишу теперь ни к Коле, ни к Федору Федоровичу, потому что спешу отправить письмо в Выдропуск. Надежда едет туда лечить одну больную, то я хочу отослать письмо с нею, а то потом надо будет нарочно посылать. Вот иные твердят, что я гонюсь за отрезанною у меня Васильевскою землею; «что, дескать, для Анны Николаевны 9-ть десятин! Что тут хлопотать, у нее земли и без того много!» — во первых, если так судить, то ежели везде соседи у меня будут землю отымать, а я буду всем уступать, то у меня, наконец, ничего не останется. Я примерно считаю, что на Васильеве отрезано 9-ть десятин, а может быть и больше; в Рылове соседка Бакунина затопляет своею мельницею 20-ть десятин, да отрезала от моей пашни неправильно до семи десятин, да в моем плане косит, не знаю почему, на 15-та десятинах. Так это везде уступать? Притом на Васильеве ямщики отъятую землю не косят, а пускают татьевой скот; этот скот и по моей земле гуляет и остальной мой сенокос затаптывает; еще же на этой отнятой земле, где вода стоит, они эту воду спускают на мой же сенокос, который рядом, и остатки у меня портят то скотом, то водою. Все эти неприятности заставляют меня очень желать, чтобы это дело скорее кончилось, и выдропужских ямщиков отодвинули бы за ручей, как прежде было, чтобы они меня на моей земле не притесняли. Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику. |
