Стр. 267

Когда на кроткое увещание Суворова сдать Турин на капитуляцию, чтобы избегнуть напрасного кровопролития от сближавшейся к Городу многочисленной армии, получен был дерзкий ответ коменданта, французского генерала Фиорелла, то сами жители Турина спасли город от угрожавшей ему участи Измаила и Праги: утром 15 (26) мая австрийский генерал Вукасович, по условленному с жителями знаку, бросился к городским воротам, нашел их отворенными и подъемный Мост опущенным; Фиорелла послал было из цитадели колонну взять в КЫл слабый отряд Вукасовича, но колонна эта была опрокинута с «ольшим уроном. Жители вместе с австрийскими войсками гнали французов по улицам до цитадели и в то же время все ворота городские открыли союзным войскам. В три часа пополудни сам фельдмаршал Суворов вступил с войсками в город и встречен был восторженными восклицаниями жителей. Вечером весь город был иллюминован, но комендант цитадели начал бомбардировать город, считая себя вправе мстить жителям за их измену; причем он прислал к Суворову парламентера с объявлением, что пальба не умолкнет до тех пор, пока союзные войска не оставят Турина. Говорили тогда, что истинною целью посылки парламентера было разведать о доме, в котором находился Суворов, и хотя парламентер от самых ворот цитадели до комнаты Суворова и назад был веден с завязанными глазами, но, кажется, успел в своем намерении, ибо чрез час после выстрелы по большей части направлялись на дом фельдмаршала.

Из Турина полк Денисова и два других казачьих полка отправлены в отряд кн. Багратиона к Пиньеролю, а сам Денисов оставался еще два дня в Турине при фельдмаршале. «Он хотел отрядить

Стр. 268

меня с двумя или тремя полками австрийской кавалерии в экспедицию против одного французского генерала, находившегося с частью войск в одном ущелье гор, — пишет Денисов, — но я, зная, что в тесных местах весьма опасно действовать кавалериею, упросил дежурного генерала отклонить сие. Я боялся оставаться при главной квартире, дабы не войти в какие-либо политические интриги, и просил позволения ехать к своему полку, на что охотно фельдмаршал согласился, потому что в небытность мою при донских полках сделано упущение. В час приезда моего к полку (в гор. Пиньероль) узнаю, что неприятель в самом близком расстоянии и при самом городе Пиньероле, в ущелине находится, и часто по казакам, на пикетах стоящим, стреляет. Осмотрев всю позицию места и самого неприятеля, приказал я другому казачьему полку, находящемуся тогда верстах в шести или восьми, оставя на своем месте нужную для наблюдения неприятеля команду, с остальными явиться ко мне, и донес о всем, куда следовало.

Скоро после сего прибыл ко мне князь Багратион; осмотрев неприятеля и позицию, ничего не предпринял и, несколько отодвинув свой авангард, остановился. На другой день прибыл туда ж один австрийский генерал с войсками и атаковал неприятеля так благоразумно и удачно, что французы не смели вступить в сражение и бежали в горы. Все сии генералы с их войсками возвратились к своим войскам, а я с двумя полками, в которых, по раскомандировании многих казаков, больных и в вагенбурге оставшихся, не было и 500 человек (остался). Тогда я увидел себя в критическом положении, тем более, что все сие место было при подошве высоких гор и что, по малолюдству (моего отряда), нельзя было занять все нужные места, но в это время является ко мне один человек, называя себя сержантом когда-то бывших вольных войск. Он предложил мне свои услуги, и ежели я снабжу его ружьями, порохом и свинцом, то он соберет до 300 охотников служить под моею командою против французов. Обрадовавшись сему случаю, я решился принять его, и как в городе (Пиньероле) французами оставлено много было ружей, то и выдал ему оные и всем нужным снабдил. В короткое время явился он ко мне с дивизиею, от 350 до 400 человек составляющеюся. Все они ничто более были как бродяги, не знающие ни правил военных, ни анбиции, ни порядку. Однако ж не одна праздная жизнь, как я приметил, к тому направляла их, а разница какая-то в исповедании веры главнейшим была побуждением. Хотя ясно я видел, что на таковых гигантов (?) худая надежда, но, дабы неприятеля удерживать в осторожности и все нужные места захватить, они необходимы мне были; почему я и принял смелость тотчас, при осмотре сих войск, госпо-

Стр. 269

дина сержанта поздравить капитаном, что он принял с утешитель-ностию и гордостию и, величаво командуя, пустился прямо в горы к французской границе. На другой или третий день его дивизия умножилась от 600 до 800, и дралась день и ночь дней несколько, то есть, стоя на горе и примечая, когда чрез дефиле, на другой горе, человек или скотина (покажется), хотя горизонтально, но, наверное, не ближе версты, стреляли с уверительною надеждою без промаха убить, и сами в продолжение недели или более не имели убитыми и 10 человек, да и те, полагать надо, разбежались.

С французской стороны тоже, кажется, подобные войска были, ибо часто таковым же образом отвечали, но я, оставаяся взади, был покойнее. Обо всем я лично донес фельдмаршалу, равно как и о производстве в капитаны — что он милостиво выслушал и, улыбаясь, сказал:

— Карпович! Я сие производство подтверждаю.

Чрез несколько дней прибыло около 2 тысяч под командою подполковника австрийских войск и оставлены в мое распоряжение, но я, избегая всяких соплетений, на меня особенно часто падающих, поставил их в дефиле, впереди города, по дороге к недалеко находящейся крепости (С.-Мариа?). Во все время был я только обеспокоен одним нападением французских войск на австрийцев, которое кончилось скоро тем, что французы, увидя осторожность нашу, бежали» .

Между тем, как войска главной союзной армии, расположенные вокруг Турина, готовились к открытию осады цитадели туринской, а легкие отряды, посланные в горы, отбросили последние неприятельские посты за снеговой хребет Альпов, и Суворов готовился преследовать расстроенные и отступавшие войска Моро до

Денисов, в донесении Суворову от 22 мая, между прочим пишет: «Пиньеро-ло имеет много из жителей Якубинов, которые все ружья, находящиеся в здешнем орсинале, разобрали по себе, не показывая не малейшего виду сражаться оными против французов, для чего приказал я начальству местечка собрать все в прежнее место, также учинил объявление жителям, в горах находящимся, чтобы они, оставя против нас вооружение, жили бы спокойно в своих домах, а в противном случае притерпют жестокое наказание». Получив это донесение и другое, что находящийся у Фенетрелли неприятельский генерал Циммерман, с 600 отрядом французской пехоты, считая себя окруженным союзными войсками, объявил готовность положить оружие, если против него выслана будет пехота, Суворов решился послать туда кн. Багратиона и дал ему следующее предписание: «Князь Петр Иванович! Вот вам милое письмо от походного атамана: никто лучше не выполнит желаемого, как ваше с-во! Христос с вами... ни мало не медля, извольте следовать с полком вашим, соединясь с Андрияном Карповичем*, и коли потребно будет, то можете взять к себе к тому и какие иные подручные войска вскорости. Генералу Циммерману объявите мою дружбу, а его команде вольность, по силе которой и вы моим именем им можете дать на месте беспечные паспорты, но по мере их Добровольной сдачи, а не обороны. Предаю все в ваше благоразумное рассмотрение». («Истор. войн, в 1799 г.» Дм. Ал. Милютина, ч. III, гл. XXIV, стр. 416).

* Полковником Денисовым.

Стр. 270

самого Генуэзского берега, он получил сведение о прибывшем в Геную значительном подкреплении неприятелю морем и из Франции, а также что и войска Макдональда спешат из Южной Италии на соединение с Моро. Все это заставило Суворова предпринять другие меры и расположить свои войска так, что куда бы ни вздумал устремиться неприятель, можно было в два-три перехода сдвинуть к угрожаемому пункту более 30 тысяч войска. Дотом, сосредоточивая значительные силы свои у Алессандрии, «Суворов вспомнил обо мне, — пишет Денисов, — и предписал, чтоб я, оставя пост мой (у Пиньероля) старшему, с полком моим явился к нему. Увидев меня, его сиятельство изъявил мне свои великие милости и как бы жаловался, что я его оставил; но когда (я) доказал, что это сделано было не по моему желанию, то он два раза сказал:

— Право, я этого не знал.

И подтвердил, чтоб я никогда далеко от него не отлучался».

Денисов поэтому находился при фельдмаршале весь июнь и июль 1799 г. с состоящими при главной армии казаками.

К концу июля вся почти Италия была уже занята союзными войсками. Одна Ривьера Генуэзская оставалась еще во власти французов, да гарнизоны их держались в крепости Кони, в замке Тор-тонском, в небольших фортах Гави и Серравалле. Со времени сдачи цитадели Алессандрийской, главная армия Суворова оставалась на равнине между pp. Бормидой и Скривией. Избранный новою французскою Директориею главнокомандующим Жубер прибыл в Корнельяно, близ Генуи, и, решась немедленно действовать наступательно на армию Суворова, сражен пулею в самом начале битвы при Нови, 4 (15) августа 1799 г. Денисов поставлен был на левом фланге наших войск, среди виноградников, где находилась французская пехота, которая стреляла по казакам, а казаки по местности не могли действовать, почему Денисов, с позволения генерала Дерфельдена, оставил это место и отправился искать более удобное для действия казаков. Шедши с небольшою командою между сражающимися сторонами и подходя к какому-то каменному дому, он встретил дежурного генерала Ферстера и князя А.И. Горчакова.

«Сей (последний) как бы с дружественной стороны, но скоро спросил меня:

— Где ваш полк?

— Назади, — отвечал я.

— Как это жалко, — продолжал Горчаков, — нельзя ли сделать, что б оный поспешил сюда?

Стр. 271

— Что ж бы тут мог один донских казаков полк сделать, когда такое количество пехоты не могло держаться? — сказал я.

— Хотя немного ударьте, — отвечал Горчаков.

Французская пехота стояла под верными выстрелами с крепости Нови ядрами, с пушек; опрокинув оную и подавшись несколько вперед — очутишься под картечами, а если доскакав до линии неприятельской и не опрокинешь ее, (придется) ретироваться. Значит, на одном и том же месте надобно подвергнуть людей очевидному поражению. Когда я был в сем размышлении и что приказание ударить делает старший меня и ближний фельдмаршалу, всегда при нем находящийся, увидели все мы, что полк мой недалеко из-под горы идет.

— Вот и полк ваш; велите поспешить ему и ударьте, — сказал Горчаков.

— Я знаю свое дело; я старый солдат.

На сие он не отвечал и поехал в сторону, и дежурный генерал с ним. Я остался один с сокрушенным сердцем, что несчастный случай привел найти другого и так сильного врага. Офицер спрашивал уже у меня, что прикажу делать полку, но я не скоро отстал от моего суждения. Однако, оставя жестокую сию мысль, сообразил неприятельское положение и случившуюся историю, приказал стать полку, — в котором не более 250 человек тогда налицо было, — в одну линию казачью, несколько редко, что и необходимо нужно было, дабы действовать дротиком, а с тем вместе и безопаснее людям; я подвинул полк несколько вперед и стал. Французы, — тысячи полторы пехоты, — подвинулись ко мне, и стрелки, выскочив наперед, стреляли в нас, а из города пускали ядра. Я стоял ровно, в линию, несколько прочь с правого фланга. Лошадь моя, от близких ударов в землю ядер, три или четыре принуждена была сделать сильных во все стороны прыжка и в один раз так высоко взвилась на дыбы, что я едва мог усидеть. Офицеры убедительно просили меня, чтоб съехал с своего места, говоря, что верно неприятель заметил по знакам, кто я. В полку уже до 60 раненых и убитых упало; но полк в молчании стоял. Я послал к нашей пехоте, к первовстретившемуся генералу просить, чтоб прикрыл правый мой фланг, и тогда я ударю. Посланный явился к генералу Повало-Швейковскому, который, вместо помощи, обещал сам ко мне приехать, и того не выполнил. Тогда, заливаясь слезами о горькой участи невинно терпевших казаков, приказал я оборотиться полку назад и шагом отступать. Офицеры и казаки с видимым прискорбием исполняли мои приказания в точности. Французы, не оставаясь довольными тем, подпрыгивая и без всякого порядку, преследовали и стреляли по нас. Увидев сие, я решился им отмстить. С тем вместе увидел недалеко человек до ста нашей пехоты, особо идущей в левой стороне моего полку, и послал к

Стр. 272

начальнику оной просить, чтоб остановился, пока я, атакуя, возвращусь. Это был майор Владычин, мне незнакомый, который отвечал:

— С Денисовым, хотя бы у него было и два человека в команде, готов в огонь и в воду, а тут от вас не отстану.

Известись о сем ответе, я, не останавливаясь, собрал всех офицеров и в глазах полка приказал им, чтоб по первому знаку «ментом» (моментально?) оборотились, атаковали бы неприятеля и, конечно, чтоб врезались в него, смешали, били, но, не преследуя далее, во все ноги возвращались бы назад. Казаки от горести столь ободрились, что как бы спорили обогнать один другого, влетели в неприятеля, который, сим быв изумлен, ни мало не подержался на месте и побежал, а казаки, редкий не убив одного или двух и не дав неприятелю опомниться, очутились опять на своем месте, причем притянули до сорока пленных. Майор Владычин, по храбрости своей и усердию, очень далеко вдался вперед и, ежели б французы могли скоро опомниться, то бы много потерпел. За сие тут же прислал генерал Дер-фельден меня благодарить, но велел сказать, чтоб вперед не подвергал я донских казаков такой опасности, что они в других случаях необходимо нужны и что их тогда нечем заменить. Я с полком остался на сем месте, потому что не имел нового приказания и, быв нездоров, еще больше от большего движения расстроился.

Сражение до захождения солнца продолжалось, и уже в ночь неприятель бежал. Генерал Повало-Швейковский с пехотою преследовал оного, но не мог догнать. Я с полком был у неприятеля в левом фланге и хотя ровнялся с ним, но, по малому числу казаков, не мог оного атаковать; другие же донские полки были под командою князя Багратиона. Видя, что неприятель уйдет и увезет артиллерию, которой что много, можно было по стуку колес угадать, я приказал лучшим офицерам — взяв человек 100 казаков, заскакать стороною наперед и показать французам вид, что их дорога нашими захвачена; офицеры сие сделали весьма благоразумно. Переехав маленькою и кривою дорожкою большое болотистое луговое место, чрез которое по дороге бежали французы, — а дорога оная состояла из довольно возвышенной насыпи, — казаки мои передовых французов ветрели выстрелами из пистолетов и военным кликом, и тем так их испужали, что все в разные стороны по болоту рассыпались, оставя 18 пушек с запасными лафетами и всеми артиллерийскими ящиками, всего более 60 штук, но всех лошадей с упряжью увели: плотина была высока и на нее должно было спущаться довольно круто, чем, верно, казаки и замедлили, да и наша пехота, дойдя до сего места, остановилась. Получив донесение, что артиллерия попалась в наши руки, я о сем чрез офицера донес генералу Повало-Швейковскому, а сам слез с

Стр. 273

лошади и лег на землю, чувствуя во всем корпусе боль. Офицер от Повало-Швейковского возвратился и сказал, что генерал меня требует к себе и очень-де строго. Избегая и еще неприятностей, хотя и с большим усилием, но поехал к нему и, явясь, поздравил его с победою. Он решительно приказал:

— Чтоб сейчас все пушки, лафеты и ящики вывезли казаки на гору, ко мне.

— Это невозможно, потому что упряжи и хомутов нет, — отвечал я, — а лошади (казачьи), не быв приучены, не могут, хотя бы и при упряжи, сего сделать.

— Я не советоваться вас звал, а исполнять в точности мои повеления, — сказал Швейковский.

— Невозможного нельзя сделать, — доложил я без всякого постороннего умствования и при том сказал, что сзади нашей пехоты идет довольное число австрийских войск, то не лучше ли сдать им; пусть они потрудятся вывезть их; а пушки взяты россиянами и этого никто не отымет от них.

Тогда его превосходительство возвышенным голосом сказал:

— Кто по тебе старший в полку?

Я сказал кто, и он послал за ним и, призвав, приказал принять от меня полк. Подумав несколько и припомня старую пословицу: «Терпи казак — будешь атаман», я взял одного казака и слугу и поехал без всякой цели назад. Слуга, видя мое положение и слабость здоровья, запасся двумя плащами, под которыми я в маленьком лесу или саду провел без сна ночь, и в наставший день не знал, что начать. Ехавши близ войск, увидел под деревом сидящих несколько особ, недалеко которых ординарцы держали лошадей, по сему заключил, что это кто-либо из генералов. Пришло мне на мысль явиться прежде всех у генерала Дерфельдена, посему и послал узнать: не он ли там сидит? Посланный возвратился и сказал, что я угадал. Тогда я почувствовал что-то, чего не разумел: удовольствие ли или огорчение, потрясшие меня. Подъехав ближе, я сшел с лошади, подхожу к генералу Дерфельдену и вижу, что с ним находился и генерал Повало-Швейковский. От сего я так развлечен (расстроен) был, что не знал, к кому и что прежде сказать, — отчего не мог скоро начать говорить. Генерал Дерфельден, видя меня в таком положении, весьма снисходительно спросил:

— Не имеете ли вы что мне сказать?

— Много имею, но не знаю, как. Я не люблю искать чужой защиты в собственной обиде, но обстоятельства принуждают изменить характер.

И объяснил вчерашний случай. Тут генерал Повало-Швейковский, вскоча, подбежал ко мне, взял за руку, наговорил много

Стр. 274

пустых извинительных слов: что это было в горячности, что он не полагал, что я это приму за прямое дело, и просил забыть. Тогда генерал Дерфельден сказал:

— Видишь, господин Денисов, что генерал отказывается от своих слов. Плюнь на сие дело и с Богом поезжай в полк. Я видел твои дела: никто не может тебя помарать.

При сем разе генерал Дерфельден на генерала Повало-Швей-ковского с презрением смотрел.

Я почти все сие наперед видел, и один друг, с которым я виделся перед тем, советовал не расширять сего дела и что если я особо потребую от Повало-Швейковского благородно личного удовольствия, то он от того откажется и будет жаловаться — тогда будет мне еще хуже. Итак, я повиновался генералу Дерфельдену тем более, что благородно выговоренные слова его ясно оправдывали меня. Потом я приехал в свой полк, который весь на аванпостах находился, и к нему два еще примкнули полка, которыми командовал полковник Греков. Неприятельская армия за глубокою и широкою долиною остановилась недалеко, и неприятельские форпосты по казакам стреляли очень часто. Получа нужные сведения, как и где стоит против нас неприятель, я нашел необходимым во многом сделать перемены по занятой полками моими передовой цепи и отправил несколько партий во фланги неприятеля, и особо к небольшой крепости, называемой Серравалле. В сие время донесли мне, что фельдмаршал едет ко мне и уже недалеко. Я поскакал к нему и донес обо всем словесно, а также и поздравил его с победою. Он весьма милостиво за все благодарил.

— Что за строение я вижу? — спросил фельдмаршал.

— Это монастырь, и пустой, — отвечал я.

— Я поеду туда и там отдохну.

— Но там опасно и пули еще далее оного летают, а казаки не удержат, ежели неприятель в больших силах в оный пустится, — сказал я.

— Карпович, они напуганы.

Суворов все-таки поехал к монастырю. Видя, что фельдмаршал непременно положил свое исполнить, послал я к полковнику Грекову сказать, чтобы нарочито задразнил неприятеля, чтобы тем заставить фельдмаршала удалиться. Стрельба довольно сильная началась; пули, когда подъехал фельдмаршал к монастырю, летели чрез нас, но граф Суворов как бы их не слышал, въехал в монастырь, приказал всем, кроме ординарцев, его оставить и в пустой горнице, на соломе, лег. Видя сие, я послал сказать князю Багратиону, чтоб поспешил прислать на защиту, в случае опасном, нужное число пехоты; а сам я поехал к казачьим полкам и приказал

Стр. 275

сколь можно более усилить против того места пикеты. Фельдмаршал спокойно, но немного отдохнувши, возвратился. За сие, при Нови, сражение я был награжден алмазами украшенным второй степени орденом св. Анны».

Полное соответствие текста печатному изданию не гарантируется. Нумерация вверху страницы. Разбивка на главы введена для удобства публикации и не соответствует первоисточнику.
Текст приводится по изданию: А.В. Суворов. Слово Суворова. Слово Современников. Материалы к биографии. М., Русский Мир, 2000
© «Русский мир», 2000
© Семанов С.Н. Сост. Вступ.ст., 2000
© Оцифровка и вычитка – Константин Дегтярев ([email protected])