Воспоминания А.Х. Бенкендорфа о компании 1812 г. Глава I События от начала войны до соединения русских армий под Смоленском. Посылка Бенкендорфа Императором Александром из Свенцян и Видз к князю Багратиону Поляки даже на глазах Императора не скрывали своих надежд и желания нашей гибели. Ангельская доброта Императора и невозмутимое спокойствие были единственным ответом на заносчивость этой нации, постоянно обманываемой мечтами и постоянно употребляющей во зло милосердие. Под видом переговоров Наполеон прислал для наблюдения за нашей главной квартирой генерала Нарбонна[i]. Все его полюбили за очаровательные манеры и приятное остроумие. Однажды, находясь в ожидании в зале, где собиралась свита Императора, он спросил фамилии нескольких лиц. Ему назвали их, заметив, что многие из этих лиц владели несколькими сотнями тысяч рублей дохода «вот, сказали ему, люди, про которых ваш император говорил, что они подкуплены английским золотом». По возвращении в главную квартиру Наполеона на вопрос некоторых генералов, какой дух господствовал при Дворе Императора Александра, Нарбонн отвечал: «Я нашел там настоящий патриотизм без самохвальства и спокойствие на лице Императора и армии». Между тем давались балы и празднества, и наше затянувшееся пребывание в Вильне походило скорее на приятное путешествие, нежели на приготовления к войне. Однако Наполеон приближался к Неману, и наши корпуса стягивались. Наша главная армия, под командой генерала Барклая де Толли[ii] могла сосредоточиться в окрестностях Вильны, а вторая, под командой генерала Багратиона, дебушируя с Волыни, могла направиться в сердце герцогства Варшавского[iii]. В Шавлях находился еще один корпус под командой графа Витгенштейна[iv], прикрывавший Ливонию. Первоначальная идея плана кампании, данная генералом Фулем[v], заключалась в том, чтобы не соединять армий генералов Барклая и Багратиона, а разместить их, как на шахматной доске, подвигая вперед одну, когда другая была бы вынуждена к отступлению, в предположении, таким образом, парализовать успехи Наполеона. Но забывали, что мы могли противопоставить не более 150 тысяч человек предприимчивейшему полководцу, который готов был обрушиться на нас с 450 тысячами человек и который, следовательно, располагал большею, чем ему нужно было, численностью для того, чтобы одновременно подавить обе армии[vi]. В то время, когда еще колебались, обсуждали планы и даже сомневались в неизбежности войны, Наполеон появился на берегах Немана, и Император Александр своим энергичным и проникнутым верою манифестом укрепил решимость и твердость своего народа[vii]. Подобно Ксерксу, Наполеон поднялся на гору близ Ковны и созерцал у ног своих всю свою необозримую армию. Вид русской территории воодушевил его пыл, и, приветствуемый с энтузиазмом множеством солдат, он устремился в борьбу двенадцатого года, в конце которого от всего этого гигантского полчища суждено было сохраниться лишь одним кровавым следам. Известие о переправе вынудило отойти назад все войска, наблюдавшие вдоль Немана, и заставило сделать в Вильне все необходимые приготовления. Отъезд императорской квартиры, всех военных и гражданских чиновников, их жен и множества жителей Вильны, которые по различным соображениям разделяли нашу судьбу, представлял настоящий базар. Остановились и пришли в себя только в Свенцянах, где была расположена гвардия и где собралась вся армия. Тотчас же по прибытии, Император потребовал меня для доставки его приказаний генералу Багратиону. Император желал сближения его с армией генерала Барклая, так чтобы, в случае надобности, он мог с нею соединиться. Он мне сказал, отправляя меня: «Передайте князю, что, верный своей системе, Бонапарт вероятно направится по дороге к столице и захочет устрашить Россию, наступая на Москву, но ничто не заставит меня положить оружие, пока неприятель будет в наших пределах»[viii]. Я проехал через Сморгонь и Новогрудок и нашел армию князя Багратиона за Слонимом[ix]. Передав ему привезенные мною приказания и объяснив движения, которые предполагала исполнить наша главная армия для прибытия на Дрисскую позицию и принятия там боя, я снова выехал в главную квартиру Императора. Я вынужден был уже сделать большой объезд, так как неприятельские партии, руководимые Поляками, подвигались из Вильны к Сморгони и старались стать на сообщениях наших обеих армий. Я проехал через Минск и нашел Императора в Видзах. Наполеон вступил без боя в Вильну и был принят там с меньшей радостью, нежели он на это надеялся. Он высказался Полякам в неопределенных выражениях об их независимости, но убеждал их вооружаться против России и приносить в жертву отечеству людей, деньги и в особенности слепое повиновение его приказаниям[x]. Переходя границу нашей Империи, он обвинял Россию в том, что она вызвала войну, а нашего посла, князя Куракина, в том, что он объявил ее[xi]. Император отправил к нему в Вильну своего генерал-адъютанта Балашева[xii], который должен был ему объявить, что нота князя Куракина не вызывалась данными ему приказаниями и что, если французская армия отойдет назад за Неман, вторжение не будет считаться совершившимся. Наполеон отвечал, что ему дали дойти до Вильны и, чувствуя себя здесь хорошо, он здесь и останется; что армия князя Багратиона несомненно отрезана и погибла и что без боя он взял уже несколько тысяч пленных. Император знал результаты, которые будет иметь посылка генерала Балашева, но, не желая изменить умеренности и скромности, которые отличали все его действия, он хотел дать лишнее доказательство их и не оставить своим подданным возможности сделать ему какой-либо упрек. Наполеон, уделив некоторое время на устройство польских провинций, назначил Вильну главным пунктом расположения своих магазинов и управления своей армии и сделал ее отправной точкой своих операций. Он двинул вслед за нашей главной армией почти все свои силы, назначил корпус для наступления против Витгенштейна[xiii] и направил короля Вестфальского[xiv] с целым корпусом маршала Даву[xv] с целью отрезать и раздавить князя Багратиона. Едва возвратился я в Видзы, как Император послал меня вторично к князю Багратиону; так как мой путь становился очень опасным, он не дал мне письменных повелений, а только поручил мне объяснить все князю на словах. Я проехал через Дриссу, Борисов и Минск. Приближаясь к последнему городу, я встретил губернатора и всех чиновников, которые поспешно спасались из него бегством. Они советовали мне не ехать туда, заверяя меня, что неприятель должен немедленно вступить в город. Я не мог, однако, избрать другую дорогу и мне удалось счастливо проехать за час до вступления Французов в город. Я нашел армию князя Багратиона в Несвиже и доставил ему известие о занятии королем Вестфальским Минска. Князь приостановился в Несвиже в то время, как его арьергард, под начальством генерала Платова[xvi] разбил и совершенно рассеял значительные силы кавалерии, которые неприятель выслал для преследования его по пятам. Это блистательнейшее дело, несколько охладившее пыл польской конницы, дало больше свободы движениям князя Багратиона, и он решился постараться предупредить неприятеля в Могилеве[xvii]. Я возвратился с этим решением к Императору; я вынужден был проехать через Бобруйск, Могилев и Полоцк и присоединился к нашей главной армии в Дрисском лагере. Лагерь этот, расположенный на левом берегу Двины в том месте, где река делает большой изгиб, был избран генералом Фулем: три моста, переброшенные через реку в тылу позиции, являлись единственным сообщением, и только по ним могло быть исполнено отступление; этот лагерь, почти командуемый местностью, которую мог занять неприятель, был укреплен с большим трудом, и в нем были собраны огромные магазины. Позиция не представляла ни одного из тех преимуществ, которых обыкновенно ищут в подобных случаях; она не преграждала какого-либо важного пути и не вынуждала противника атаковать ее или приостановить свое движение. Она могла быть обойдена со всех сторон; неприятель мог переправиться через Двину или избрать совершенно другое направление для того, чтобы проникнуть в глубь Империи, оставив Двину совершенно на своем левом фланге и направившись всеми своими силами на Могилев. Превосходство его сил не могло его заставить опасаться за свои сообщения в стране, где большинство населения было расположено в его пользу. Недостатки лагеря рисует лучше всего комплимент, сказанный генералом Паулуччи[xviii] генералу Фулю, который, несмотря на ропот всей армии, продолжал оправдывать выбор этой позиции. Он сказал ему: «Этот лагерь был выбран изменником или невеждой — выбирайте любое, Ваше превосходительство». Император, слишком скромно еще оценивавший собственные военные способности,[xix] поверил в этом отношении голосу своей армии и, к счастью, покинул Дрисский лагерь, предав его общей критике. Армия перешла Двину и направилась небольшими переходами вдоль правого берега к Полоцку, куда неприятель высылал уже свои разъезды, обнаружив свое намерение предупредить нас в Витебске. Граф Витгенштейн переправился через Двину в Динабурге и уже начинал ту смелую борьбу, в которой с корпусом, уступавшим в численности корпусу противника, он сумел сохранить берега Двины театром своих подвигов, послужить щитом для губерний, соседних с Петербургом, и положить на весы успехов войны столь же значительный, как и славный груз. Между тем король Вестфальский, стараясь отрезать армию князя Багратиона, спешил занять Могилев[xx]. Он прибыл туда за несколько минут раньше русского авангарда, и перед городом завязался ожесточенный бой. Генерал Раевский[xxi] проявил здесь всю свою отвагу, и храбрые войска под его начальством выдерживали беспрестанно возобновлявшиеся атаки неприятельских колонн, между тем как главные силы князя Багратиона переходили Днепр и расстраивали соображения противника. Наполеон был так этим раздражен, что отнял командование у короля Вестфальского и отослал его в Германию[xxii]. Император покинул армию в Полоцке и отправился в Москву, чтобы своим присутствием возбудить там энтузиазм и твердую решимость во всех классах народа. Армия генерала Барклая де Толли прибыла в Витебск, где она снова переправилась через Двину и заняла позицию влево от города, выдвинув сильный авангард за небольшой ручей, впадающий в Двину и образующий довольно глубокую лощину. Граф Петр Пален[xxiii] командовал этим авангардом. Неприятель подошел сразу и развернул свои силы. Бой был продолжительный и убийственный: наши войска отступали в порядке, пока не подошли к лощине. Там, будучи преследуем только кавалерией, граф Пален сосредоточил свою конницу и атаковал с такой стремительностью, что неприятель, опрокинутый на свою пехоту, не осмелился продолжать движение, и обе армии бивакировали одна в виду другой на расстоянии от 3 до 4 верст[xxiv]. В Витебске было получено известие об окончательном заключении мира с Турцией, которым были всецело обязаны искусству генерала Кутузова[xxv]. Мир являлся событием тем более счастливым и удивительным, что вторжение Наполеона должно было оказать содействие Туркам, и его посол в Константинополе обещал, во имя будущих побед своего государя, возвращение Крыма и всех завоеванных Россиею провинций[xxvi]. Благодарственный молебен, отслуженный с усердием, был для нас как бы предзнаменованием Божественного покровительства и расстроил виды и надежды наших врагов. Главнокомандующий получил повеление Императора отправить меня в Смоленск под начальство генерала Винцингероде, который собирал там резервные батальоны и эскадроны[xxvii]. Я отправился к моему новому назначению, огорченный тем, что покидал армию. Генерал Барклай де Толли оставил на следующий день свою позицию под Витебском и, взяв прямое направление на Поречье, двинулся к Смоленску. Его арьергард, под командой графа Палена, имел по сю сторону Витебска весьма удачное кавалерийское дело. Князь Багратион, с своей стороны, расстроив искусно предположения противника, подвигался также к Смоленску. Отряд его армии, под начальством храброго генерала Неверовского, под Красным целый день сопротивлялся возобновлявшимся усилиям Французов, был почти уничтожен, сам Неверовский ранен, но своим упорным сопротивлением прикрыл отступление князя Багратиона[xxviii]. Обе армии, не быв расстроены, к большому удивлению Наполеона, наконец, соединились 22 июля в Смоленске[xxix]. Часть армии бивакировала на высотах правого берега Днепра, а другая расположилась на левом берегу впереди древней стены, которая в течение столетий служила защитой Смоленску. Орудия были поставлены вамбразурах, разрушенных временем, и Смоленск, старинный свидетель невзгод России, приготовился к новым бедствиям[xxx]. Глава II Дело под Велижем. Действия отряда Винцингероде от Витебска до Рузы. Дело под Звенигородом Я сопровождал генерала Винцингероде, который получил приказание отправиться в Духовщину, чтобы принять командование Казанским драгунским и тремя казачьими полками, собранными там с этою целью. Назначение указанного отряда было служить для связи между большой армиею и армиею под командою графа Витгенштейна, охранять внутренность страны от неприятельских отрядов и фуражиров и действовать в зависимости от обстоятельств на сообщения французской армии, не теряя однако из виду движений графа Барклая де Толли[xxxi]. Так как Наполеон приближался к Смоленску и неприятельские отряды и корпуса проникли до Поречья, Велижа и Усвята, генерал Винцингероде направился между Поречьем и Велижем, чтобы затруднить неприятелю производство реквизиций, в которых он испытывал уже величайшую нужду. Узнав, что Велиж занят двумя батальонами, генерал возымел надежду напасть на них врасплох: он вверил мне командование своим авангардом, оставив себе драгунский полк, чтобы овладеть входом в город. До рассвета я атаковал французские пикеты и согласно диспозиции двинулся влево, чтобы проникнуть в город по другой дороге и очистить место колонне, предводимой генералом. Если бы я стремительно ворвался в город, дело, может быть, имело бы успех, но неприятель, вероятно предупрежденный о нашем движении, встретил казаков столь сильным ружейным огнем, что они не осмелились атаковать, и генерал Винцингероде, опасаясь понести бесполезно большие потери, приказал прекратить бой. Неприятель, в расчете воспользоваться нашим отступлением, выслал около сотни кавалерии, но она была так энергично встречена и преследована до города, что мы могли спокойно выкормить лошадей в небольшом расстоянии от Велижа. На следующий день генерал Винцингероде направился к Усвяту. Неприятель уступил эту позицию без сопротивления и был преследован по Витебской дороге. Так как Усвят по своему положению представлял большие выгоды, мы остались в нем несколько дней, употребив их на прочесывание местности небольшими партиями, всюду нападавшими врасплох на неприятельских мародеров и захватывавшими почти без боя значительное число пленных. Когда 4 корпус[xxxii] покинул окрестности Суража, чтобы присоединиться к Наполеону, который после кровопролитных боев под Смоленском следовал за нашей армией по дороге на Москву, генерал Винцингероде направился на Витебск, желая, насколько возможно, тревожить сообщения противника. Он выслал меня с 80 казаками вправо на Городок, чтобы очистить этот край от французских мародеров, главным же образом, чтобы получить сведения о корпусе, бывшем под командой графа Витгенштейна[xxxiii]. Генерал Винцингероде прибыл к воротам Витебска и навел ужас на его гарнизон, поспешивший притянуть со всех окрестностей свои караулы и фуражиров, значительное число которых попало в руки наших казаков; между тем я захватил в Городке неприятельскую партию и оттуда направился на Полоцк. Во время этого движения, столь же смелого, как и хорошо соображенного, генерал Винцингероде взял свыше 800 пленных, из которых мне посчастливилось захватить 300. Уже в это время дезорганизация и упадок дисциплины сделали успехи в разнородных войсках, составлявших гигантскую армию Наполеона, и как бы являлись предвестниками бедствий, которые ее ожидали. Получив известия о направлении, которое принимал граф Барклай де Толли, генерал Винцингероде, с целью приблизиться к нему, двинулся, по очищении всей этой местности, на Велиж, который противник вынужден был покинуть вследствие нашего движения на Витебск. Он прислал мне через посредство еврея приказание идти безостановочно на присоединение к нему[xxxiv]. Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи, заслуживавшие тем большей похвалы, что они должны были опасаться мщения Французов и населения. Но они еще более опасались возвращения польского правительства, при котором подвергались всевозможным несправедливостям и насилиям, и горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим состоянием. Дворяне этих губерний Белоруссии, которые всегда были поддонками польского дворянства, дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнетом которого они находились благодаря скупости и разврату дворян; они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих мелких тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты. Французская стража, исходатайствованная дворянами для защиты от своих крестьян, еще более усилила бешенство народа, а жандармы или оставались равнодушными свидетелями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать[xxxv]. Я сделал 124 версты в 36 часов и прибыл в Велиж в ту минуту, когда генерал Винцингероде готовился оттуда выступить. Мы направились к большой дороге, идущей из Витебска через Поречье и Духовщину на Дорогобуж. Одна из наших партий, высланных на Поречье — маленький городок с чисто русским населением, была так мужественно поддержана там усердными и храбрыми жителями, что захватила более 150 пленных. Так как мы находились совершенно в тылу французской армии, неприятельские партии, наводнявшие со всех сторон страну, сжигавшие и грабившие деревни, стесняли и часто останавливали наши движения; повсюду находили мы следы их погрома и святотатств, и везде мы спешили на помощь несчастным жителям. Их рвение, до прибытия нашего отряда никем не руководимое, придавало им мужество, но в то же время наводило ужас на пункты, удаленные от опасности. Для устранения указанного неудобства и чтобы успокоить внутренность страны, наш отряд направился на Белый, уже покинутый своим населением. Вид наших войск и пленных, увеличивавшихся на каждом переходе, произвел самое лучшее впечатление и придал смелости нескольким помещикам и исправникам, которые вооружили крестьян и начали систематично и искусно действовать против общего врага. Не повторялось более явлений, происходивших в Белоруссии. Мы вступили в недра коренной России. Дворяне, священники, купцы, крестьяне — все были одушевлены одним духом. Все соединилось на борьбу и уничтожение дерзких чужеземцев, перешедших наши священные границы. Повсюду мы встречали только самое геройское самопожертвование, слепое повиновение и, что удивило нас самих, трогательную привязанность крестьян к своим господам. В одной деревне, принадлежавшей некоей княгине Голицыной, и которую французские мародеры мужественно защищали против нас, пришлось спешить драгун и выбивать двери домов, откуда они в нас стреляли. Все они были перебиты. Овладев деревней, мы напрасно искали жителей — все избы были пусты, прекрасный и большой дом княгини был открыт настежь и предоставлен грабежу и разгрому. Осмотрев дом, где уцелели только часы, продолжавшие бить среди разрушения, я отправился посмотреть сад и вошел в прекрасную оранжерею. В конце этой оранжереи я увидел нескольких крестьян. Когда я подходил, один из них прицелился в меня; сильное слово, которое я поспешил ему крикнуть, остановило его и заставило узнать во мне Русского. Восхищенные сообщенным мною им известием, что Французы перебиты, они вскоре собрали всех жителей и доставили все нужное для нашего продовольствия и корма лошадей. Один из крестьян, обратившись от имени всех, просил позволения утопить одну из женщин деревни. Удивленные этим предложением, мы пожелали узнать причину его. Они нам рассказали, что по отъезде княгини, не сделавшей никакого распоряжения, они сами вырыли ямы в погребе и, уложив туда серебро и наиболее ценную утварь своей госпожи, заложили их камнями и что эта женщина, смерть которой они требовали, имела низость указать эти ямы Французам. Я заметил этим честным крестьянам, что, может быть, женщина была принуждена к тому побоями, и был поражен изумлением, когда они мне отвечали, что ее долго секли, и что она очень больна вследствие этого, но «разве это может оправдать нарушение интересов нашей госпожи?» На основании такого убедительного доказательства привязанности крепостных к своей госпоже, мы думали, что последняя должна была быть для них ангелом доброты, и наше уважение к этим честным крестьянам еще более увеличилось, когда мы узнали, что она была ими ненавидима[xxxvi]. Из Белого мы двинулись на Покров на Дорогобужской дороге, высылая партии возможно ближе и в разных направлениях на большую дорогу из Смоленска в Москву. Каждый верстовой столб, приближавший нас к столице, печалил нас и солдат. Удрученные скорбью, мы предавали наши губернии и их великодушное население неприятельскому разорению. Сколько проклятий навлек на себя честный и благородный генерал Барклай, который, исполняя своим отступлением мудрые указания Императора, принимал на себя ненависть и проклятия народа и ропот солдат. Это великое самоотвержение было во сто раз достойнее похвалы, нежели все победы, которые увенчали его впоследствии лаврами и доставили ему титул князя и звание фельдмаршала. От Покрова до Воскресенска, следуя постоянно уступом на несколько переходов позади левого фланга нашей армии, мы направились к Тесову между Гжатском и Сычевкой, причем война, по мере приближения к столице, принимала все более жестокий и разрушительный характер. Женщины, дети и скот искали убежища в лесах, между тем как крестьяне, вооруженные оружием, отбитым у Французов, спешили на защиту своих церквей, поджигали свои дома и готовили муки несчастным, которые попадали в их руки. Следуя постоянно в том же направлении, генерал Винцингероде направился в Куршеву на прямой дороге из Гжатска в Зубцов. Наши партии продолжали тревожить неприятельских фуражиров, но действия их затруднялись по мере того, как мы приближались к дороге, по которой следовала главная масса французской армии. Так прибыли мы в Сороч-нево, на дороге из Можайска в Волоколамск. Там генерал Винцингероде получил положительное известие о Бородинском сражении, о котором мы слышали уже от многих Французов, блуждавших по деревням в поисках за пищей и убежищем и приводимых к нам казаками. Это достопамятное сражение, стоившее стольких храбрецов России, навсегда поколебало силу Наполеона. Его армия получила в нем начало деморализации и в последующее время представляла лишь тень дисциплины и мужества, которые в течение стольких лет обеспечивали ему такой блестящий перевес. Под Бородиным погибла часть старых легионов, созданных войнами революции, и грозная по своей численности конница была там почти совершенно уничтожена. Россия потеряла в этот день князя Багратиона — рожденного для войны, генерала Тучкова, молодого генерала Кутайсова и многих выдающихся офицеров[xxxvii]. Генерал Винцингероде отправился лично за получением новых приказаний в главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Последний народным голосом был призван к командованию армиями и своими талантами и счастьем оправдал выбор нации. Генералу Барклаю, которого армия громко обвиняла в измене, был необходим преемник. Солдаты, утратив доверенность к нему, отдали ее слепо и с обычным в подобных чрезвычайных обстоятельствах энтузиазмом новому главнокомандующему, присланному им Императором. Генерал Барклай показал себя выше клеветы. Он ревностно служил в роли подчиненного, после того как был начальником и в Бородинском сражении сумел заслужить общее одобрение, подавая пример деятельности и самого неустрашимого мужества. Генерал Винцингероде, по возвращении из главной квартиры, двинул свой отряд на Рузу. Мы прибыли под вечер к городу, который считался занятым слабой неприятельской партией и которым генерал хотел овладеть силою. Но в ту минуту, когда полки уже двинулись в атаку, мы обнаружили правее города значительный лагерь и линию ведетов[xxxviii] с сильными поддержками. Это вынудило нас скрыть хвост нашей колонны и попытаться сначала захватить языка. Несколько неприятельских всадников, сбитых с коней нашими казаками, сообщили нам, что то был 4-й корпус под командой вице-короля Италии, который был отделен от армии Наполеона после Бородинского сражения и должен был обеспечивать с левого фланга его движение. Так как мы, таким образом, были предупреждены на дороге из Рузы в Москву, генерал Винцингероде, заставив весь корпус вице-короля стать в ружье, двигался всю ночь кружными дорогами и, обойдя Рузу, вышел на Звенигородскую дорогу, преградив путь неприятелю. Он тотчас послал свое донесение фельдмаршалу, который, узнав о направлении, принимаемом 4 корпусом, отдал приказание полку егерей, двум конным орудиям и трем казачьим полкам усилить наш отряд. Между тем неприятель был приведен в недоумение атакой, произведенной нами накануне с тылу на его лагерь, а ночь скрыла от него наше движение и численность наших сил. Он провел целый день в Рузе и только на следующий решился из нее выступить. Наши пикеты находились в Воронцове, а остальная часть отряда в Велькине. Полк егерей и два орудия прибыли поздно ночью в Звенигород, и генерал послал им приказание ожидать его там. Он поручил полковнику Иловайскому 12-му[xxxix] командование арьергардом на большой дороге и приказал мне с тремя вновь прибывшими казачьими полками облегчить его отступление, следуя вдоль возвышенностей, простирающихся влево от дороги при движении из Рузы в Звенигород. Сам он выступил с драгунским полком, имея в виду занять выгодную позицию для прикрытия Звенигорода. Неприятель, имевший более 20 тысяч человек, начал с того, что развернул все свои силы. Полковник Иловайский и я — мы отступили медленно и в порядке. Мы соединились в виду Звенигорода с целью попытаться атаковать несколько полков кавалерии, которые отделились от главных сил своего корпуса. Эти полки были отброшены, но на помощь их подоспела артиллерия и пехота, и наши казачьи полки, в свою очередь, были оттеснены. Полковник Иловайский вынужден был поспешно пройти дефиле, находившееся при входе в город, а я был стремительно атакован в тот момент, когда переходил по узкому мосту маленькую речку, близ монастыря впадающую в Москву. Я должен был спешить казаков, вооруженных ружьями, и, таким образом, не без труда отделался от преследования кавалерии. Генерал Винцингероде защищал вход в Звенигород и заставил Французов понести большие потери. Но так как его отряд с обоими арьергардами не достигал 3 тысяч, он был вынужден уступить и отошел несколько верст за город. Когда смерклось, он отступил до Спасского на Московской дороге. Я должен был сделать довольно большой обход, чтобы соединиться с ним, двигаясь всю ночь при печальном отблеске пожаров. Деревни, хлеб и стога сена, разбросанные в поле, — все делалось добычей пламени и возвещало уже Французам ужасы голода, который должен был скоро увеличить постигшие их во время гибели страдания. Не без труда весь наш отряд переправился через Москву, где имелся только один паром, который был сожжен при приближении неприятеля, и мы продолжали наше отступление по направлению к Черенкову[xl]. Там генерал Винцингероде получил приказание фельдмаршала прибыть лично в его главную квартиру под Москвою. Он мне вверил временное командование отрядом, и в ту же ночь я получил через начальника штаба приказание руководить действиями, не смотря на то, что налицо стояли два генерала[xli], и представлять мои донесения непосредственно фельдмаршалу.
[i] Граф Луи Мари Жак Амальрик Нарбонн (1755—1813) — генерал, в русском походе 1812 г. состоял в свите Наполеона, его адъютант. Из старинного аристократического рода, последний королевский военный министр (1792 г.).Исполнял различные поручения как военного, так административного и дипломатического порядка. Дипломатическая миссия Нарбонна в Вильно скрывала ее истинный, в основном, разведывательный характер. Начальник воинской полиции (включавшей и контрразведку) Первой Западной армии Я. И. Санглен весьма откровенно пишет о следующем эпизоде пребывания генерала Нарбонна в Вильно: «Нарбон от императора Наполеона прислан был к императору российскому с поздравлениеми с счастливым его приездом в Вильну. От поставленного мною полициймейстера в Ковне, майора Бистрома, получил я чрез эстафету уведомление о приезде Нарбона проселками, дабы он не видел наших артиллерийских парков и проч., что и было исполнено. По приезде Нарбона в Вильну, приказано мне было Государем иметь за ним бдительный надзор. Я поручил Вейсу дать ему кучеров и лакеев из служащих в полиции офицеров. Когда Нарбон, по приглашению императора, был в театре в его ложе, перепоили приехавших с ним французов, увезли его шкатулку, открыли ее в присутствии императора, списали инструкцию, данную самим Наполеоном, и представили Государю. Инструкция содержала вкратце следующее: узнать число войск, артиллерии и пр., кто командующие генералы? каковы они? каков дух в войске? и каково расположение жителей? Кто при Государе пользуется большою доверенностью? Нет ли кого из женщин в особенном кредите у императора? В особенности, узнать о расположении духа самого императора, и нельзя ли будет свести знакомство с окружающими его?» (Записки Якова Ивановича де Санглена (1776—1831 гг.). Сообщ. 7-го июля 1882 г. ген.-лейт. М. И. Богданович // «Русская старина», 1883, март, с. 544). [ii] Князь Михаил Богданович Барклай де Толли (1761—1818) — выдающийся русский полководец. Получил известность с зимней кампании 1806—1807 гг., когда проявил свои выдающиеся дарования. Отличился также в войне со Швецией в 1808—1809 гг., затем был генерал-губернатором Финляндии. Будучи военным министром в 1810—1812 гг., сделал все для подготовки русской армии к вторжению Наполеона. В 1812 г. — генерал от инфантерии, командующий Первой Западной армией. Не взирая на критику большинства генералитета и общества, своим отступлением сохранил боеспособную армию и изменил соотношение сил с противником, значительно превосходившим русские войска в начале войны. Герой Бородинского сражения. В сентябре 1812 г. покинул армию. По возвращении, с февраля 1813 г., командующий 3-й армией, затем союзными русско-прусскими войсками. Кавалер ордена Св. Георгия 1-й степени за победу при Кульме. За взятие Парижа получил чин генерал-фельдмаршала непосредственно на месте сражения (единственный из российских фельдмаршалов). В последние годы жизни работал над новой тактикой боевых действий и вооружениями, покровительствовал работам по созданию первых русских боевых ракет. Трагическая судьба Барклая в 1812 году отражена в лучшем из того, что написано о нем, — в пушкинском «Полководце», с которым созвучны авторские высказывания в «Записках Бенкендорфа». [iii] Герцогство Варшавское — вассальное государство в наполеоновской империи. Образовано в результате Тильзитского мира в 1807 г. из польских земель, находившихся во владении Пруссии по условиям второго и третьего разделов Польши в 1792 и 1795 гг. В 1809 г. к герцогству Варшавскому были присоединены польские земли, отобранные у Австрии по Пресбургскому миру. Польские патриоты надеялись, что герцогство станет основой будущего восстановленного польского государства, но это не входило в планы Наполеона, который лишь эксплуатировал патриотические иллюзии. Герцогство Варшавское стало плацдармом для концентрации и развертывания небывалых по масштабам сил наполеоновской Великой армии перед вторжением в Россию. По решению Венского конгресса 1814—1815 гг. территория герцогства Варшавского снова отошла к Пруссии и Австрии, но часть ее была присоединена к царству Польскому в составе Российской империи. Под протекторатом трех государств была образована республика в Кракове с его округой. План Багратиона, изложенный в 1811 г. в письме Императору Александру I, заключался в том, чтобы сразу отдалить театр военных действий от пределов России вторжением на территорию герцогства Варшавского, где неприятель должен был быть разбит по частям прежде, нежели ему удастся сконцентрироваться. Этот смелый план был неисполним как из-за невыгодного для русских соотношения сил, так и по причинам общего политического свойства. Сам Багратион, излагая свой проект императору, писал, что это сугубо военный план, его автор — генерал, а не политик. Тем не менее элемент этого плана — выдвижение армии Багратиона из района зимней дислокации на Волыни к границам герцогства Варшавского в Западную Белоруссию — должен был дезориентировать неприятеля, безусловно знавшего о существовавших у русского командования планах кампании. Говоря о возможном вторжении армии Багратиона в Польшу, Бенкендорф свидетельствует, что русское командование затеяло своего рода игру с Наполеоном, показывая своими действиями, что готово следовать известным французскому командованию проектам, но не шло в их исполнении далее демонстрации намерений. Дебушировать (от франц. deboucher) — проникнуть, развернуться. В военной терминологии этим словом обозначалось движение войск из конкретного пункта в некотором общем (часто стратегическом) направлении. [iv] Граф Петр Христианович Витгенштейн (1768—1842) — в начале 1812 г. генерал-лейтенант, затем генерал от кавалерии, командир 1-го армейского(пехотного) корпуса Первой Западной армии. Усиленный дополнительными войсками — кавалерией и артиллерией, его корпус действовал как отдельная группа войск, защищая Петербург от наступления неприятеля из Белоруссии и Литвы. В нескольких сражениях сковал действия трех корпусов Великой армии (2-й —маршала Удино, 6-й — генерала Сен-Сира, 9-й — маршала Виктора). На заключительном этапе кампании группировка Витгенштейна, усиленная частью Финляндского корпуса Штейнгеля, Петербургским ополчением и резервными частями, была по структуре, численности и стратегической функции — небольшой армией. Витгенштейн заслуженно имел репутацию «спасителя Петрополя» (В. А. Жуковский). При переходе к наступательным операциям действовал менее удачно (на Березине), так же, как и в 1813 г., будучи главнокомандующим союзными армиями, в сражениях при Люцене и Бауцене. Затем отличился при Дрездене и Лейпциге, командуя корпусом. Оставил воинское поприще в чине генерал-фельдмаршала, получил княжеский титул (в 1835 г.). [v] Барон Карл Людвиг Август Пфуль (часто именуемый у разных авторов — Фуль) (1757—1826) — прусский военный теоретик. После разгрома Пруссии в 1806 г. перешел на русскую службу, генерал-майор. Был некоторое время в числе военных советников Императора Александра I. Автор известного плана войны с Францией, основанного на использовании укрепленного лагеря в Дриссе. Мнение, что план Пфуля был основой стратегии высшего русского командования в начале кампании вплоть до оставления Дрисского лагеря, нуждается в серьезной критической оценке. С 1816 г. был послом России в Нидерландах. [vi] План генерала Пфуля заключался в том, что Первая Западная армия, сконцентрировавшись в укрепленном лагере на Дриссе, должна была привлечь на себя удар неприятельской армии, а Вторая армия — действовать в это время на тыл и фланги и коммуникации противника. Проект не учитывал ни соотношения сил, ни возможных действий противника. Но все же были использованы элементы этого плана. Первая Западная армия смогла без чувствительных потерь сконцентрироваться. Но дожидаться, когда Наполеон эффектно уничтожит или возьмет ее в плен в ловушке, каковой являлся в этой ситуации Дрисский лагерь, русское командование не собиралось. Лагерь был сразу же забракован. Оставление русскими лагеря в Дриссе явно не входило в расчеты Наполеона — легкая победа ускользнула. С этого времени начинается яростное преследование французами армии Барклая, но кровавые арьергардные бои произошли уже на подступах к Витебску. Император Александр I мог отбыть из армии в Москву и в Петербург для мобилизации сил страны. Начальный этап войны был выигран — обе русские армии были сконцентрированы и шли к соединению, противник распылил силы и потерял время, фактически подчиняясь стратегической инициативе русских. Первая глава «Записок Бенкендорфа» в согласии с другими источниками свидетельствует в пользу подобного понимания событий начала войны, связанных с «планом Пфуля». [vii] Манифест Императора Александра I и приказ по армиям произвели сильное впечатление в войсках и в народе, отозвались и в «обществе», чему еще одно свидетельство — слова автора «Записок». Приказ по армиям был своего рода воззванием, он заканчивался словами, которые вряд ли могли принадлежать постоянному составителю подобных документов государственному секретарю адмиралу А. С. Шишкову (1754—1841). Возможно, их окончательная редакция (исправил или сам написал) принадлежит самому Императору: «Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу! Я с вами. На зачинающего Бог! Александр». Юный Пушкин вскоре напишет: Тебе, наш храбрый царь, хвала, благодаренье! Когда полки врагов покрыли отдаленье, Во броню ополчась, взложив пернатый шлем, Колена преклонив пред вышним алтарем, Ты браней меч извлек и клятву дал святую От ига оградить страну свою родную. Мы вняли клятве сей... («Александру», 1815 год) [viii] Представление о плане Императора Александра I на начало войны основывается на материале из ряда источников, в том числе и из «Записок» Бенкендорфа. План опирался на анализ действий Наполеона в прошедших войнах и знание психологии командующего Великой армией и лидеров его окружения. [ix] В публикации В. И. Харкевича в русском переводе вместо Слонима ошибочно назван Смоленск. [x] В Литве Наполеон не был встречен с тем энтузиазмом, на который рассчитывал. Литва не стала его базой и плацдармом в войне с Россией. [xi] Князь Александр Борисович Куракин (1752—1818) — видный дипломат эпохи императоров Павла I и Александра I. До образования министерств в 1802 г. возглавлял Коллегию иностранных дел. Посол во Франции в 1808— 1812 гг. Его «нота» — представление о выдаче паспорта для отбытия из Парижа после того, как все русские мирные предложения были отвергнуты, — не являлась объявлением войны. Любой посол, когда его миссия завершалась неудачей, как правило, отбывал на родину. [xii] Александр Дмитриевич Балашов (1770—1837)— генерал-адъютант, министр полиции в 1811—1819 гг. Член Государственного совета. Сразу по получении известия о начале вторжения был послан императором Александром I к Наполеону для переговоров о прекращении военных действий. Участник зарубежных походов в составе свиты императора Александра I, выполнял дипломатические поручения. Свидетельство А. X. Бенкендорфа о том, что Александр I предвидел бесплодность миссии Балашова и расценивал ее лишь как демонстрацию своей воли к миру перед лицом общественного мнения в России и Европе, противоположно распространенной трактовке: русский царь в страхе перед Наполеоном униженно просит грозного противника удалиться. [xiii]
Против Витгенштейна был направлен 2-й
армейский корпус маршала Уди-но,
поддержанный вскоре 6-м (баварским)
корпусом. Их попытки открыть путь
через Полоцк на Петербург, сокрушив
корпус Витгенштейна, не имели успеха. Николя Шарль Удино (1767—1847) — герцог Реджио, маршал Франции. потерпел поражение от Витгенштейна в трехдневном сражении под Клястицами (18—20 июля 1812 г.). Был ранен и сдал командование командиру 6-го корпуса генералу Гувиону Сен-Сиру. [xiv] Король Вестфальский — Иероним (Жером) Бонапарт (1784—1860), младший брат Наполеона. В начале кампании возглавлял группу войск из трех пехотных и кавалерийского корпусов (ок. 80 тыс. человек), направленную против Второй Западной армии Багратиона. Действовал неудачно, был отстранен от командования. Отбыл в Кассель, а в октябре 1813 г. бежал во Францию. [xv] Луи Николя Даву (1770—1823) — герцог Ауэрштедтский, князь Экмюльский, маршал Франции, товарищ Наполеона по военной школе в Бриенне. Один из самых даровитых военачальников Наполеона. В кампанию 1812 г. командовал 1-м армейским корпусом Великой армии, ее самым крупным тактическим соединением. Сменил Жерома Бонапарта во главе группы войск, направленной против Багратиона. Опередил его в Минске, затем в Могилеве, но не смог ни уничтожить Вторую Западную армию, ни воспрепятствовать ее соединению с Первой армией Барклая де Толли. При Бородине также действовал против Багратиона, был контужен. Известен своей жестокостью, проявленной и в занятой Москве. [xvi] Граф Матвей Иванович Платов (1751—1818) — генерал от кавалерии, атаман казачьего Войска Донского. В 1812—1814 гг. — командир Донского казачьего корпуса. Участник штурма Измаила (1790 г.). Участник почти всех войн России в конце XVIII — начале XIX вв. В начале кампании 1812 г. прикрывал отступление Второй Западной армии. Победитель французской кавалерии в арьергардных боях при Мире и Романове. Его войска отличились при преследовании отступающей Великой армии и в заграничном походе 1813—1814 гг. [xvii] Автор имеет в виду бой под Миром (27—28 июня 1812 г.) — крупный арьергардный бой Второй Западной армии. Несколько полков Казачьего корпуса Платова совместно с армейской кавалерией разгромили польскую уланскую дивизию генерала Рожнецкого, особенно пострадала бригада генерала Турно: три ее полка были почти уничтожены. [xviii] Маркиз Филиппе (Филипп Осипович) Паулуччи (1779—1849) — итальянец, уроженец Модены. На русскую службу принят из австрийской в 1807 году в чине полковника. Участник войн с Турцией в 1807 г. (адъютант главнокомандующего генерала И. И. Михельсона) и с Швецией в 1808— 1809 гг. В 1808 г. — генерал-майор, орден Св. Георгия 4-й степени за отличие в боях в Финляндии. В 1810 г. — генерал-квартирмейстер русских войск на Кавказе, в 1811 г. — за покорение Дагестана награжден орденом Св. Георгия 3-й степени; назначен главнокомандующим в Грузии. В 1812 г. — генерал-адъютант, назначен начальником штаба Третьей, затем Первой Западной армии. На последнем посту пробыл всего около недели. После оставления Первой армией укрепленного лагеря в Дриссе был заменен А. П. Ермоловым и назначен генерал-губернатором в Лифляндию и Курляндию, успешно действовал против корпуса маршала Макдональда под Ригой, вел сепаратные переговоры с командиром вспомогательного прусского корпуса генералом Йорком. Перейдя в наступление, взял город Мемель (Клайпеда). Главным в его деятельности после войны было восстановление разрушений в городах Лифляндии и Курляндии и нормализация жизни их населения после изгнания оккупантов. Занимался делом освобождения крестьян Прибалтики от крепостной зависимости (1819 г.). Генерал от инфантерии в 1823 г. В 1829 г. покинул Россию и стал командующим армией королевства Сардинии и Пьемонта. [xix] Незаурядные военные способности Императора Александра I признают даже те историки, кто питает к нему искреннюю антипатию. Личное мужество его неоспоримо — орден Св. Георгия IV степени за Аустерлиц, где он, как простой офицер, отступал в рядах полков четвертой колонны своей армии; в сражениях при Дрездене, Лейпциге, Фер-Шампенуазе, под Парижем также проявил воинскую доблесть. Менее известно о нем как об авторе плодотворных стратегических идей. Ему принадлежат: не выполненный полностью план окружения Великой армии на Березине; идея маневрирования и концентрического сближения союзных армий перед Лейпцигским сражением, что неизбежно привело к поражению Наполеона; инициатива (совместно с Князем П. М. Волконским) решившего судьбу кампании 1814 года и всей войны победного марша на Париж. После Аустерлица Александр не считал себя способным к деятельности полководца, но в 1813 году со времени Дрезденского сражения был не только главой антинаполеоновской коалиции, но и фактически возглавлял ее вооруженные силы. Таланты Александра-политика и дипломата своеобразно проявились в военной сфере. Его военные идеи сходны с политической интригой, с дипломатической игрой. Бенкендорф вполне достоверен — позже император был лучшего мнения о своем военном даровании. В 1814 г., сразу по вступлении в Париж, в беседе с А. П. Ермоловым Александр не без иронии заметил: «Ну, что, Алексей Петрович? Теперь-то в Петербурге не будут меня считать за простачка?» [xx] Бенкендорф не прав: к этому времени Жером Бонапарт уже давно был отстранен от командования и уехал в Кассель. У Могилева, как и в Минске, Багратиона опередили авангардные части войск маршала Даву. Эта крупная ошибка говорит о том, что текст «Записок» создавался спонтанно, не был автором выверен. [xxi]
Николай Николаевич Раевский (1771—1829) —
один из прославленных военачальников
1812 года. Состоял в родстве с князем Г. А.
Потемкиным и М. В. Ломоносовым.
Участник всех войн России с 1787 по 1815 гг.
В 1812 г. — генерал-лейтенант, командир 7-го
армейского(пехотного)корпуса в
составе Второй Западной армии. Герой
боя под Салтановкой, где лично, вместе
с сыновьями, возглавил одну из атак;
сражений при Смоленске и Бородине. В1813—1814
гг. — генерал от кавалерии, командир
гренадерского корпуса под Лейпцигом и
в других сражениях. Младшему сыну
генерала — Николаю Николаевичу
Раевскому-младшему — посвящены
стихотворение Пушкина «Андре Шенье» и
поэма «Кавказский пленник». Бой под Салтановкой, деревней южнее Могилева, происходил 11 июля 1812 г. 7-й корпус Раевского должен был выбить из Могилева авангард корпуса Даву, но уже у Салтановки встретил многочисленного противника на неприступной позиции. В то время как Раевский яростно, но безуспешно атаковал позицию Даву, Багратион получил сообщение Барклая о движении его армии. Багратион сразу же превратил бой в арьергардный, так как необходимость в прорыве через Могилев отпала. В последующие дни Даву напрасно ждал продолжения русских атак, тогда как Багратион переправил армию через Днепр и ушел на соединение с Барклаем. [xxii]
А. X.
Бенкендорф неверно указывает время,
когда король Жером был отослан в
Германию. Это произошло ранее (см. прим.
20). [xxiii] Граф Петр Петрович фон дер Пален 2-й (1778—1864) — сын графа Петра Алексеевича (Петера Людвига) фон дер Палена, вдохновителя заговора против императора Павла I и инициатора его убийства 11 марта 1801 г. В 18 лет участвовал в Персидском походе, в 20 лет — полковник, в 22 года — генерал-майор, шеф Каргопольского драгунского полка. В кампанию 1806—1807 гг. проявил талант и храбрость выдающегося кавалерийского генерала, награжден орденами Св. Георгия 4-й и 3-й степеней. В 1812 г. — командир 3-го кавалерийского корпуса в составе Первой Западной армии. С большим искусством командовал кавалерией арьергарда армии Барклая. Из-за болезни отбыл из армии после сражения при Смоленске, вернулся в конце кампании. Генерал-лейтенант. В 1813 г. отличился во многих сражениях, особенно при Бауцене и Лейпциге, в 1814 г. — при Бриенне, Фер-Шампенуазе и под Парижем (орден Св. Георгия 2-й степени). Затем командовал кавалерийскими корпусами, в 1823 г. вышел в отставку. В царствование Николая I вернулся на службу и получил чин полного генерала (от кавалерии), назначен генерал-адъютантом. Участвовал в войне с Турцией в 1828—1829 гг. и в Польше в 1831 г. С 1834 г. был членом Государственного и Военного советов, с 1847 г. — инспектором всей кавалерии. [xxiv] Рассказывая о действиях Петра Палена, Бенкендорф не пишет о больших арьергардных боях под Островно и Витебском 13 и 14 июля 1812 г. Тогда войска генерал-лейтенантов А. И. Остерман-Толстого и П. П. Коновницына сдержали напор крупных авангардных сил Великой армии, что позволило армии Барклая продолжить отход к Смоленску. Эти события опущены автором «Записок», очевидно, потому, что тогда он не был даже косвенным их свидетелем, ибо уже отбыл из армии по новому назначению в Смоленск. [xxv] Бухарестский мир, итог победного окончания войны с Турцией, был заключен 16 мая 1812 г. К Российской империи была присоединена Бессарабия, признаны право России на защиту христианского населения в Османской империи и ее влияние в придунайских княжествах. Сербия получила статус автономии«под покровительством России». [xxvi] Светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов Смоленский (1745—1813) — великий полководец и выдающийся- дипломат. Участник екатерининских войн с Турцией и герой штурма Измаила в 1790 г. В конце 1805 г. исключительным по искусству маршем с боями вывел свою армию из-под удара главных сил Наполеона, спас ее от окружения и разгрома. Будучи главнокомандующим, под Аустерлицем не выступил против навязанной союзниками-австрийцами диспозиции сражения, которое было проиграно. В конце русско-турецкой войны 1806—1812 гг. возглавил русскую армию, нанес сокрушительное поражение турецким войскам, окружил и принудил к капитуляции, а Турцию к переговорам и заключению Бухарестского мира, столь необходимого и выгодного России, когда она была в ожидании наполеоновского нашествия. За окончание войны с Турцией Кутузов получил титул Светлейшего Князя. С 8 августа 1812 г. — главнокомандующий всеми армиями. За Бородинское сражение получил чин генерал-фельдмаршала. Высший подвиг Кутузова — решение об оставлении Москвы. Переведя армию марш-маневром с Рязанской дороги на Калужскую, к Тарутино, фактически выиграл кампанию 1812 года, ибо не только прикрыл южные губернии и обеспечил армии возможность отдыха, переформирования и пополнения, но и занял позицию в тылу возможного движения Великой армии из Москвы на Петербург и тем самым сделал его невозможным; принудил Наполеона сначала к бездействию, а затем и к гибельному отступлению. При преследовании Великой армии стремился беречь свои войска, что встретило непонимание и трактовалось как медлительность. Его порицали за недостаток энергии и воли, но он со славой закончил кампанию и перенес боевые действия на территорию Германии, и здесь стремительностью движения отдалил основные события кампании 1813 года от русских границ. Кавалер ордена Св. Георгия 1-й степени за изгнание неприятеля из России. [xxvii] Генерал-адъютант Ф. Ф. Винценгероде формировал под Смоленском «обсервационный» корпус из запасных эскадронов и батальонов. Но ко времени, когда две Западные армии должны были соединиться, поручение Винценгероде было изменено. Части корпуса пошли на пополнение прибывших в Смоленск армий, а Винценгероде возглавил отдельный кавалерийский отряд, «летучий корпус», с целью рейда в Белоруссию для установления связи с корпусом Витгенштейна и прикрытия северного фланга соединенных русских армий. Командование авангардом отряда было поручено Бенкендорфу. [xxviii] Дмитрий Петрович Неверовский (1771—1813) — герой войны 1812 г. Участник войн с Турцией, в Польше, с Францией. В 1812 г. — генерал-майор, шеф Павловского гренадерского полка, командир 27-й пехотной дивизии, во главе которой прославился героическим сопротивлением прорывавшемуся к Смоленску авангарду Великой армии. Несмотря на многократное превосходство французской кавалерии, дивизия Неверовского своим мужеством и стойкостью позволила соединенной русской армии первой занять Смоленск. Подвиг Неверовского под Красным почти не имеет сравнений в военной истории и снискал ему и его солдатам славу и уважение обеих противоборствующих армий. А. X. Бенкендорф был в это время с отрядом Винценгероде в Белоруссии, поэтому неудивительно, что он совершает ошибку: понаслышке сообщает о бое под Красным как об арьергардном бое Второй Западной армии Багратиона на пути к Смоленску, тогда как это событие относится ко времени после соединения двух русских армий и завершает неудавшуюся попытку русских армий перейти в наступление. Позднее Неверовский во главе своей дивизии геройски сражался на Шевардинском редуте и на Багратионовых флешах в Бородинском сражении, при Малоярославце. Генерал-лейтенант. Был смертельно ранен в сражении при Лейпциге. [xxix] Соединением двух русских армий в Смоленске завершился первый этап войны. Подобный итог был большим стратегическим успехом, хотя в начале кампании не предполагали, что армии смогут соединиться на таком значительном удалении от западной границы России. Успех на начальном этапе обусловил требования перехода к наступлению, что было преждевременным. Это хорошо понимал Барклай де Толли, но должен был начать наступление, в котором летучему корпусу Винценгероде отводилась значительная роль. Стечением обстоятельств Барклай был вынужден продолжить отступление. Несмотря на клевету, интриги и противодействие, он выдерживал линию на сохранение армии для предстоящего решающего противостояния, когда противник исчерпает свой наступательный порыв и свои ресурсы, когда соотношение сил изменится. [xxx] Сражение под Смоленском 4 и 5 августа 1812 г., в котором участвовали с русской стороны только отдельные корпуса и дивизии, отличалось невиданным упорством и кровопролитием. Русские войска потеряли свыше 10 тыс. человек, французские — около 15 тыс. Сохраняя армию, Барклай увел ее из горящего Смоленска, не позволил Наполеону развить сражение в генеральное, чем вызвал резкое недовольство собой в войсках, от генералитета до солдат. Бенкендорф ничего не говорит о предшествовавшей сражению попытке общего наступления, только о рейде в Белоруссию. [xxxi] Рейд отряда Винценгероде в занятую французами Белоруссию не привлек должного внимания историков войны 1812 года и не изучен. Бенкендорф излагает задачи, поставленные отряду в полном согласии с тем, что пишет об этом Барклай де Толли («Изображение военных действий 1812 года». СПб., 1913,с. 8—9,13). По проявленному мужеству, боевому искусству и результатам в ряд с этим рейдом невозможно поставить действия иных «летучих» отрядов, кроме рейда отряда графа А. И. Чернышева через всю оккупированную Белоруссию от армии адмирала Чичагова к Витгенштейну осенью 1812 года. «Записки Бенкендорфа» — основной источник по истории этой экспедиции. Заметим, что наступление Винценгероде в Белоруссию планировалось Барклаем как часть общей наступательной операции и только из-за ее срыва это наступление стало выглядеть как автономное действие, только как рейд. [xxxii] 4-й армейский (франко-итальянский) корпус был в Великой армии вторым по численности после 1-го корпуса маршала Даву и единственным, включавшим, кроме армейских частей, элитные части — итальянскую пешую и конную гвардию с их артиллерией. Его командующий — вице-король Италии, герцог Лейхтенбергский, принц Эжен Богарне (1781—1824), пасынок Наполеона, сын Жозефины Богарне. Проявил незаурядные военные способности в кампаниях 1800 и 1809 гг. На исходе 1812 г. после бегства из России Наполеона и отъезда Мюрата в Неаполь возглавил остатки Великой армии и войска в Германии. Затем сражался в Италии с австрийцами. Зять баварского короля, Богарне после капитуляции Парижа удалился в Баварию и отошел от политики. Его сын, герцог Максимилиан Лейхтенбергский, был женат на Великой Княжне Марии Николаевне, дочери императора Николая I. [xxxiii] Бенкендорф скромно пишет о подвиге его малой «партии», как тогда называли подобные небольшие временные соединения. Со своими 80 казаками он прошел через занятую противником территорию, не теряя связи с Винценгероде, и установил связь отряда и всей армии Барклая с корпусом графа Витгенштейна, преградившим неприятелю путь на Петербург за Полоцком. [xxxiv] Предположение о том, что публикация в «Военном журнале» 1817 г. является адаптацией «Записок», выполненной редактором, возможно на основании следующего наблюдения: вместо этого и последующего абзацев Федор Глинка поместил следующее: «Полковнику Бенкендорфу послал он тогда же через одного жида приказ следовать безостановочно для соединения с ним». Автор всюду указан в третьем лице. Но все же вероятнее наличие сокращенной авторской версии на французском языке для «Военного журнала». Скорее всего, именно она была опубликована в «Бумагах Щукина», т. VII, 1903, с. 249—256. [xxxv] Два последних абзаца (с купюрой слов: «поддонки польского дворянства»)приведены Е. В. Тарле в его книге «Нашествие Наполеона на Россию. 1812год» (М., 1938, с. 175). Это единственное обращение к «Запискам Бенкендорфа» в советскую эпоху. Все сказанное Бенкендорфом подтверждают мемуары французских авторов. О чудовищном угнетении и нищете населения Литвы и Белоруссии чающими свободы польскими помещиками свидетельствует и Карл фон Клаузевиц в одном из писем к супруге, служащих приложением к его книге «1812 год» (М., 1937, с. 161). [xxxvi] На пути отряда Винценгероде было село Самойлове Гжатского уезда Смоленской губернии. Хозяйкой его была княгиня Александра Петровна Голицына, урожденная Протасова (1774—1842), воспитанница своей тетки Анны Петровны Протасовой, любимой камер-фрейлины Императрицы Екатерины II; вдова князя Алексея Андреевича Голицына (1767—1800). Любопытные подробности имеются в «Записках декабриста» С. Г. Волконского, который был дежурным офицером при командире отряда и состоял тогда с автором «Записок» в дружеских отношениях. «Другая стычка, уже полным отрядом, была в селе Самойлове, принадлежащем тогда княгине Голицыной, известной в Петербурге под названием Princesse Alexis. Тоже чрез крестьян узнал Винценгероде, что там вестфальцы грабят и причиняют неистовства. Полным отрядом пустились мы туда на риск. Французы, сторожившие себя, узнавши о нашем приближении, отступили, но мы там еще застали малый отряд, не успевший отступить; разбредших перехватили, но человек сто вестфальцев заперлись близ господского дома, в особенное жилое строение, и нами окруженные, на наше предложение сдаться не соглашались и, стрелявши по нас, убили и ранили несколько казаков. Надо было кончить с ними, и Винценгероде велел спешить два эскадрона драгун, примкнуть штыки и идти на приступ. Храбрые драгуны с спешившимися казаками вломились в строение, и началась там резня раздраженными нашими драгунами и донцами, потерявшими упорством неприятеля несколько товарищей... Наш отряд переночевал в Самойлове, и мы могли обсудить зверские поступки неприятеля с безоружными жителями, бесполезный грабеж в господском доме и поругание святынь в церкви. И такое святотатство во многих местах, посещенных французами, нам встречалось. При этом горестном зрелище были и сцены смеха: княгиня Голицына, давно уже перешедшая в католицизм, всегда жила в Самойлове летним временем, окруженная французскими аббатами. Простонародие убеждено было, что эти аббаты навели на Самойлове французскую рать, и в горе своем вопияли: «А вот тебе, княгиня, и аббат Никол, и аббат Саландр, и аббат Мерсье», а они все были моими наставниками (декабрист Князь Сергей Волконский учился в пансионе аббата Николя, как и Бенкендорф, — П. Г.) и эти восклики невольно возбуждали во мне смех. Про Самойлове расскажу еще одно обстоятельство: ночевавши там и зная, что, вероятно, на днях, после нашего отступления, займут его французы, Бенкендорф и я на память взяли, как дань, рисунки, висевшие на стене; но впоследствии княгиня уверяла, что мы оба во главе с подчиненными грабили ее жилище» (С. Г. Волконский. «Записки декабриста». СПб, 1902, с. 176—178.). Княгиня А. П. Голицына в 1818 г. открыто перешла в католичество, уехала во Францию, в 1826 г. стала монахиней ордена du Sacrecceur, миссионерствовала в Луизиане (США). Имела четырех сыновей и дочь, из коих только двое сыновей остались в православии. Составила сборник молитв и религиозных стихов на французском языке. Скончалась на родине, в Петербурге. [xxxvii] Полное и глубокое осмысление Бенкендорфом итогов Бородинского сражения можно поставить в ряд с самыми авторитетными суждениями по этому непростому вопросу. Именно Бородино, утверждает Бенкендорф, «навсегда поколебало силу Наполеона». Автор «Записок» не приписывает победу ни одной из сторон, но отмечает, что урон, нанесенный Великой армии при Бородине, был для нее невосполним. Следовательно, в общем стратегическом аспекте кампании итог Бородина был в пользу Русской армии. Бенкендорф не рассматривает Бородино как «обычное» сражение и не обращает внимания на количество и соотношение потерь. Его оценка результатов Бородинского сражения разнится с мнением большинства зарубежных историков, воспринявших трактовку Наполеоном самого понятия «сражение» как некоего подобия военно-спортивного соревнования с соответствующими количественными показателями для определения победителя. В сражении при Бородине погибли два генерала, братья Тучковы: Николай Алексеевич Тучков 1-й (1761—1812) — генерал-лейтенант, командир 3-го пехотного корпуса. Участник войн с Францией в 1799, 1806—1807 гг., войны с Швецией в 1808—1809 гг. Смертельно ранен во время успешной контратаки батареи на крайнем левом фланге русской армии, которую защищал его корпус. Скончался в Ярославле, похоронен в Толгском монастыре. Александр Алексеевич Тучков 4-й (1777—1812) — генерал-майор, шеф Ревельского пехотного полка, командир бригады в составе 3-й пехотной дивизии, пришедшей в критический момент с крайнего левого фланга к «флешам Багратиона». Тучков 4-й со знаменем в руках возглавил атаку своих солдат и был сражен, когда вошел с ними в укрепление. Тело его не было найдено. На месте его гибели вдовой генерала воздвигнут храм Спаса Нерукотворенного — первый памятник героям Бородина. Позднее там же возник Спасо-Бородинский монастырь, первой настоятельницей которого стала игумения Мария (Тучкова). Скорее всего, Бенкендорф подразумевает младшего из братьев Тучковых. Граф Александр Иванович Кутайсов (1784—1812) — младший сын Ивана Павловича Кутайсова, известного фаворита императора Павла I. С ранних лет проходил воинскую службу. В 15 лет — артиллерийский офицер, адъютант графа А. А. Аракчеева. Самый крупный талант среди артиллерийских командиров. Кутайсов с блеском его проявил в кампанию 1806—1807 гг. В 1812 г. в чине генерал-майора был начальником артиллерии Первой Западной армии. Под Бородиным отдал знаменитый приказ со словами «...артиллерия должна жертвовать собой...». Погиб во время контратаки перед «батареей Раевского». Его тело не было найдено, как и тело Тучкова 4-го. Один из образованнейших людей своего времени. Знал шесть языков, писал русские и французские стихи, занимался переводами, был превосходным рисовальщиком. Известны его письма, отличающиеся классической красотой стиля и благородной возвышенностью содержания. [xxxviii] Ведет (от франц. vedette) — пост конного караула, а также сам конный отряд, назначенный для несения сторожевой службы. [xxxix] Василий Дмитриевич Иловайский 12-й (1785—1860). Один из самых талантливых казачьих командиров в войне1812—1814 гг. Участник кампании1806—1807 гг. в Восточной Пруссии. Уже тогда проявил себя в качестве командира отдельных казачьих отрядов. В 1809 г. за сражение с турками при Батине награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1810 г. — полковник. В1812 г. — командир одного из казачьих полков армии Багратиона. Отличился в бою при Романове. Затем состоял в отдельном отряде Ф. Ф. Винценгероде, командовал бригадой. 10 октября 1812 г. во главе своего полка первым вошел с боем в оставляемую неприятелем Москву. Был произведен в генерал-майоры. В1813—1814 гг. сражался при Люцене, Бауцене, Кульме, Лейпциге, Ганау, Фер-Шампенуазе, под Парижем. Под Кульмом взял в плен генерала Вандамма и его штаб. За Ганау награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. С 1823 г. был наказным атаманом Донских казачьих полков, прикомандированных к Кавказскому корпусу. В 1826 г. — генерал-лейтенант. С 1840 г. — в отставке. [xl] Бенкендорф ошибочно называет подмосковную деревню Черепкове —Черенково. В этой деревне, исторически связанной с известным своим храмомXVII века соседним селом Троице-Лыково, хранилось предание о захоронении рядом с ним умерших от ран участников боя при Звенигороде, вывезенных казаками. Деревня и остатки часовни, которую некогда почитали памятной, уничтожены в 1984 году. На их месте ныне расположен известный кардиологический центр. [xli] В отсутствие Винценгероде в отряде оставался один генерал И. Д. Иловайский 4-й. Оцифровка и вычитка - Константин Дегтярев, 2003 Публикуется
по изданию: Записки Бенкендорфа. 1812 год.
Отечественная война. 1813 год. |