|
И.О. Тарнава-Боричевский[i] АРАКЧЕЕВ И ШУМСКИЙ В последние годы много было писано об Аракчееве и Шумском[ii]. Писали люди, близко знавшие Аракчеева, но как будто недосказывали чего-то; однажды Настасья Федоровна Минкина названа даже Шумскою, как никогда не называлась, да и называться не могла, как увидим ниже. Неизвестно также, кто действительно был флигель-адъютант Шумский и по какой причине лишился этого почетного звания. Я не знал лично ни Аракчеева, ни Шумского. Скажу об них то, что слышал от свидетелей самых достоверных. <...> В 1839 году я поступил на службу к графу Клейнмихелю столоначальником в инспекторский департамент Военного министерства. Помощником моим оказался старичок Михаил Панфилович Ефимов, чином губернский секретарь. На вид ему было лет 70; но, по всем соображениям, столько быть не могло, иначе он родился бы около 1770 года и служил бы еще при Екатерине II, о чем он никогда не говорил; значит, его измяли и состарили не годы, а обстоятельства жизни. Ефимов едва ноги таскал, но приходил на службу ранее других; несмотря на старость, писал как чистописец; все дела своего стола, одного из труднейших, знал в совершенстве; по всем делам составлял бумаги вполне удовлетворительно. Ознакомившись, я узнал следующее: Ефимов служил при лице Аракчеева в звании писаря, но, к несчастию его, был графским докладчиком. Прошу припомнить, что значил Аракчеев и что пред ним писарь. Несчастный писарь Ефимов, как докладчик, был при нем день и ночь, всегда на тычку, всегда в загоне, всегда в опасении розог, разжалованья, ссылки. В то же время молодой поручик Клейнмихель был адъютантом Аракчеева; страдал он в канцелярии вместе с Ефимовым и часто, заваленный письменною работою, которая всегда была на срок, засыпал там же. В таком случае Ефимов приносил ему свою подушку. Ниже увидим, что эти услуги были спасением Ефимова. Однажды я спросил Ефимова: «Как это, Михаил Панфилович, вы, служа при лице Аракчеева, не были произведены в чин?» - В чин? — ответил он. — При Аракчееве? Да об этом нельзя было и думать, нельзя было и во сне грезить. За десятилетнюю верную службу он разжаловал меня в солдаты без выслуги. Когда именно случилось это, теперь не припомню; но дело было так: на Аракчеева, как говорится, нашел худой стих; долгое время был не в духе; на докладчика Ефимова, как ближайшее лицо, изливалась вся желчь. Приведенный в отчаяние, не видя возможности выйти из беды (ибо куда можно было уйти от Аракчеева?), Ефимов, по натуре русского простолюдина, запил. Аракчеев разжаловал его в солдаты без выслуги и сослал в новгородские поселения. В подобных случаях предварительно давалось сто лозанов. Как ему жилось после того, сам он не говорил, а я совестился спросить; но, вероятно, он успокоился и обжился, потому что женился. Служил по писарской части где-то в 3-й гренадерской дивизии. Пока Аракчеев властвовал, никто не смел вступиться за несчастного Ефимова, даже и сам Клейнмихель, уже бывший начальником штаба военных поселений. После Клейнмихель распорядился произвести Ефимова в писаря. В польскую войну[iii] он был в штабе 3-й гренадерской дивизии; получил крест Virtuti militari[iv]; a после войны Клейнмихель не только произвел его за отличие в чин, но и взял в инспекторский департамент прямо помощником столоначальника, тогда как и коллежские асессоры служили чиновниками для усиления. Это значит, что Ефимов из писарского оклада —10 или 12 рублей в год, с прибавкою амуниции и пайка, — шагнул на оклад 1700 рублей. Дистанция огромного размера! По этому случаю пусть судят о Клейнмихеле — помнил ли он давние услуги. Если по тому, что я сказал о Ефимове, он может быть достоверным свидетелем об Аракчееве и Шумском, то нужно дать веру и тому, что он рассказывал мне об них. Вот сущность его рассказа. Настасья Федоровна была жена грузинского крестьянина, кучера[v]. Когда Аракчеев возвысил ее до своей интимности, то мужа она трактовала свысока: за каждую вину, за каждую выпивку водила на конюшню и приказывала при себе сечь. Желая привязать Аракчеева к себе неразрывными узами, старалась забеременеть, но все усилия были напрасны. Тогда она ударилась в другую хитрость: узнав, что беременна крестьянка или солдатка — теперь не помню — по фамилии Лукьянова, Настасья, уже всесильная барыня в Грузине, приказала Лукьяновой, как только родится дитя, окрестить и принести к себе; а сама стала носить подушку, увеличивая ее по времени. Аракчеев был очень рад в ожидании потомства. Лукьянова родила мальчика; окрестили его именем Михаила. Вслед за тем Настасья разрешилась от мнимой беременности сыном, а в кормилицы взята Лукьянова. У Аракчеева все делалось по рапортам и предписаниям. Поэтому сам же Ефимов по приказанию Настасьи Федоровны написал рапорт куда следовало от имени Лукьянова, что «новорожденный сын мой Михаил Лукьянов волею Божиею помре». Настасья Федоровна приказала протоиерею похоронить никогда не умиравшего младенца — и похоронили гробик пустой. А у Настасьи Федоровны явился сын, крещенный также именем Михаила, к полному удовольствию Аракчеева. Очень странно, что простая баба успела обмануть такого человека, как Аракчеев; но так было: когда Бог захочет наказать, то отнимет разум. Мишенька рос как все дети-баловни. Настасья Федоровна с ним соединяла всю свою судьбу, или, иначе, привязанность Аракчеева. Все это обходилось домашним образом, пока не потребовалось Мишеньку вывести в люди, как хотелось Аракчееву. Первое дело: нужно сделать его пажом и камер-пажом. Для этого надобно быть дворянином. Вот тут точка препинания; однако нашли средство. Литва и Польша известны дворянами, которых отцы никогда дворянами не были, сами они ничего не заслужили, а большею частию и вовсе не служили. Для получения дворянства без заслуг были два пути. 1) Король имел право в промежуток сеймов жаловать несколько человек дворянством по своему усмотрению. Они назывались kieszonkowa szlachta — карманные дворяне. Но короля в Польше уже давно не существовало[vi]. 2) В Литве была фабрикация фальшивых дворянских бумаг. В Минской губернии в г. Слуцке адвокат Талишевский за 40 или 50 рублей давал документы на дворянство, какие угодно. Он весьма хорошо знал подписи и печати польских королей и пользовался своим искусством для составления документов, какие были нужны; потом носил те документы в сапоге, пока пожелтеют, для вида древности, и тогда уже пускал их в обращение. Граф Ржевуский в романе «Listopad»[vii] рассказывает, каким образом в Литве расплодились графы, которых там никогда не существовало, а были только князья из рода Гедимина[viii] и шляхта, т.е. дворяне. В Литве было много цыган; над ними с незапамятных времен был общий начальник, который носил титул цыганского короля и жил в городе Мире[ix] (теперь местечко). В цыганской администрации он подписывался: Kröl, т.е. король. После это звание и подпись запрещены. Последним цыганским королем был Ян Марцинкевич. Имя Яна носил действительный король польский, известный герой Ян Собеский[x]. Охотники до графского достоинства, чтобы иметь какой-нибудь документ, покупали патент на графство у Марцинкевича, который подмахивал: «Круль Ян». В такую обетованную землю для получения не только дворянства, но и графства Аракчеев послал генерала Бухмейера добыть дворянство для Мишеньки. Бухмейер привез бумаги дворянства Михаила Шумского[xi]. Ефимов говорил, разумеется, со слов других, что это были бумаги, купленные у кого-то из Шумских на имя умершего родственника Михаила; но я думаю иначе: Бухмейер знал, куда ехал, и потом ему гораздо легче было купить какие угодно бумаги у Талишевского или подобного артиста. Купил — и концы в воду; а входить в сношение с действительными Шумскими, которые суть настоящие, богатые помещики в Минской губернии, не совсем ловко, да и нельзя избежать огласки больше или меньше, хоть бы в самом роде Шумских; притом еще нужно, чтобы был недавно умерший Михаил. А пускать из-под руки молву так, как передавал Ефимов, было гораздо выгоднее: у Мишеньки были настоящие дворянские бумаги, хоть и чужие, а не поддельные. Так или иначе, но в Грузине явился польский дворянин Михаил Шумский. Затем сделать его пажом и произвесть в свое время в офицеры и даже пожаловать в флигель-адъютанты Аракчееву было нетрудно. Шумский был человек счастливых дарований, но пьяница. Числился в артиллерии, но командовал ротою в Аракчеевском полку. Часто был в Петербурге и сопровождал Аракчеева в Грузино. В одной коляске обыкновенно ехал Аракчеев с Клейнмихелем, а в другой Шумский с Ефимовым. Последняя выезжала со двора несколькими минутами позже, для того чтобы Шумский успел захватить ящик с вином. В первый раз Ефимов испугался; но Шумский сказал ему: «Чего боишься? Аракчеева? Не бойся: он дурак!» Пьянство Шумского дошло до того, что однажды, когда он был в карауле на дворцовой гауптвахте, Аракчеев заехал посмотреть, все ли в порядке, и застал его совершенно пьяным и раздетым. Тотчас вытребовал офицера из 1-го Преображенского батальона, а Шумского, будто бы внезапно заболевшего, увез с собою. Много проказ сходило с рук Шумскому. Погубил его вот какой случай: пьяный, он пришел в театр, в кресла; принес с собою взрезанный арбуз, рукою вырывал мякоть и ел. Перед ним сидел плешивый купец. Опорожнив арбуз от мякоти, Шумский нахлобучил его на голову купца и на весь театр сказал: «Старичок! вот тебе паричок!» Купец ошеломел; но когда освободился от «паричка» и, обернувшись, увидел перед собою смеющегося пьяного офицера, то так же громко воскликнул: «Господи! Что же это? Над нами, купцами, ругаются публично». В театре произошла суматоха, Шумского арестовали; от Государя утаить нельзя было — и Шумский послан на Кавказ в бывший тогда гарнизонный полк. По смерти Аракчеева он вышел в отставку, поступил в гражданскую службу, но за пьянство уволен; затем бродил из монастыря в монастырь в качестве послушника, ради куска хлеба, и умер, говорят, в кабаке. Вот что слышал я от Ефимова, по своей печальной должности в течение многих лет бывшего весьма близким лицом к Аракчееву.
[i] Тярнава-Борнчевскнй Иван Петрович (1810-1887) - сын священника, учился в Минской духовной семинарии и Киевской академии; с 1835 г. служил в Департаменте путей сообщения и публичных зданий, впоследствии директор канцелярии Министерства путей сообщения (1860). С 1837 г. публиковал в «Журнале Министерства народного просвещения», «Санкт-Петербургских ведомостях» и других периодических изданиях статьи по широкому кругу вопросов: история епархий, биографии иерархов, описания монастырей, языкознание, историческая география, статистика и пр. Заметка печатается по: PC. 1878. № 1. С. 180—184 (недатированное письмо автора к П.И. Бартеневу с просьбой поместить очерк в «Русском архиве» см.: РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 1. №814). [ii] Шумский Михаил Андреевич (1803—1851) - воспитанник А.; учился в Главном немецком училище при лютеранской церкви св. Петра (Петершуле), в частном пансионе пастора Коллинса, затем в Пажеском корпусе (в феврале 1820г. получил звание камер-пажа); с марта 1821 г. прапорщик лейб-гвардейской Конной артиллерии, подпоручик (1823), с апреля 1824 г. — флигель-адъютант. В июне того же года был произведен в поручики с назначением состоять для особых поручений при А.; 7 октября 1826 г. «за неприличные поступки» переведен во Владикавказский гарнизонный полк; в октябре 1827 г. отличился в сражении и был определен в пехотный графа Паскевича полк (письмо А. к дежурному генералу Главного штаба А.Н. Потапову от 16 октября 1827 г. с просьбой сообщить ему, не ранен ли Шумский, см.: Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1865. Кн. 4. Отд. V. С. 242). За время службы на Кавказе был награжден орденом Св. Анны 4-й степени и 3-й степени с бантом (формулярный список Шумского с подробным перечнем боевых операций, в которых он участвовал, см.: Колчин М.А. Флигель-адъютант Михаил Андреевич Шумский в Соловках // PC. 1887. № 4. С. 146-148); в июне 1830 г. уволен от службы «за болезнью» с чином поручика. Несколько лет провел в Юрьевом монастыре под Новгородом, получая от А. ежемесячное содержание в 100 руб.; в завещании графа никак упомянут не был. В 1836 г. по высочайшему разрешению переехал в Соловецкий монастырь с запрещением покидать обитель; через полгода после приезда Николай I удовлетворил его просьбу о вступлении в число «штатных послушников», однако в апреле 1838 г. Шумский уже просил о возвращении его в прежнее состояние и материальном вспомоществовании. В результате Шумский на положении частного лица прожил в Соловках до лета 1851 г. (получал 1200 руб. годового пенсиона), когда по собственной просьбе был переведен в Филиппо-Ирбскую пустынь (Череповецкий уезд Новгородской губернии); в июне, добравшись до Архангельска, заболел и умер в больнице приказа общественного призрения. Его письма к А. (1822, 1826) см.: Дубровин. С. 341-344, 487. [iii] Имеется в виду восстание в Польше и его подавление русскими войсками в 1830-1831 гг. [iv] Крест Virtuti militari — знак польского ордена «За воинскую доблесть», учрежденного в 1792 г. и предназначавшегося в награду офицерам за боевые заслуги в борьбе за независимость Польши. В 1831 г. по приказанию Николая I все участники военных действий против поляков были пожалованы этим орденом, разделенным на пять степеней (на оборотную его сторону в отличие от собственно польского ордена была нанесена дата подавления восстания — «1831»). [v] В одних источниках Минкину называют дочерью или женой кучера, в других — женой матроса; М. Бороздин считал ее женой мелочного торговца из деревни Старая Медведь (Граф Аракчеев. С. 6). Возле Грузинского собора находилась могила некоего Федора Минкина, скончавшегося в 1809 г. (Шереме-тевский В.В. Русский провинциальный некрополь. М., 1914. С. 560). [vi] Последним польским королем был Станислав Август Понятовский (1732— 1798), вступивший на престол в 1764 г. и отрекшийся в 1795 г. [vii] Речь идет об историческом романе польского писателя Генриха Ржевуского (1791-1866) «Listopad» («Ноябрь»), вышедшем в Петербурге в 1849 г. [viii] Гедимин (ум. 1341) - великий князь литовский (с 1316). [ix] До 1794 г. город Мир в Минской губернии был центром жительства цыган; здесь происходили выборы «короля» (старейшины). [x] Ян Собеский (1624—1696) — польский король с 1676 г. [xi] В 1889 г. краевед М.О. Маркс дополнил заметку Боричевского сообщением о том, что на Витебском кладбище была могила мальчика Шумского, которая однажды исчезла, потому что его отец, бедный шляхтич, содержавший в Витебске постоялый двор, продал дворянские бумаги покойного сына «какому-то проезжему генералу [возможно, Бухмейеру] за 500 руб.» (PC. 1889. № 5. С. 473-474). Оцифровка и вычитка - Константин Дегтярев, 2003 Публикуется
по изданию: Аракчеев: Свидетельства
современников М.: 2000 |
