Оглавление

П.П. Свиньин[i]

ПОЕЗДКА В ГРУЗИНО

Я весь объехал белый свет:
Зрел Лондон, Лиссабон, Рим, Трою,
Дивился многому умом;
Но только в Грузине одном
Был счастлив сердцем и душою,
И сожалел, что — не Поэт!

А может быть, некоторые скажут, что я слишком далеко увлекаю любопытство моего странника, что Грузине выходит из границ окрестностей Санкт-Петербурга, отстоя от сей столицы в 135 верстах; но, конечно, большая часть не только извинит меня, но будет довольна, когда узнает, что при сем главная цель моя — познакомить просвещенный мир с житьем истинного русского дворянина, с управлением помещика, коим должны гордиться соотечественники, уважать и пленяться иностранцы. Самое путешествие в Грузино скоро превратится в приятную, непродолжительную прогулку, ибо нынешним летом, вероятно, кончится половина прекрасной, ровной дороги, которая предполагается быть проведенною от Санкт-Петербурга до Москвы <...>

Из Чудова большая Московская дорога идет вправо, а Тихвинская, лежащая чрез Грузино, сворачивает влево. Скоро открываешь широкую реку и видишь себя как будто перенесенным в новую страну, в новый климат. Волхов спокойно течет в прелестных ровных берегах, покрытых самою яркою зеленью и опушенных, как будто рукою Искусства, тенистыми дубовыми рощами, доказывающими богатство почвы. Исчезли утомительные болота; нигде не видно ни унылых песков, ни мрачных, диких скал. Зрелище Волхова и его окрестностей возбуждает неизъяснимую радость в душе путешественника, рождает мысль о сельском счастии и безмятежной, покойной жизни пастыря. Луга покрыты многочисленными стадами, кои то небрежно отдыхают после роскошной трапезы, то смотрятся в тихие воды Волхова, или, стоя в молчании поодиночке, прислушиваются, кажется, к приятным звукам свирели их юного стража, или в неге и на воле резвятся между собой: вот конь летит гордо, распустив крутой хвост свой и потрясая пламенною гривою; он рыщет подобно вихрю из места в место и ржанием изъявляет радость о своей свободе... а там — новое зрелище: суда, нагруженные избытками внутренних губерний, тянутся бечевою против течения, другие же, подняв белые паруса, с песнями тихо плывут посредине величественной реки. Нет, это не тот мрачный Волхов, который привык воображать я всегда волнующимся, всегда пенящимся в берегах своих; это не тот грозный Волхов, на берегах коего жил некогда злобный чародей, всеведущий волхв, призывавший заклинаниями бури и ветры с севера, на пагубу пловца[ii], не тот Волхов, в волны коего низвержен славный Перун Новогородский[iii], крутящий беспрестанно глубокие бездны его, неприязненный и страшный искусству и усилиям кормчего! — Еще шаг, и представились веселые группы поселян за сенокосом: ароматы душистых трав наполняли воздух, песни и смехи работающих доказывали, сколь приятен им сей труд, сколь они счастливы! «Это, верно, Грузино»? — спросил я у моего вожатого, указывая на прекрасное, регулярное село, отражающееся в зеркале вод на правой стороне реки. — Я узнаю его по правильности, по миловидности домов крестьянских». — «Нет, барин, это еще одна из деревень графских, — отвечал он мне, — Грузино впереди». Заехали за мыс, и на горизонте засверкало, подобно зарнице: лучи солнца отражались там в светлые шпицы и куполы. Не спрашивая, отгадал уже я, что это цель моего странствия. Предметы становились час от часу явственнее, прелестнее: над построенными рядом красивыми домиками величественно возвышался Божий храм и великолепные господские палаты. Разноцветные знамена развевались на четырех высоких башнях[iv]. Мы подъехали к большому зданию хорошей архитектуры: это дом для перевозчиков через реку и матросов. Коляску мою поставили на плот, а мне предложили прекрасную шлюпку.

В Грузине знают за несколько часов о приезде каждого гостя по флагу, который поднимается в таком случае на Чудовской башне, выстроенной графом нарочно для сего над почтовым там двором.

Для приезжих находятся в Грузине всякого рода жилища, снабженные всем, что можно ожидать от утонченного гостеприимства и попечительности предусмотрительного хозяина. Дамские комнаты даже удивительны: на уборном столике придумано все нужное для туалета самой изнеженной, роскошной щеголихи: захочет ли она отправить Меркурия — на богатом бюро найдет различного рода и цвета облатки[v], сургучи и бумажки — розовые, серебряные, золотые; любит ли чтение — библиотека избранных поэтов и романов к ее услугам; имеет ли расположение заняться рукоделием — легкие пяльцы с натянутою кисеею стоят в готовности; стройное фортепиано ожидает прелестных перстов красавицы!

Благовест призывает к утренней молитве, и между тем, как собирались молельщики, я предался рассматриванию собора. Первое внимание обращают во внутренности его два великолепные монумента, возвышающиеся по обеим сторонам церкви. С правой — посвящен памяти Государя Императора Павла Первого — благодарностию, не изменившеюся и за пределом сей юдоли — без лести преданного — Доблестный воин, сбросив тяжелый шлем с гордого чела и опустив из мужественной мышцы грозный меч и щит, с поникшею главою и преклоня правое колено, соединяет молебные воздыхания с чистейшим фимиамом, курящимся на жертвеннике, и взором говорит, кажется: «Сердце чисто и дух прав пред тобою», — слова сии ярче блестят в его сердце, чем на пьедестале в золоте. По верху виден зодиак с изображением Весов, Стрельца и Овна, означающих месяцы рождения, вступления на престол и кончины оплакиваемого воином Государя[vi]: над ними лик Монарха в лучезарном сиянии. Сколь счастливо выражена высокая мысль художником, г. Мартосом, не менее того и во всех частях соблюдена соответственная гармония и великолепие: пьедестал сделан из красного шокшенского мрамора[vii], фигура воина и прочие принадлежности — из бронзы, из коих украшения, как то символы царские: корона, скипетр и держава, медалион и сияние, герб воина и прочее — богато вызолочены.

Верный слуга царский верность свою уносит и в гроб — назначив себе место вечного покоя у подножия памятника его Царя-Благодетеля. То показывает гранитовая доска с сею прекрасною и лаконическою надписью: «Да пребудет и прах мой у подножия твоего изображения!..» Далее изображено: «На сем месте погребен русский новогородский дворянин граф Алексей Андреевич Аракчеев, родился 1769 года, умер...» Вельможа, помышляющий о смерти, видя, так сказать, пред глазами своими отверстый фоб свой, — не страшится деяний своих ни пред Богом, ни пред потомством!

Другой памятник, находящийся насупротив, воздвигнут графом Алексеем Андреевичем своим сослуживцам, офицерам полка его имени, убитым в сражениях в достославную войну с Наполеоном. Слава держит в левой руке венок бессмертия, а правою начертывает имена тринадцати павших героев с показанием мест, где кто из них положил живот свой. На алтаре курится жертва чувств признательности отечества: двуглавый орел покрывает его крылом своим. Вверху в зодиаке означены достопамятные 1812, 1813 и 1814 годы подвигов сынов России.

Всевидящего Ока. База сделана из граниту, постамент из черного аспида[viii], а памятник - из шокшенского мрамора, красотою своею весьма схожего с порфиром[ix]. По сторонам изображено из бронзы разное оружие, и сверх того осеняют памятник остатки тех почтенных знамен, под коими храбрые воины сии сражались и славно пали. Трофеи сии поступили сюда по особенной воле Государя Императора, когда за отличную храбрость полк графа Аракчеева получил Георгиевские знамена.

Памятник производился по рисунку архитектора Томона[x] и под наблюдением ректора Мартоса разными искусными художниками: модель фигуры делал Крылов[xi], украшения из бронзы отливал, чеканил и золотил академик Ажис[xii].

На подножии изображена золотыми литерами следующая надпись, сочиненная генерал-майором Княжниным[xiii]:

Се памятник сынам Российский Державы, Которы, пламенным усердием горя, В боях против врагов, на поле вечной славы, Скончали жизнь свою за Веру и Царя.

Если памятники общей признательности редки и от лица сословий и государств, то сколь уважительнее, сколь благороднее должны считаться те, кои посвящаются частным человеком с пожертвованием значительного достояния своего!

На ступени пьедестала лежит книжка, заключающая в себе описание жизни и военных подвигов тринадцати героев, коим посвящен памятник. Всякий посетитель имеет право на экземпляр оной. Честь и хвала предавшему в потомство черты русской храбрости и патриотизма, кои так несправедливо теряются между современниками! Сердце русское радуется! Читая их, юный воин научается и поощряется к подобным деяниям!

«Порутчик Михаиле Дементьевич Яковлев получил жестокую рану пулею в грудь, когда был он с 5-й гренадерскою ротою впереди колонны, выбивавшей неприятеля из парижского предместья Бельвиля[xiv]. Быв принесен для перевязки к лекарю, сей храбрый офицер сказал ему: «Я знаю, что мне непременно должно умереть; но прошу вас, если можно, продлить жизнь мою только до завтрашнего дня, чтоб я мог быть свидетелем, как русские войдут в Париж!» К несчастию, он не имел сей радости; через пять минут кончил достославную жизнь свою, и тело его предано земле на поле бессмертной для России славы.

Подпорутчик Яков Михайлович Кириллов в сражении при деревне Заболотье[xv] вышел с шестью человеками стрелков из лесу, дабы удобнее видеть движение неприятеля, как вдруг был атакован эскадроном польских улан. «Сдайся или смерть!» — закричали ему. «Мне отдаться в плен! - возразил герой. — Верно, вы забыли, что я русский!» — И в ту же минуту застрелен был из пистолета.

Прапорщик Григорий Иванович Дергач, в Бородинском сражении покрытый ранами, дабы не отдаться в плен, сражался, доколе не пал мертв на месте от штыков неприятельских!»

Между тем началась божественная литургия: хор певчих славил Творца Вседержителя. Три священника в блестящих золотом ризах, заключая достоинство в каждом слове, величие в каждом движении, представляли достойных служителей Еговы! Порядок и тишина божественны!

В храме останавливают внимание еще следующие предметы:

Противу главного алтаря на западной стороне поставлен образ святого Андрея Первозванного. По сильному выражению, по прилежному изучению натуры узнаешь с первого раза, что сие отличное живописное произведение есть кисти знаменитого художника нашего Егорова[xvi].

Подле него портрет Петра Великого, под которым на особенной медной доске изображен герб князя Меншикова и следующая надпись: «Грузинская вотчина, бывшая во владении монастырей, пожалована Государем Императором Петром Первым в 1705 году князю Александру Даниловичу Меншикову».

По другой стороне портрет Павла Первого. Под ним на подобной первой доске изображен герб графа Алексея Андреевича с сею подписью: «Грузинская волость, в двух тысячах душ состоящая, пожалована Государем Императором Павлом Первым в вечное и потомственное владение графу Алексею Андреевичу Аракчееву, 1796 года, декабря в 12 день».

По правую руку его портрет Императора Александра Павловича. При нем в бронзовом ковчеге хранится Высочайший рескрипт Государя, изъявляющий признательность и благоволение графу Аракчееву за благоустройство селений села Грузина. На нем подпись: «1810 года 7 июня» — означает день посещения Монарха.

Ризница соборная достойна отличного внимания во многих отношениях: сколько по богатству облачений, драгоценности утвари, но более еще по историческим эпохам, коих ход сии последние ясно показывают, начиная от младенчества русской церкви до величия и торжества ее. Достопамятности сии состоят из следующих вещей:

1 ) Потир[xvii] деревянный с довольно сохранившеюся надписью вкруг его краев.

2 ) Потир свинцовый.

3 ) Потир, дискос, звезда и лжица[xviii] оловянные.

4 ) Воздухи и одежда из простой набойки[xix].

5 ) Евангелие, писанное в 1525 году.

6 ) Крест серебряный 1652 года.

7 ) Евангелие, печатанное в 1651 году.

(Сии два последние предмета замечательны и потому, что подарены они в здешнюю церковь Мисаилом, архиепископом рязанским, убиенным в Мордве в 1655 году за проповедование христианской веры[xx].)

8 ) Древний серебряный потир, самой простой работы.

9 ) Два богатые канделябра, присланные графом Алексеем Андреевичем из Вильны в 1812 году.

10)            Великолепный потир, присланный им же в 1815 году из Фрейбурга, с сею вкруг его надписью: «Soli Deo Gloria»[xxi].

При нем хранится, по приказанию покойного митрополита Амвросия[xxii], в футляре письмо, с коим препровожден был дар сей к верховному пастырю, письмо, исполненное высоких, благочестивых чувств даятеля. Самые начальные строки его: «По старинному русскому данному мне воспитанию я страстно люблю благолепие сего храма и главные эпохи нашей жизни переношу в церковную историю оного, как к предмету начала и конца нашего в мире сем пребывания» — могли бы послужить всюду правилом философу-христианину!

Потир, дискос, звезда и лжица, превосходной работы, сделанные графом в Париже во время пребывания там победоносных российских войск. На потире под надписью «Святая Святых» изображены еще следующие достопамятные слова: «1814 года 29 марта из Парижа в Грузинский собор».

Чрезвычайно богатые парчовые ризы и облачения.

В храме здешнем находится три отделения. Средний и главный во имя святого Андрея Первозванного. Кроме описанных портретов Императоров нельзя не отметить двух больших богатых образов Корсунской работы[xxiii], находящихся при входе в него. Пол в приделе устлан дорогими коврами[xxiv]. Иконостас сделан в высоком стиле и украшен хорошею живописью[xxv].

Сторонний придел по правую руку, посвященный св. апостолам Петру и Павлу, сооружен совершенно в новом, оригинальном вкусе. Иконостас возвышается от полу осмью полукруглыми ступенями и окружен десятью белыми колоннами. Образа писаны на белом мраморе. Внутренность алтаря освещается единственно кристальными, разноцветными лампами, над горним местом[xxvi] сияют сии слова: «Горе имеем сердца!»[xxvii] Нельзя достаточно изобразить благоговейного трепета, который невольно производят сия благородная простота и священный мрак сего храма. Здесь желал бы я слушать страсти Господни[xxviii], сокрушаться душою и сердцем и принести нелицемерное покаяние милосердому, долготерпеливому Отцу.

Третие отделение храма посвящено святителю Алексию-митрополиту, московскому чудотворцу. Иконостас составлен из древних икон прежней Церкви. Местная храмовая икона показывает веру и преданность храмо-созидателя к Богу. Из символического ее значения видеть можно, что он получаемые дары от земных монархов приемлет нисшедшими от вышней Десницы ходатайством святых угодников.

Вообще внутренность собора, не имея чрезвычайной огромности, просторна и величественна; богата украшениями, не быв обременена излишними. Из купола изливается приятный свет, а в четырех углах под окнами поставлены лепные евангелисты работы Мартоса. Против главного сделаны хоры, увеличивающие гораздо помещение в храме.

Теперь скажем несколько слов о древнем состоянии церкви в Грузине и сооружении собора.

Церковь в селе Грузине находится с отдаленнейшей древности и подвержена была различным переменам и опустошениям от шведов в царствование Иоанна Васильевича и внутренних возмущений, происходивших до восшествия на престол Романовых.

Из одной рукописи Деревяницкого монастыря игумна Макария видно, что во первых находилась здесь церковь деревянная. О каменной упоминается в 1583 году в писцовых книгах Андрея Плещеева, которая потом сгорела и переправлена была в 1691 году. Целое столетие оставалась она в одном положении, и уже в 1791 году приделана к ней каменная колокольня. Ветхость и малость церкви, а более преданность и усердие помещика к благолепию храма Божия, коими отличаются все истинные русские дворяне, были причиною, что старая церковь сломана и на место ее воздвигнут великолепный собор сей.

Он заложен каменный в 1805 году 6 мая и кончен в следующем, 1806-м, иждивением графа Алексея Андреевича, по плану архитектора Димерцова[xxix]: имеет в длину 10 сажен и столько же в ширину, украшен портиком с шестью колоннами ионического ордера и куполом отличных пропорций. Место, на коем построен храм сей, есть самое возвышенное из окрестностей, так что он со всех сторон издалека виден.

У горней стены снаружи поставлен деревянный огромный крест, найденный на берегу Волхова. Из сохранившейся на нем надписи явствует, что крест сей водружен на том месте в 7201 году июля 6 (1695) в царствование царей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича, при патриархе Адриане и новогородском митрополите Корнелии[xxx] — жителями Грузинского погоста. Ниже сей надписи начертано еще: «Чудный крест сей Христов на поклонение православных христиан». Первоначальные же буквы: К. Т. Ч. П. X. И. В. Т. С., поставленные снизу, означают: «Кресту твоему честному поклоняемся, Христе, и воскресение твое славим»[xxxi].

С самых древних времен в день сей, т.е. 6 июля, установлен праздник святому апостолу Андрею и отправлялось церковное торжество при кресте оном. Оно и доныне продолжается под именем «крестового дня» и сверх того сопровождается ходом из Николаевской церкви, что в деревне Людне. По окончании божественной литургии, освящения воды на Волхове с пушечной пальбою и крестного хождения вокруг селения поется молебен у креста. При сем случае каждым грузинским крестьянином по старинному обычаю приносится ко кресту пшеничный белый хлеб, называющийся курцом; по совершении и окроплении сих хлебов святою водою жители потчевают ими тут же пришедших к ним на праздник гостей.

Созидатель храма не удовольствовался беспрерывным украшением оного: он обратил внимание на обеспечение его к содержанию в одинаковом велелепии на предбудущие времена и взнес для того в Государственную комиссию погашения долгов на вечность капитал из 12 000 рублей; равномерно улучшил состояние священников и церковных служителей, состояние, столь у нас почтенное и имеющее все права на уважение и отличие. Во-первых, внесено им в ту же Комиссию на содержание протоиерея 5000 рублей и сверх того для всех других построены красивые просторные домики с службами и отведены удобные участки земли. Служители алтарей служат примерами своей пастве в любви к трудолюбию и мирным сельским занятиям. Напрасно утверждают некоторые, что сельским священникам неприлично заниматься земледелием; я думаю напротив: селянин, видя пастыря своего за плугом, полюбит благородный труд свой, будет его более почитать.

Заключим описание прекрасного Андреевского собора в селе Грузине кратким извлечением из любопытного исследования генерал-майора Писарева о знамени в[еликого] кн[язя] Владимира[xxxii], хранящемся здесь же в богатом ковчеге. Древность сия принесена в дар сему храму сенатором Ключаревым и была обретена в Польше покойным сыном его[xxxiii]. Весьма замечательно, что по прошествии почти осьми столетий действием счастливого, чудесного случая единственная уцелевшая от разрушения времени хоругвь просветителя России перенесена в храм первого провозвестника слова Божия в отечестве нашем! <...>

Нельзя оставить также без замечания богатого серебряного кадила, принесенного в дар усердием грузинского крестьянина Панкратьева в 1799 году.

Скоро, вероятно, храм сей украсится великолепною бронзовою люстрою, которую Государь Император Александр Павлович пожаловал по отслушании здесь божественной литургии во вторичное посещение свое 1816 года 8 июля. Она заказана в Париже известному художнику Ле-Дюру. Вышина люстры будет 7 1/2 английских футов и 4 в диаметре.

Отсюда поведу вас мимо зеленого бруствера, покрытого грозными блестящими пушками, на террасу, сделанную из пудожского камня[xxxiv] и цементу, и по отлогой каменной лесенке с железными перилами сведу в оранжерею, или, лучше сказать, в густую рощу гигантских апельсинных, померанцевых и лавровых деревьев. На правой стороне и вверху расположены покойные кабинеты для чтения и занятий[xxxv]. Вдыхая ароматы счастливой Аравии, лежа на роскошных диванах Востока с книгою в руках, видишь повсюду прелестную зелень, отражающуюся в бесконечных зеркалах. Очарование сие еще приятнее, еще ощутительнее, когда огромная цветущая аллея сия бывает ярко освещена кенкетами[xxxvi].

Из оранжереи выходишь на ровную площадь; на другой стороне ее здание одинаковой архитектуры определено для гостиниц проезжающим путешественникам. Под террасою, на которой мы пред тем были, сделан свод, или грот, в коем хранится та примечательная лодка, в которой Император Александр, быв в приятном расположении духа, державными руками своими перевез через Волхов хозяина и обергофмаршала Толстого[xxxvii], сопровождавшего Его Величество. Время даст ей истинную цену, подобно челноку Петра I; станут нарочно приезжать сюда взглянуть на предмет, изображающий красноречивее многих дееписаний историю сердца великого Монарха. Нельзя не заметить, что свод делает честь архитектору Минуту своею легкостию и красотою.

Вот мы пришли по бульвару и к пристани. Две готические башни с круглыми поверху беседками или храмами, составленными из колонн, на коих развеваются флаги, украшают ее вместо фаров[xxxviii]. В одной из башен сделан прелестный и великолепный кабинет, откуда видны златые брега Волхова в обе стороны. Другая служит жилищем матросам, и в ней сделана также будет комнатка, в которой бы мог обогреться путешественник. Башни сии построены по плану известного архитектора Стасова[xxxix], так, как и самая пристань. Широкие лестницы, проложенные к поверхности воды, выстланы пудожскою плитою и ограждены чугунными перилами. Несколько богатых катеров и шлюпок — двух-, четырех-, шести- и двенадцативесельных — в готовности дожидаются в пристани: возьмем любую и покатимся по сребристой влаге Волхова. Свисток останавливает мощных гребцов; они взмахнули веслами, как крыльями, и катер пристает к военному кораблю. Лучше всякого описания — скажу в двух словах, что судно сие есть одна из прекрасных императорских яхт, подаренная Александром хозяину Грузина в 1816 году и названная «Волховом». После сего напрасно входить в описание ее подробностей: всякий легко может представить себе ее великолепие и убранство; но как военное судно могло прийти из Петербурга в Грузине, спросят многие. Удивление их справедливо и основательно: большую часть дороги корабль сей везен был на санях зимою! Пятьсот человек употреблено было для сей работы Они ежедневно подвигали его на несколько сот сажен[xl]. После сего можно ли не поверить, что и Олег с флотом своим подкатился к Царю-граду[xli]? Корабли его, вероятно, не были столь огромны. Русским нет ничего невозможного! В летнюю жаркую пору помещик приезжает сюда с гостями своими обедать под тентом на палубе. Тихий ветерок навевает приятную прохладу, а золотые рыбки, прыгая и плескаясь вокруг яхты, немым образом дают серенаду. Прошлого года граф ездил на яхте в Новгород; древний град славян в первый раз узрел у стен своих военное судно. На другой стороне пристани стоит на якоре буер, сделанный в Петербурге с возможною точностию с голландского, присланного от короля Нидерландов[xlii] к Императору Александру как испытанный беспримерною своею легкостию в ходу и безопасностию. Прекрасное судно сие подарено графу также Государем Императором прошлого, 1817 года.

Теперь пойдемте в большой дом: нижнее жилье занимает сам хозяин; широкая легкая лестница, устланная коврами, ведет в бельэтаж. Здесь вы найдете залы, размерами, убранством и вкусом достойные царских палат; но главное внимание обращают на себя два предмета: описанный нами монумент из гипса Павлу l и противу него кристальный стол, в коем хранятся высочайшие рескрипты обоих императоров к владельцу Грузина, письма и записочки, писанные монархами в разные времена и обстоятельства, в эпохи важные и любопытные для России. Сколь будут они драгоценны для будущего историка отечественной славы!

Из бельведера, или, лучше сказать, из обсерватории, представляются бесподобные виды во все стороны. Двадцать две деревни, принадлежащие графу, как на блюдечке; в телескоп видно даже, что в них делается; глаз помещика блюдет всегда над ними и, подобно как в паноптике[xliii], одним взором управляет их действиями. Дамские комнаты, о коих мы уже сказали, находятся в среднем этаже. Невозможно при сем умолчать о пышном кабинете с ванною, устроенном внизу. Здесь соединено все, что роскошь могла изобресть для неги чувств и воображения: даже свет, изливаясь сквозь тусклое большое стекло, распространяет приятный нежный сумрак.

Конечно, это храм, храм вкуса!— отгадал я...[xliv]

Дом сей также построен по плану Демерцова.

Древняя липовая аллея, посреди коей цветочный партер[xlv], ведет к старому дому самой привлекательной наружности: не входя в него, согласишься с надписью над дверями: «Мал, да покоен». Гостиная комната украшена портретами друзей и ближних хозяина. По мне, таковая коллекция приятнее всех возможных картинных галерей — вот торжество, вот истинное достоинство живописи — сближать, содержать нас, так сказать, всегда в кругу милых нам существ! Из окошек отсюда вдоль бесконечной аллеи синеется на горизонте одна из прелестных деревень графских. Если б поставить посредине ее высокую башню или пирамиду, то глаз с приятностию мог бы отдыхать на ней.

Дабы сделать приятную и любопытную прогулку вокруг сада, должно идти вправо на террасу, которая покрывает грот, отличающийся своею оригинальностию. Широкое зеркало отражает сквозь три огромные двери, сделанные из одного стекла, противулежащие предметы. Гортензии, розы, георгики[xlvi], гвоздики — одним словом, целое царство Флоры вторится в нем в тысяче оттенков ярких, согласных, привлекательных. Внутренность грота убрана мохом и украшена вокруг фаянсовыми и фарфоровыми вазами и чашами в роде этрурских, из коих многие российского изделия.

Прежде чем приближимся мы к обширному пруду, который можно весьма прилично назвать архипелагом по множеству и разнообразности островов, коими он усеян, зайдемте осмотреть библиотеку, помещенную в беседке, лежащей по левую руку. Кажется, большая и отборная часть оной состоит из творений, касающихся до военного искусства. Собрание карт отличное. Один шкап наполнен планами, принадлежавшими знаменитому фельдмаршалу Захару Григорьевичу Чернышеву[xlvii]. Сверх того, в библиотеке есть несколько любопытных моделей, между коими отличается замысловатостию своею небольшая машинка: ею весьма легко и верно узнается сила мышц человеческих. Петр Великий дивил Голландию и [Англию своею необычайною силою: праправнуку его Александру Павловичу угодно было также над сею машиною испытать крепость рук своих, и стрелка показала 82 градуса, чего самый сильный мужчина редко может достигнуть. Здесь можно заметить еще несколько ружей, пистолетов и сабель отличной отделки и изобретения, также полные азиятские вооружения и обоего рода Конгревовы ракеты[xlviii]. Арсенал сей перенесется вскорости в одну из беседок, нарочно для сего выстроенную на острову.

Не забудьте взглянуть поблизости на памятник Исааку, стодвадцатипятилетнему старцу, скончавшемуся в полном здравии и разуме 1806 года. Монумент сей воздвигнут под двумя липами, самим им саженными в юношестве, тогда, как употребляем был он князем Меншиковым для разведения сада[xlix]. Мир праху твоему, добрый Исаак! Да предания твои, кои любил ты рассказывать о страшных духах, сопровождавших славного князя твоего, и рассказывать так ужасно и красноречиво, что волосы дыбом становились у слушателей, предадут потомству память о твоей храбрости[l]!

У каменной пристани стоит несколько маленьких челноков. Садитесь в эту раскрашенную шлюпку, и я повезу вас в беседку Мелиссино[li]. Вода чистотою своею и прозрачностию нисколько не походит на стоячую: это оттого, что [с] помощию шлюзов она ежегодно зимою выпускается, а с другой стороны свежая каждую весну впускается с Волхова. Лишь только поравнялись мы с тенистым островком, посреди коего возвышается пирамида, поставленная в память чрезвычайно большой воды, как встречены были стаею воинственных лебедей: они с криком до самой беседки нас преследовали. Храм сей посвящен признательностию за воспитание генералу Мелиссино и отличается от всех благородною архитектурою и уединенностию.

Острова и виды здешние всегда наполнены пернатыми. Дикие утки, бекасы, кулики выводят покойно птенцов; соловьи и малиновки вьют себе гнезда, как в самых дремучих лесах, и громким пением наполняют окрестные места. Пагубные сети ловца никогда здесь для них не раскинуты; никто их не потревожит; сии робкие и осторожные птицы встречают человека как друга своего и покровителя! По извилинам пруда можно выездить несколько верст в шлюпке с величайшим удовольствием и открывая беспрестанно новые виды.

С северной стороны сад ограждается густою, непроницаемою для холодных ветров еловою аллеею. Она ведет прямо к огромной полуразвалившейся башне, называемой башнею князя Меншикова[lii]. В нижней части внутренности ее, под мрачным сводом, поставлен бюст славного сего мужа Петрова века. Тысячи мыслей, тысячи уподоблений, заключений мелькают в воображении при виде развалин, посвященных памяти сего падшего исполина, малого в величии и счастии, но великого, удивительного в ничтожестве и бедствиях! С верху башни проведен отлогий, длинный спуск для катанья в колясочках, и с другого конца сделана такая же гора в виде круглого храма. В отличие пред обыкновенными горами сего рода можно заметить, что во все пространство ската прелестная зелень в переплетенных гирландах составляет непроницаемый свод для лучей солнечных. Оставя в стороне множество беседок, храмов, палаток, урн, из коих каждая имеет оригинальность свою и цель, как то: Императору Павлу, в память родителя, в воспоминание посещения родительницы[liii] и проч., — взглянем на луг, который подобно бархату расстилается на несколько сот сажен и, соединяясь с цветущими берегами Волхова, представляется бесконечным.

Не упустите осмотреть теплицы, огороды и другие хозяйственные заведения: в них так чисто и порядочно, что даже при сравнении с английскими находишь некоторые преимущества, особливо на счет вкуса. Отдохнемте в молочне и прохладимся свежими густыми сливками. Нам подадут их в граненом хрустале, который еще придаст аппетиту. Стены молочни украшены портретами идеальных красот в очаровательных формах и положениях!

Освежась, пустимся далее в деревню. На дороге, противу церкви, в одном из двухэтажных флигелей расположена больница на 20 постелей, а в другом помещаются лекарь и аптека. Не надобно красноречия, чтоб дать цену сему благотворному заведению: тяжелобольные из всех графских деревень пользуются[liv] здесь на счет его с возможным попечением и человеколюбием; сверх того, ежедневно лекарь объезжает деревни для вспомоществования одержимым легкими недугами.

Другое учреждение — съезжая — не менее благодетельно и важно. При ней находится отставной унтер-офицер Петербургской пожарной команды, две прекрасные пожарные трубы и всевозможные для того инструменты. Каждое воскресенье пред обеднею приходит сюда по очереди с двух деревень десять человек учиться ими действовать: в год достанется, без исключения, всякому крестьянину побывать здесь несколько раз, так что вскорости будут все они уметь обходиться с машинами. Кроме двух больших труб заметна небольшая деревянная, действующая довольно хорошо; но главное ее достоинство состоит в том, что она стоит вместо 700 рублей — 70, а потому может быть удобно заведена по деревням в России.

Начинает смеркаться; вы устали: отложим путешествие по деревням до завтра и возвратимся к хозяину в дом, где ожидает нас самовар и приятная беседа. Зайдемте, однако, по пути в Швейцарский домик: он назван так потому, что внутри стены его убраны различным деревом на манер швейцарский. Домик сей определен для гостя, который бы приехал в Грузино с большою фамилиею и пожелал бы иметь свое хозяйство, для чего нашел бы он все удобности, начиная с прекрасной кухни. Под низом со стороны сада отделена уединенная комната, в коей лежит на столе развернутая Библия: крытая аллея, не имеющая никакого с другими сообщения, может служить прогулкою погруженному в священные размышления.

Должно обладать чрезвычайною фортуною[lv], чтоб завести и содержать столько прекрасных и отличных учреждений, а у владельца Грузина с небольшим шестьдесят тысяч рублей ежегодного доходу. Вот разительный пример, вот торжество благоразумного распоряжения деньгами и строгого порядка! Здесь все заведено с предусмотрительностию, с возможными выгодами; все сделано в свое время, своими собственными мастеровыми, коих предвидящий помещик воспитал нарочно в различных ремеслах, не переменяя, впрочем, их крестьянского состояния и платя им чистыми деньгами за малейшую работу. Петр I, переодев русских и приучив их вкус к редким питьям и иностранной роскоши, не переменил любви их к щедрости — похвальной, благородной без вреда себе и ближнему, пагубной, если не руководствуется она благоразумием, разорившей самые богатейшие и знатные из фамилий русских. В старину русскому барину можно было быть гостеприимну без осторожности и даже до расточительности: милых гостей своих он потчевал медами душистыми и пенистым полпивом[lvi] своего варенья; трапезу его составляли избытки его хозяйства, огородов и садов; ныне нельзя никому благопристойно позвать на обед без устриц, фазанов, апельсинов, шампанского и бургонского. А все это чужеземное и стоит звонкой монеты! Помня обычай наших предков, мы не перестаем содержать великое число слуг, людей праздных. В Грузине, напротив, всякий имеет свое ремесло и должность: например, малютки певчие смотрят за беседками, музыкантам розданы дорожки и проч.

Между тем в прекрасно освещенной зале гремела согласная музыка. Мы слышали симфонии Моцарта, концерты Маурера[lvii], вариации Роде[lviii] и узнали, что оркестр сих музыкантов состоит из собственных людей графских.

После сего прошу сказать мне, в каком другом государстве на свете помещики имеют сию роскошь, знают так полезно, приятно и разнообразно проводить жизнь и угощать других?

 Оцифровка и вычитка - Константин Дегтярев, 2003

Публикуется по изданию: Аракчеев: Свидетельства современников М.: 2000
© Новое литературное обозрение, издатель, 2000
© Е.Э. Лямина, вступительная статья, 2000
© Е.Е. Давыдова, Е.Э. Лямина, комментарии 2000