Оглавление

Аноним (вероятно, Я.Н. Толстой)

Письмо редактору газеты «Journal de Paris»

Милостивый государь, только что вышла книга, примечательная во многих отношениях, — «Шесть месяцев в России в 1826 г.», писанная г. Ансело[i] . Репутация автора, его талант и изящество стиля делают еще более досадными многочисленные ошибки, вкравшиеся в его сочинение. Как русский, я не мог не испытать немалого огорчения, встретив изрядное количество неверных фактов и выводимых из них слишком поспешных суждений, большая часть которых без всякого на то основания создает у читателя неблагоприятное впечатление об этой стране. Вот почему я счел своим долгом исправить некоторые из этих заблуждений, и тем более спешу сделать это, что полагаю их непроизвольными. Собранные автором сведения исходили, несомненно, из ненадежных источников. На многие вещи он взирает с самой крайней точки зрения, а краткость пребывания в России не дает ему возможности достаточно изучить нравы нации, чтобы обнаружить их глубинную связь с установлениями государства, которые, сколь бы ни казались они чужестранцу исполненными изъянов, во многом исправляются самими этими нравами, состоянием цивилизации и отеческой заботой правительства. Я далек от предположения, что пером автора водила неприязнь. И в самом деле, откуда взяться подобному чувству в сердце сына Франции?.. Время стерло даже следы той жестокой битвы, где каждая из двух наций стяжала славу. С тех же пор, как утвердившаяся на французском престоле законная династия разрушила самую возможность связей, вредных для будущности России и Франции, находящихся на двух оконечностях Европы подобно двум равным чашам весов, ничего не остается, как уважать друг друга и согласием взглядов и чувств поддерживать мирное равновесие на европейском континенте. Обеим нациям очень важно также хорошо знать друг друга; поэтому, желая блага обоим государствам, я позволю себе сделать несколько замечаний касательно допущенных в книге неточностей и отмечу эти места в том же порядке, в каком они встречаются в книге.

Прежде всего — анекдот о литературной цензуре в России (с. 50). По словам автора, некто представил в комитет по цензуре описание путешествия во Францию в 1812 году. Комитет, не обнаружив в сочинении ничего предосудительного, кроме самого факта, что кто-то совершил поездку во враждебную страну, нашел самым простым предложить автору заменить в заглавии книги «Франция» на «Англия» и после такого небольшого изменения разрешить публикацию книги. История в самом деле весьма забавна, но я позволю себе предположить, что то была шутка, которую автору предложили принять за чистую монету. В России никак не могло произойти подобной истории так, чтобы о ней никто не узнал. Кроме того, я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь русский в упомянутую эпоху развлекался осмотром достопримечательностей Франции; полагаю также, что такое предприятие осуществить было бы нелегко, и это дает повод вспомнить пословицу «Кто доказывает слишком много, не доказывает ничего».

Автор много распространяется о суевериях, которые, по его словам, являются неотъемлемой чертой характера русского народа. В подтверждение он приводит многие подмеченные им черты, все с большими или меньшими преувеличениями; в частности, история о крестьянине, который благодарил св. Николу, позволившего ему незаметно совершить кражу. Эта история также не вызывает у меня доверия; человек может быть глуп, но если мы допускаем, что он обладает религиозным чувством, следовательно, он не может не иметь представления о нравственности. Человек, обращающийся к святому, не может не знать, что кража есть преступление, он знает это хотя бы потому, что закон полагает за нее наказание.

Описывая салоны С.-Петербурга (с. 82), автор удивлен тем, что особы мужеского и женского пола собираются вместе, но не смешиваются. В самом деле, теперешние правила, принятые в обществе, обязывают молодых людей к большой сдержанности; однако это не имеет никакого отношения к восточным обычаям и не является чем-то промежуточным между нравами Европы и Азии, как утверждает автор. Слова «Азия», «азиатские нравы»[ii] повторяются так часто, что кажется, будто автор поставил себе задачу заставить своих читателей смотреть на Россию как на страну почти варварскую и полуазиатскую. Отсюда, вероятно, это настойчивое именование императора царем, хотя титул этот не существует уже более столетия. Впрочем, здесь же находим весьма лестную похвалу русским дамам: мы благодарим за нее автора от лица наших соотечественниц, хотя, впрочем, не можем вполне подписаться под выводом, который он из нее делает, а именно — утверждением о меньшей образованности и даже ничтожестве мужчин, объясняющим якобы выказываемое ими пренебрежение противоположным полом.

Должен признать, что я испытал очень тягостное чувство, читая (с. 81) рассказ о способе увеличивать население, заключая браки, какие заставили бы содрогнуться даже жителей Абуфара или Мирры. Я понятия не имею, откуда мог автор узнать о таких невероятных вещах, которые он называет к тому же обычаем. Должен заявить, что я никогда не слышал ни о чем подобном и полагаю, что и в самые отдаленные времена такие события не остались бы безнаказанными в России, как в любой другой стране. Не сомневаюсь, что автору придется пожалеть о том, что он возвел такой поклеп на целую нацию, опираясь на слухи.

На с. 88 находим подробности, касающиеся российского дворянства. Автор утверждает, что оно разделено на 14 классов, каждый из которых приравнен к военному чину, от 14-го, соответствующего прапорщику, до 1-го, соответствующего фельдмаршалу. По его словам, эта иерархия распространяется даже на женщин, фрейлины имеют чин капитана и проч., и проч. Такое описание является абсолютно неточным, автор был плохо осведомлен, или ему дали неясные сведения. На самом деле в российской гражданской службе действительно существуют чины, всего их четырнадцать, они имеют названия, как, например, губернский секретарь, коллежский регистратор, коллежский асессор, надворный советник, и проч. Любое лицо, вступающее в административную службу, по выслуге нескольких лет получает право на следующий чин и повышение жалованья. Это касается, однако, только должностей в правительственных учреждениях и ведомствах; выборные же дворянские должности — а многие из них очень важны, как, например, должности предводителей дворянства, судей и судебных заседателей, — не входят в эту систему и не требуют никакого определенного чина. От военных гражданские чины так далеки, что если лицо, занимающее гражданский пост, пожелает перейти в военную службу, оно должно начинать с нижней ступени, с ранга младшего офицера. На женщин эта классификация не распространяется никоим образом, если только автор не хотел сказать, что им оказывается в обществе ражение, определяемое положением мужа, как и в любой стране, и даже во Франции, где супруга префекта стоит на иной ступени, чем жена деревенского старосты, а этикет предписывает в обращении к дамам военные или гражданские титулы маршальши или президентши. Что касается фрейлин российского двора, это, без сомнения, очень почтенная должность, однако, насколько мне известно, они не имеют ни чина капитана, ни какого бы то ни было иного.

Подробности, приводимые автором (с. 183) о секте староверов, сильно преувеличены. Практика добровольного увечения себя совершенно не обязательна для членов этой религиозной секты. Возможно, что, несмотря на надзор властей, в каком-нибудь уголке России и есть невежественные фанатики, прибегающие к этим варварским приемам; но представить себе, что в одном полку оказалось три сотни таких людей, кажется мне по меньшей мере весьма сомнительным.

На с. 186 автор говорит о презрении, якобы выказываемом в России духовенству. Факты, на которые он опирается, так же малоосновательны, как приводимые им частные случаи. Жилище священника вовсе не обладает статусом неприкосновенности, который делал бы его недоступным для полиции; в России такого статуса не существует нигде и ни для кого. История о мошенничестве довольно забавна, но даже если и имела место в действительности, то никак не была связана с епископом и венчанием. Высшее духовенство в России составляется из монашеского ордена, поэтому епископ не может совершать обрядов ни венчания, ни крещения — эти обязанности отправляются только священниками из белого духовенства.

Изрядную похвалу (с. 232) находим в адрес русских ямщиков. «Когда возница доволен, — говорится здесь, — он награждает лошадей нежнейшим именем голубчики мои; это самое лестное прозвище, ибо голуби составляют для русского народа предмет особой любви и даже поклонения. Он нежно заботится об этих птицах, убивать или есть их считается преступным: это одно из многочисленных здешних суеверий».

В русском разговорном языке в самом деле употребляется ласковое слово «голубчик» — буквально «мой голубочек»; однако связывать это с суеверием — все равно что утверждать, что французские выражения «котик» или «кролик», с которыми рыночные торговцы обращаются к покупателям, связаны с обожествлением котов и кроликов французским народом. Я добавил бы также, что в России мне часто случалось есть жареных голубей, никого этим не шокируя. Русские крестьяне не едят их, во всяком случае обычно; однако же нельзя сказать, чтобы это была повседневная пища крестьян какой-либо страны[iii].

Мысль о том, что русский народ — самый суеверный в мире, кажется, столь прочно утвердилась в голове автора, что он не упускает ни единого повода ее развить. Он снова возвращается к иконе св. Николая (см. с. 263), помещенной над Никольскими воротами Кремля, которая вместе с закрывающим ее стеклом осталась невредимой после взрыва, что, по словам автора, еще более увеличило, если только это возможно, веру русских в могущество этого святого. Каждый может связывать или не связывать этот удивительный факт с чудом; я могу лишь сказать, что он отнюдь не произвел в Москве сенсации.

С. 265. «Могилы древних царей украшают церковь св. Михаила. Эти саркофаги, которые в праздничные дни покрывают великолепными покровами, некогда служили трогательными посредниками между несчастием и властью. Когда кто-нибудь из подданных хотел просить владыку о милости, он оставлял свое прошение на одной из могил, и только царь мог взять его оттуда. Так смерть ходатайствовала за несчастного у трона, и к милости монарха обращались, взывая к священным именам его отцов».

К сожалению, история не говорит ничего об обычае, описанном столь академичным тоном, и я с своей стороны никогда о нем ни слыхал.

С. 269. В лесу Петровского возле Москвы очарованный взор автора «встретил среди елей и берез несколько вековых дубов, устоявших перед жестокостью местного климата и напоминающих путешественнику о милой родине». На это могу сказать только, что в окрестностях Москвы сколько угодно дубовых лесов, прекрасно растущих на этой широте.

История о жестокости Ивана Грозного в связи с постройкой храма Василия Блаженного, рассказанная на с. 326, также не имеет никаких исторических оснований. По крайней мере, Карамзин, не скрывший ни одной из жестокостей этого государя, о ней не упоминает.

Должен признаться, что я был удивлен, узнав (см. с. 367), что еще совсем недавно в самых роскошных дворцах Москвы редкостью была кровать. Кажется, плохо набитые диваны, на которых автору случилось спать в русских трактирах, оставили неизгладимый след в его памяти.

Не могу не отметить еще одного заблуждения, в которое автор впадает (с. 404) в связи с описанием праздника, данного графиней Орловой во время коронационных торжеств: «Ужин, — сообщает он нам, — был подан под огромным шатром в восточном вкусе, поражавшим своим великолепием и построенным русскими мастерами по образцу того, который персидский шах подарил когда-то графу Орлову, деверю графини»[iv]. Должен прежде всего сказать, что графиня Орлова, единственная наследница огромного состояния своего отца, знаменитого графа Орлова, получившего прозвание Чесменский в память за победу при Чесме, — графиня Орлова, говорю я, не имеет ни брата, ни деверя. Что же касается шатра, о котором идет речь, вот как обстояло дело. Шатер, принадлежавший капитан-паше, командовавшему оттоманским флотом в том сражении, попал вместе со всем гаремом в руки победителей. Граф Орлов отослал трофей обратно в Турцию, заявив, что женщины не могут быть взяты в плен. Паша, покоренный таким великодушием, просил его в доказательство своей признательности принять шатер, и именно в нем проходил бал у графини.

То, что автор говорит по поводу более важных вопросов о внутреннем правлении и положении различных классов в России, не всегда верно. Эти предметы, должным образом углубленные, могли бы составить целый том, подобный разбираемой книге. Я же остановлюсь на сказанном, выразив лишь сожаление, что известный писатель, взявшись за такую важную задачу, употребил свой талант столь поверхностным образом.

Примите уверения в почтении, и проч.

Париж, 23 апреля 1 827 г.

Оцифровка и вычитка -  Константин Дегтярев, 2003

Публикуется по изданию: Ансело Ф. «Шесть месяцев в России» 
М.: Новое литературное обозрение, 2001.
© Н.М. Сперанская. Вступ. статья, перевод с фр., комментарии, 2001
© Новое литературное обозрение, 2001